683
печалью, сосредоточен исключительно на ней, все его действия ограничены мыслями об умершем, и это не имеет конца. Ему не удается избавиться от привязанности к утраченному объекту (как он абстрактно определяется психоанализом). Даже если появляется кто-то, способный восполнить потерю, человек продолжает сопротивляться вступлению в новые связи. Реальность, то есть понимание того, что утраченного не вернуть, не признается и не учитывается в жизни пациента. Вместо этого существование утраченного объекта психически продлевается, человек не может отрешиться от связанных с ним воспоминаний и ожиданий, вновь стать свободным и ничем не стесненным. Работа печали, которая в результате длительного и болезненного процесса все же приводит к преодолению трудностей, обретению свободы и делает возможными новые связи, при депрессии успеха не имеет. Поэтому Фрейд назвал такого рода печаль болезненной и задал в присущей ему аналитической манере вопрос: «Почему?»
Ответ заключается, во-первых, в том, что утрата любимого объекта остается для меланхолика бессознательной. В отличие от скорбящего человека, он не знает, из-за чего или из-за кого он опечален, и поэтому производит на окружающих загадочное впечатление. Никому не понятна его неспособность к любви и к работе. Другая часть ответа состоит в том, что меланхолик не может выйти из состояния собственного упадка, для него не только мир стал пустым, но и он сам. Он унижает самого себя вплоть до мании самоуничижения, теряет при этом сон, аппетит и сексуальное желание, он страдает не столько от утраты любимого объекта, сколько от потери собственного Я. При этом Фрейд как доброжелательный и стремящийся помочь врач был поражен тем, что упреки к себе совершенно не соответствовали реальным недостаткам пациента и даже никак не увязывались с его личностью. Однако их можно было отнести к личности другого человека, которого пациент любил и который мог заслуживать упреков из-за неразделенной любви. Фрейд рассматривает этот процесс как ключ к картине болезни и описывает его как любовную ссору, заканчивающуюся утратой любви. Реальная обида или разочарование в любимом человеке является началом конфронтации, которая перемещается вовнутрь. Происходит отказ от разочаровавшего человека без вступления в отношения с кем-либо другим, причем отказ от чувств любви переносится теперь на собственную личность, на которую благодаря механизму идентификации, возможности связи с объектом, падает тень от объекта. Это дает возможность перенести утрату, поскольку теперь человек в самом себе имеет того, кто разочаровывает, обижает и бросает. Но и здесь, внутри, продолжает бушевать ненависть, порожденная прошлой любовью, но теперь она направлена против другого в самом себе. Самообвинения — это обвинения, относящиеся к другому, который по-прежнему подавляет и стесняет внутреннюю свободу, и поэтому разочарованный человек лишается также и самого себя.
Фрейд особо подчеркивал, что предпосылкой этих процессов является наличие в человеке отщепленных областей или частей. Он проводит разграничение между измененным идентификацией Я и прежним Я и выделяет критикующую Я инстанцию совести, которая в этой функции называется в психоанализе Сверх-Я. Эти процессы обусловлены, однако, и другими факторами, например недостаточной терпимостью к разочарованию. Существуют люди, которые очень сильно привязываются к другим, но не выносят, когда в их отношениях возникают проблемы, поскольку в другом они видят скорее самих себя, чем отличного от них человека. Склонность к обидам и отказу от объекта в таком случае очень велика, но поскольку объект интернализируется, то, несмотря на конфликт и утрату объекта, отказа от отношений любви не происходит. Внутри теперь существует замещающий объект, к которому обращены чувства прежней любви и вновь возникшей ненависти, в
684
результате чего оживает известный из жизни каждого конфликт амбивалентности, который своими противоречиями препятствует свободе и направленному вовне поведению. Существует ли из этой регрессии путь к нарциссической идентификации и ранней садистской стадии ненависти?
Меланхолия является другим названием маниакально-депрессивного заболевания. Мания, как вторая его сторона, в рамках психоаналитической теории депрессии понимается как попытка выхода из депрессии. Стратегия отрицания реальности помогает перенести утрату и обиду. В упоении безудержной веселостью и ничем не сдерживаемой активностью человек пытается вновь обрести свободу, возможность жить и любить. Утрата, разочарование, обида забываются, более не воспринимаются, вся печаль на время уходит в прошлое, чтобы затем неожиданно вернуться с еще большей силой, ибо в комплексе злополучного слияния Я с объектом ничего не изменилось. И наоборот, изменение, развитие этих отношений до партнерства и ретроспективный взгляд на случившееся, к чему стремятся в аналитической терапии, были бы реальным решением проблемы.
Фрейд требует от хорошей теории подтверждения на практике. Он не скрывает, что в некоторых из представленных здесь взаимосвязей она пока еще является недостаточной; впрочем, феномены депрессии в целом всегда были и оставались для него предметом постоянных усилий для более глубокого их понимания. В дискуссии «О самоубийстве, в частности о самоубийстве школьников», состоявшейся в 1910 году в Венском психоаналитическом объединении, он заявил, что ответ на вопрос, как и почему влечение к жизни может быть настолько ослаблено разочарованием, что человек становится способным к самоубийству, будет получен только тогда, когда будут лучше известны аффективные процессы при меланхолии. В вышедшей в 1920 году работе Фрейда «По ту сторону принципа удовольствия», положившей начало развитию его теории о влечении к смерти, была предпринята решающая попытка для понимания агрессии, стоящей в центре динамических процессов у депрессивных пациентов. Эти усилия находят свое продолжение в работе «Психология масс и анализ Я» (1921), но они так и не достигли полного своего завершения. Дискуссия, касающаяся агрессии, а вместе с тем и депрессии, сегодня по-прежнему или — скажем так — вновь является весьма актуальной.
