В результате бессознательных мыслительных цепочек смещений и подмен причина конфликта между сексуальными инцестуозными желаниями и агрессивными желаниями смерти уже становится незаметной, поскольку следующий защитный механизм — «рационализация» (VII, 414) — путем вторичных рациональных объяснений создает видимость понятности непонятного. Так, предполагаемые органические дефекты мозга наш пациент обосновывает предшествовавшими «приступами» в семнадцатилетнем возрасте, своим заболеванием в двенадцать лет и си-нюшностью при рождении. То, что его навязчивые идеи и сомнения, а также их последствия, то есть «нерешительность, вялость и ограничение свободы» (XI, 267) проистекают из бессознательной потребности в наказании, равно как и «церемониальные декорации» его повседневных действий: умывания, одевания, раздевания — всех этих «бесконечно длящихся, едва ли разрешимых задач» (XI, 266) — он смог понять только после устранения защитных механизмов.
Необходимо упомянуть еще одну структурную инстанцию, Я-идеал. Отчасти вместе со Сверх-Я, отчасти независимо от него эта инстанция перепроверяет все наши мысли и поступки на предмет их соответствия или противоречия нашему идеалу. При отступлении от идеала возникает болезненное чувство стыда, достав-
669
лявшее столько хлопот нашему пациенту, когда перед лицом своего идеала он должен был признаться в предосудительных побуждениях, прежде всего в упомянутых гомосексуальных желаниях по отношению к отцу, которые при переносе на аналитика и после преодоления чувства стыда в конечном счете были поняты как естественная фаза развития в негативной эдиповой констелляции.
Как видно из этого короткого сообщения о проведенном анализе, навязчивые симптомы объяснялись защитой от чувства любви к отцу и ненависти к матери. «Первоснена» коитуса родителей, которую наблюдал ребенок, была бессознательно приведена во взаимосвязь с автомобильной аварией. Оба этих пугающих события остались непереработанными, и только гораздо позднее, при контакте с подругой и при раскрытии бессознательных взаимосвязей в процессе анализа, пациент, «взволнованный оживлением впечатления» (XII, 72) из раннего детства, сумел понять, что глубоко в нем скрывалось желание «быть квитированным отцом» (XII, 73), тем самым проявилась его «вытесненная гомосексуальная направленность» (XII, 65), необходимым дополнением которой в негативном эдиповом комплексе служит ненависть и желание смерти матери. Подведем итоги: конфликт между любовью и ненавистью, относящийся к близким людям, приводит к заболеванию. Форма невроза, то есть специфическая конфигурация симптомов, в значительной степени определяется специфическими защитными механизмами. При неврозе навязчивых состояний ими являются реактивные образования, изоляция, смещение, обращение в противоположность и обращение против собственной персоны. Специфические импульсы влечения при этом неврозе относятся к анально-садистской фазе, которая, согласно Абрахаму (Abraham 1924, 9—10), характеризуется желаниями «удерживать» и «владеть», а также «уничтожать» и «разрушать».
После этого теоретического освещения типичного случая невроза навязчивых состояний в соответствии с классическими открытиями Зигмунда Фрейда, подробно изложенными прежде всего в «Заметках об одном случае невроза навязчивости» (1909) и в «Истории одного детского невроза» (1918), в следующей главе мы хотели бы обсудить случай навязчивого характера. Это помимо прочего даст нам возможность остановиться на социальных факторах возникновения невроза навязчивых состояний и формирования навязчивого характера — причины, которые Фрейд, сам будучи несвободным от мещанского мира, не мог учесть и которые психоанализ пока еще весьма нерешительно, под влиянием критической теории общества таких философов, как Теодор Адорно (Adorno 1966), и социологов, как Гельмут Дамер (Damer 1973) и Клаус Хорн (Horn 1969), интегрирует в свое мышление (см. также статью Э. Майстерманн-Зеегер в т. II). Тем самым так называемая «адаптивная точка зрения», развиваемая Дэвидом Рапапортом и Мор-тоном Гиллом (Rapaport, Gill 1959) и опирающаяся на понятие Хайнца Гартман-на «приспособление», становится социологическим параметром, без которого сегодня уже нельзя обойтись при лечении больного неврозом.
СЛУЧАЙ НАВЯЗЧИВОГО ХАРАКТЕРА И СОЦИОЛОГИЧЕСКИЙ ПАРАМЕТР ПРИНУЖДЕНИЯ
После многолетней одиссеи от одного врача к другому ко мне попал один пациент, которого я бы, пожалуй, не принял, знай я тогда, с какими трудностями будет сопряжено лечение. Между тем интерес к психологической подоплеке и социологическому аспекту невроза открывает перспективы, которые мы и хотим обсудить в этой статье.
