Энциклопедия глубинной психологии (стр. 24 из 267)

Во время первой мировой войны и на некоторый период после нее Лу потеряла связь со своими пятью братьями в России, она утратила и свое состояние. Мы узнаем, что Фрейд восторженно поддерживал сторону Германии, а затем все более

71

погружался в тревогу о своих трех сыновьях и всеобщем несчастье, по мере того как военные события развивались совсем не так, как он рассчитывал. Лу оставалась сдержанной, ее положение стало затруднительным: она вышла замуж в Германии, но ее братья жили в России (там же, 86).

В их корреспонденции имеются также трудные для чтения консультационные письма, в которых Лу излагает Фрейду конкретные случаи и задает частные вопросы, а Фрейд на них отвечает.

Имена пациентов не раскрываются, многие подробности пропущены, как известные им обоим или как нечто само собой разумеющееся, поскольку Фрейд, вероятно, знал этих пациентов. Поэтому читать эти письма в целом достаточно сложно. Некоторые из пациентов вели себя довольно странно, в особенности если учесть, что дело происходит в небольшом немецком университетском городке. Одна больная, страдавшая агорафобией ³⁸, нуждалась в сиделке, которая повсюду ее сопровождала, бок о бок с ней шел врач и третий человек позади. Когда эта маленькая группа проходила по улицам Гёттингена, наблюдатели, притаившиеся за задернутыми занавесками в домах по соседству с домом Лу, были, вероятно, не только удивлены, но и шокированы.

Однажды речь заходит о маленькой девочке, которая после скарлатины и перенесенной операции переживала кошмары (там же, 76—81). Ей чудился огонь, убийцы, кровь, лягушки и червяки, соблазнители, черные человечки. Чтобы завоевать ее доверие, Лу принялась рассказывать свои собственные кошмары. Она не могла распознать никакой сексуальной травмы. Девочка в жизни не спала вместе с родителями и хорошо относилась к младшему брату. В переписке Фрейд замечает: «Нет дыма без огня» (4 декабря 1917 г.) — и указывает на неизбежность сексуального совращения и конфликта. Лу все еще колеблется, поскольку девочка призналась, что она мастурбировала, однако до скарлатины и операции. И Лу спрашивает, как ей следует поступить, поскольку мастурбация в конечном счете оказывается вредной. 23 декабря (там же, 80) Фрейд откликнулся цитатой из «Фауста» Гёте: «Ты с дьяволом на ты, а пламени боишься». Это произвело сильное впечатление на Лу, и девочка вскоре избавилась от всех симптомов.

В другой раз Фрейд отправил на лечение к Лу больную с тяжелой агорафобией (там же, 161). Фрейд придавал большое значение финансовой стороне; по его мнению, Лу следовало требовать по меньшей мере двадцать золотых марок. Его письмо опоздало, Фрейд был очень расстроен, поскольку Лу потребовала меньше чем половину этой суммы и этот гонорар казался ему чересчур низким.

В другом письме (от 23 марта 1923 г., там же, 133) Фрейд следующим образом подводит итоги своего представления о работе под чьим-либо руководством:

К особым преимуществам ремесла психоанализа принадлежит также, что здесь едва ли возможна консультационная практика. «Временный гость» не увидит того, что не покажет ему хозяин и, как правило, не может судить о том, что создано в другом на основании бесчисленных восприятий. Так что я не отважусь сказать что-либо полезное Вам в описанном случае.

В письме «дражайшей Лу» от 10 мая 1925 года говорится (там же, 169—170):

Я уже не получаю от этого столь интенсивного удовольствия. Я медленно обрастаю корой невосприимчивости и констатирую это без жалоб. Таков естественный ход вещей, так начинается утрата органики. Обычно это называют «зрелым возрастом». Это связано и с коренным изменением в соотношении обоих предполагаемых мною влечений. Это изменение пока еще

72

не слишком заметно; все, что вызывало интерес прежде, сохранило его и теперь, даже качественной разницы не наблюдается, однако не хватает некой устойчивости. Я, как человек немузыкальный, сравнил бы это с той разницей в звуке, которая зависит от нажатия педали. Непрерывное давление множества тяжких переживаний, возможно, ускорило это вообще-то преждевременное состояние, эту склонность рассматривать все с точки зрения вечности.

Впрочем, мое существование еще вполне сносно, я даже полагаю, что нашел нечто фундаментальное для нашего дела', чем я еще некоторое время и должен заниматься. Подобного открытия следовало бы, вообще-то, стыдиться, поскольку такие отношения можно было разгадать с самого начала, а не обнаруживать их лишь спустя тридцать лет. Новое доказательство, что без воды суп не сваришь...

' Описано Фрейдом в «Торможении, симптоме и страхе».