Поиск подтверждающих доказательств теории на основе эмпирического материала, полученного К. Абрахамом при лечении своих пациентов, оказался более успешным. Он начал писать об этом еще в 1912 году, а в 1924-м обстоятельно изложил свою точку зрения по данному вопросу, в котором, по его мнению, центральную проблему составляет история развития либидо. Фрейд принял эту идею, указав на происходящую при депрессии регрессию на определенную ступень развития и на фиксацию конфликта амбивалентности, когда любовь и ненависть противостоят друг другу, в результате чего возникает неспособность к любви, неспособность к четкому объектному катексису. Из этого проистекает характерная особенность депрессии, которая состоит в том, что подверженные ей люди вне болезни зачастую являются дельными, активными, ответственными, но о самих себе говорят как о никчемных, эгоистичных, неискренних и несамостоятельных. Этим объясняется отличие депрессии при неврозе навязчивых состояний, где главную роль играет конфликт амбивалентности, от меланхолии, где происходит еще более глубокая регрессия на ранние ступени развития, определяющая затем и тип последующего выбора объекта. То есть она происходит в нарциссической форме, чем можно объяснить нестабильность отношений с окружающими у людей, склонных к депрессии. Это и было тем пунктом в теории, который наиболее нуждался в подтверждении опытом. Сделав его предметом обсуждения, К. Абрахам стал рассматривать депрессию прежде всего с точки зрения психологии развития. Он попытался понять депрессию в контексте «истории развития либидо», истории влечений и их судеб (1924).
685
Имеется множество примеров, демонстрирующих значение понимаемого подобным образом исторического подхода. Для депрессивных больных типичной является история жизни, когда в раннем детстве они сталкиваются с трудностями, связанными с появлением в семье второго ребенка. Это может восприниматься как проявление враждебности извне и как невыносимое ограничение собственных притязаний на любовь и заботу. В результате возникает разрушительная ненависть, которая обращается не столько против только что родившегося брата или сестры, сколько (в данном конкретном случае) против по-прежнему так важного на третьем году жизни человека, на котором держатся отношения любви, то есть против матери. Иногда новые роды воспринимаются ребенком как утрата матери. Обида и утрата образуют затем при депрессии непосредственный фон настроения, когда человеку кажется, что его никто не любит. Но типичны также и случаи, когда в жизни людей имеют место реальные утраты. Лишение на первом году жизни одного или обоих родителей вследствие смерти, болезни или развода может привести в действие механизм поглощения, с помощью которого ребенок пытается совладать с болью разочарования. Одна девочка, пережившая в два года смерть отца, через год, в день святого Николая, поначалу отказывалась взять у матери печенье в виде человечка. Затем, однако, она проглотила его целиком, со всей начинкой, чем заслужила порицание от матери. Позднее при анализе обнаружилось, что она руководствовалась следующим представлением: маленький гном танцует у нее на диафрагме, словно на барабане. Этот гном внутри долгое время попрекал ее, если она совершала проступки (Brocher 1966). Нам не кажется слишком смелой гипотеза, что это представление является символическим выражением поглощения отца, смерть которого двухлетняя девочка не смогла перенести иначе, как ценой непрекращающегося упорного внутреннего противостояния. Став взрослой, она обращалась к врачам с жалобой на повреждение диафрагмы, следствием которого были нарушения в желудочно-кишечном тракте, из-за чего, как она полагала, должна была отказываться от пищи. Очевидно, что весь процесс приема пищи был настолько катектирован и настолько отягощен душевной связью с отцом, что не мог восприниматься естественно. В основе многих болей в животе у взрослых лежат подобные процессы поглощения и они свидетельствуют о жесткости внутреннего противостояния данного человека с интроецированным объектом, жесткости, которая из-за постоянных обвинений со стороны внутреннего объекта и сопротивления им может поддерживать тяжелую депрессию, сопровождающуюся унынием и отчаянием. Зачастую при лечении депрессивных больных можно также наблюдать бурные приступы агрессивности с фантазиями о том, чтобы разорвать врача на части, изрубить его, чтобы затем пожрать. Это является оживлением прежних, раннедетских, орально-каннибальских желаний (Abraham 1924). Такие фантазии о поглощении служат защите от боли утраты, но они имеют, разумеется, и разрушительную сторону, ведь пища не только проглатывается, но и разжевывается, то есть теряет свою определенную форму. Подобные фантазии часто обнаруживаются в биографиях людей, в раннем детстве переживших утрату близких; при этом в дальнейшем они предпринимают самые разные попытки компенсировать эту утрату. В понимании депрессии реальная утрата, переживание разочарования и амбивалентность любви и ненависти являются центральной проблемой, которую Абрахам пытался разрешить в контексте развития влечений.