670
Пациент, которому тогда было 45 лет 5, жаловался на «пустоту в голове, плохую память и задавленные чувства». Он был «удрученным», «отрешенным, словно пьяный, словно в изоляции» или «на подводной станции», а мир вокруг воспринимался как «искусственный, словно в тумане». Свои повседневные обязанности он выполнял «по принуждению», как «робот» или как «марионетка»; все было похоже на «обман, словно во мгле, застлано пеленой».
Пациент, ответственный работник на предприятии металлоперерабатываюгцей промышленности, говорил о своей жизни безучастно, как будто должен был дать объективный отчет о ком-то постороннем; он не знал, как все это случилось. Его супружеская жизнь была в порядке, работа удовлетворяла, в армии служил наводчиком орудия, был ранен и поэтому досрочно вернулся домой, долгое время жил у матери, затем женился, родилась дочь, он перестроил дом своего отца. С тех пор помимо перечисленных жалоб у него появились также соматические симптомы: тяжесть в голове, желудочные боли и «холодные ноги»; часто без видимой причины возникал понос.
За этим сухим сообщением в ходе анализа раскрылась история жизни пациента, для которой характерны вынужденность психических реакций на невыносимые внешние условия и иррациональные поступки при невыносимом психическом напряжении.
Пациент вырос в семье рабочего, который ко времени рождения сына был женат на женщине с двумя детьми; один из них был старше пациента на пятнадцать лет, другой — на восемь. Семья жила в большой нужде. Заработной платы отца, работавшего лесорубом, едва хватало на самое необходимое. Ребенок от второго брака доставлял матери много хлопот; он рос экспансивным, агрессивным и в целом очень живым мальчиком. Он стрелял птиц, разбивал окна, воровал у матери деньги, выбрасывал свои игрушки в кучу мусора, там же он выискивал батарейки, звонки и трансформаторы, из которых составлял искусные электрические схемы. Часто бранимый матерью, избиваемый отцом, заставлявшим его собирать фрукты и делать из них вино, мальчик вскоре сумел приспособиться к стесненным жизненным условиям, не расставаясь, однако, с мечтами о свободной жизни на широкую ногу. Искушения исходили от трех его старших приятелей, которые не только научили его в четырнадцать лет курить и управлять мотоциклом, но и подговорили совершить половой акт с общей для всех подругой и в довершение всего взломать чей-то дачный домик. К тому времени пациент покинул с удовлетворительными оценками народную школу и против своей воли, проявляя послушание, начал учиться на токаря, поскольку два единственных места для обучения электромеханике в «социальном пункте» (Bernfeld 1929), то есть в небольшом городке в швабских Альпах уже были заняты.
Наказание за взлом дачи осталось травмой на всю его жизнь: уличенному в преступлении, ему было обещано, что отпустят домой, если только он все расскажет. Он это сделал, но в результате на три месяца оказался в предварительном заключении; сначала он провел несколько дней неподалеку от концентрационного лагеря с приговоренными к смерти еврейскими арестантами, затем — в одиночном заключении. В дальнейшем, после трехсот часов аналитической работы, пациент рассказал, как он в бессильной ярости пытался выражать протест против окружающего насилия и тюремного принуждения; он колотил в дверь, бился головой о стену, после чего впадал в состояния оцепенения, опустошенности, бесчувственности, отрешенный как от собственных чувств, так и от контактов с окружающими. В таком отчужденном настроении юноша провел весь период слушания дела, осуждения и вынесения приговора, а затем девять месяцев одиночного заключения в колонии для несовершеннолетних (см. также статью К. Клювера в т. II).
671
Внешнее принуждение при осуждении и наказании было тем сильнее, чем больше было внутреннее принуждение. К карающим интроектам в Сверх-Я добавились карающие инстанции прокурора, судьи и служащих колонии, образовав могущественное «культурное Сверх-Я» (XIV, 501), которое не только восприняло в себя их подавляющие и преследующие действия против постепенно смирявшегося Я, но и вторично обратило против собственного Я изначально направленную вовне в здоровом сопротивлении агрессию, принимавшую все более деструктивный характер. Следствием этого явились стойкая «самодискриминация, общее осуждение и самообвинение». В результате получился человек аккуратный, экономный и своенравный — характер, который еще в 1908 году Фрейд описал как «анальный» (XII, 208). То есть изначально анальные и садистские импульсы влечения оказались встроенными в характер, стали чертами характера и, в отличие от невроза навязчивых состояний, полностью соответствуют Я, то есть являются Я-синтонными. В уже упомянутой работе Фрейд показал, что при генетическом рассмотрении данный характер состоит из трех частей:
1) реактивных образований в ответ на анальные и садистские импульсы влечения, таких, как аккуратность вместо неаккуратности;