Знакомства с этими письмами недостаточно для объяснения большой дрркбы между Зигмундом Фрейдом, Лу Андреас-Саломе и дочерью Фрейда Анной. Эти отношения рке описывались, но они остаются малодоступными для понимания. Даже блистательный комментарий издателя Эрнста Пфайфера, который был другом Лу с тридцатых годов и до ее смерти, не предлагает достаточных объяснений. Ясно, по крайней мере, что Лу, работавшая психоаналитиком в небольшом немецком университетском городке Гёттингене, нашла во Фрейде своего учителя и свой «поворотный пункт» (Andreas-Salome 1958, 143). Ее отношения с ним изложены в основном в двух ее книгах — «В школе Фрейда» (1958) и «Моя признательность Фрейду» (1931). «Лишь следуя Вам, я открыла осознанное как смысл и ценность того, к чему стремилась в бессознательном», — признает позже Лу в вышедшей посмертно книге «Воспоминания о жизни». А в письме от 4 мая 1935 года она называет Фрейда «ликом отца в моей жизни» (Andreas-Salome 1966, 225).

Лу была дочерью русского генерала прусского происхождения, который дома говорил по-немецки и был верным приверженцем лютеранского вероисповедания. После чрезвычайно тревожного детства и юности Лу уже зрелой женщиной вышла замуж, однако этот брак никогда не был счастливым, хотя и остался нерасторгну-тым³⁹. Она занялась изучением психоанализа, когда ей уже исполнилось пятьдесят лет. К сожалению, ни письма, ни дневник Лу Андреас-Саломе, который она вела о своих психоаналитических занятиях в Вене, не дают представления об очаровании этой женщины, восхищавшей стольких мркчин. Возможно, Фрейд и почти все аналитики тех первых лет были привязаны К ней прежде всего потому, что Лу была прекрасной слушательницей. Фрейд во время лекции обращался к ней как к «метке фиксации» (2 марта 1913 г.), если же она не могла присутствовать, то к не занятому ею месту. На собраниях, проводимых в доме Фрейда по средам вечером, она, похоже, не произносила ни слова.

Дневник Лу Андреас-Саломе — это свидетельство очевидца об истоках психоаналитического движения. Он служит приложением как к переписке с Фрейдом, так и к книге Отто Ранка «Протоколы Венского психоаналитического объединения» (Nunberg/Federn 1962). Нынешний читатель, возможно, испытает некоторое разочарование, изучая этот дневник в надежде узнать больше, чем ему предлагается. В дневнике Лу постоянно упоминаются все пионеры психоанализа: Отто Ранк, о котором Фрейд говорил с большой любовью и благожелательностью; Шандор Ференци, обсуждавший свои идеи с Андреас-Саломе; Карл Абрахам, приезжавший с визитом из Берлина; Вильгельм Штекель и Альфред Адлер, который

73

Последнее письмо (открытка) Зигмунда Фрейда (Freud/Andreas-Salome 1966,144-145)

Вторая страница последнего письма Лу Андреас-Саломе

помногу часов прогуливался с Лу, рассказывая о своих расхождениях с Фрейдом. Дневник содержит также некоторые ценные для аналитиков анекдоты, например забавную и вместе с тем печальную историю, демонстрирующую реакцию Фрейда на стихотворение, которое Лу Андреас-Саломе преподнесла ему во время аналитического сеанса: он решил, что перед ним произведение Ницше, и вволю поиздевался над высказыванием, будто жизнь надо принимать в любом случае, даже если она состоит из одних лишь страданий. Ему-де хватило бы даже хронического насморка, чтобы поставить под сомнение ценность всякого жизненного похождения (Andreas-Salome 1951, 213). Наконец он заметил, что стихотворение принадлежит Лу. Спустя двадцать лет Лу посетила Фрейда, когда тот ожидал в Берлине повторной операции рака. Она тоже знала, что значит страдать: у нее был рак груди, постепенно она полностью облысела, практически ослепла от сахарного диабета, к тому же грозило отказать сердце. Тогда Фрейд вспомнил то стихотворение, и они обнялись, без слов поняв друг друга.

Чтобы вполне ощутить человеческое тепло в отношении Фрейда к Лу Андреас-Саломе, нужно представить необычайную личную ауру этих людей, которая хотя и обнаруживается в переписке, однако по-настоящему находила выражение лишь в многочисленных личных встречах. Так, 9 ноября 1921 года Лу писала о своем визите к Фрейду: «Едва добрались до Берггассе, Я и Анна; долго не было автобуса, поздно, но как прекрасно и радостно появиться там. Фрейд неизменен, полсотни людей (одного нет [Виктор Тауск], я так его всюду высматриваю, что мне начинает казаться, что нет ни одного старого знакомого лица). Ночью к трем домой, где я занимаю роскошную веранду с кроватью из розового дерева.

Когда я засыпаю в этой постели, что обычно бывает очень поздно, я все еще продолжаю во сне беседовать с Фрейдом и часто, понимая, что он, перегруженный ежедневной аналитической работой, не всегда сможет вновь вернуться к тому же вопросу, вместо этого выговариваюсь во сне. И даже когда поздно вечером мы выходим вместе на прогулку (нередко для него это первый и последний выход за день), какое-то время мы говорим о чем-то другом, и вновь он как бы проводит анализ Вены: эти переулки под зимним снегом пробуждают в нем мысли о древнейшем происхождении города; видно, как близко он принимает такое воскрешение, вспоминаются археологические экспонаты, хранящиеся в его кабинете, и становится понятным, что археолог в нем уживается рядом с врачом» (Freud/ Andreas-Salome 1966, 269).