Я полагаю, что Вы придаете слишком большое значение этой небольшой работе. Она написана в угоду кому-то, написана нехотя, я почти все сейчас пишу против воли. Вы, несомненно, отметили эту особенность. Она не может извинить поверхностные или неверные соображения, однако оправдывает небрежное построение всей статьи. Невозможно отрицать негармоничное впечатление, которое производит присоединение анализа Цвейга, однако при более глубоком рассмотрении и этому найдется причина. Не оглядываясь на место действия, я мог бы написать: «Мы могли бы ожидать, что в истории невроза со столь сильным чувством вины особую роль сыграл конфликт, связанный с онанизмом. Это ожидание полностью оправдано патологической страстью к игре Аостоевского. Поскольку, как показывает новелла Цвейга и т.д.» Пространство, которым ограничена эта новелла, соответствует не связи Цвейг — Достоевский, но другой связи: онанизм — невроз. Однако выражено это неудачно.
Я твердо придерживаюсь научно объективной социальной оценки этики и не стану отнимать у доброго филистера доказательства хорошего с точки зрения этики поведения, пусть оно и сопряжено с некоторой переоценкой своей личности. В то же время я допускаю и объективное психологическое рассмотрение этики, которое отстаиваете Вы. Соглашаясь с Вашим суждением о мире и нынешнем человечестве, я, как Вам известно, не могу принять Ваш пессимистический отказ от лучшего будущего.
Достоевского-психолога я полностью подчиняю Достоевскому-творцу. Я тоже мог бы поставить ему в упрек то, что его ненормальная душевная жизнь в такой степени ограничивает его прозрения. Подумайте о его удившпельной беспомощности перед лицом феномена любви, в сущности, он ведает лишь грубое, напряженное желание, мазохистское подчинение и любовь из сострадания. Вы также верно высказываете соображение, что при всем изумлении перед мощью и умственным превосходством Достоевского я просто его не люблю. Это связано с тем, что я расходую все свою терпимость по отношению к патологическим натурам во время анализа. В искусстве и жизни я их не переношу. Это мое личное отношение, и для других оно необязательно.
80
Где Вы собираетесь публиковать Вашу статью? Я очень ее ценю. Непредвзятым должно быть лишь научное исследование. Во всех других случаях без выбора позиции обойтись невозможно, а таковых, разумеется, всегда имеется несколько...
Переписка Фрейда с Эдуардо Вейссом
Длившаяся свыше тридцати лет переписка между Фрейдом и пионером психоанализа из Италии Эдуардо Вейссом46 (1889—1970), которого Фрейд однажды окрестил «легитимным представителем анализа в Италии» (10 апреля 1927 г.), началась в апреле 1908 года. Фрейд достиг тогда возраста пятидесяти двух лет, Вейсс был двадцатилетним студентом-медиком.
«Письма по поводу практики психоанализа», изданные М. Гротьяном (Freud/ Weiss 1973), содержат все сохранившиеся письма к Эдуардо Вейссу, как те, что были уже опубликованы 47, так и остававшиеся до тех пор неизданными. Поскольку письма Эдуардо Вейсса не сохранились, Вейсс в дальнейшем снабдил каждый документ необходимым комментарием.
Вместе с пояснительным вступлением издателя они иллюстрируют тот аспект личности Фрейда, который, если не считать писем Карлу Абрахаму, гораздо менее отчетливо выступает в другой корреспонденции: способ работы великого ученого, который в определенной мере позволял Вейссу заглядывать в его лабораторию.
Письма Фрейда содержат множество советов и выводов, основанных на его клиническом опыте. Он предстает в них в роли врача-консультанта, психоаналитика: Вейсс описывает Фрейду своих пациентов и связанные с ними проблемы, а Фрейд — по-деловому и с личным пристрастием — разбирает их, не гнушаясь порой использовать крепкие выражения, выносить моральные суждения и разделять людей на более и менее ценных. Так, 28 мая 1922 года он охарактеризовал одного анализируемого как «подонка» и даже выразил сомнение, имеет ли смысл лечить подобных индивидов. 11 июня 1922 года он предупреждает Вейсса (там же, 50): «Пациент, который повсюду рассказывает о своем анализе, с самого начала рискует свести анализ на нет».
Для всех его писем юному коллеге характерны дружелюбие и терпение, с которыми Фрейд дает ему разъяснения. Однажды он отмечает, что врач, пожалуй, еще слишком молод, чтобы необходимый отцовский перенос стал возможен. Он всегда заботился также о том, чтобы не переусердствовать с советами. То, что он говорит, для получателя его писем «не является обязательным» (там же, 87), тот должен брать ответственность на себя.
Фрейд часто высказывает предостережение: необходимо быть аккуратным с либеральными воззрениями на сексуальность, ибо они могут шокировать зажатого пациента и только ему навредить; в другой раз он советует Вейссу побеседовать с родителями и близкими больного, чтобы дать им необходимые разъяснения, предупредить их, завоевать их доверие и с ними обсуждать ход дела и тем самым оградить их от разочарования и подкрепить успех лечения.
Фрейд знал, как много требуется, чтобы завоевать пациента, заинтересовать его в сотрудничестве в ходе анализа, вдохновить его: выражения «завоевание» и «подавляющий» использовались редко и именно по этому поводу. Однажды он настойчиво просит Эдуардо Вейсса не отдавать больного во власть «его демону». В другой раз Фрейд предупреждает, что не следует заранее назначать крайний срок завершения лечения. Затем он вновь рекомендует поговорить с родителями пациента. Неожиданно он предлагает также делать перерывы в анализе с обещанием
81
возобновить сеансы через несколько месяцев или подчеркивает, как важно заранее предвидеть результаты, чтобы тем самым препятствовать последствиям негативных реакций при переносе. Чтобы оправдать позицию врача и смягчить разочарование для самого врача, пациента и его близких, он предлагал предупреждать близких и обсуждать с ними текущие изменения.
Во всех письмах сквозит утверждение, что мы должны быть рады, если сумеем что-то понять в человеке и его подсознании. Еще очень многому нужно учиться как юному врачу, так и его опытному наставнику.
Однажды Фрейд делает утешительный вывод, что многие пациенты «добрани-лись до здоровья» (там же, 63). Даже в тех случаях, когда психоанализ пробудил скрытый психоз, не всегда следует врачу осыпать себя упреками: подобное может произойти с любым аналитиком, и в клинической практике избежать этого невозможно.
Фрейд был также готов консультировать совместно терапевтов и пациентов. Так, однажды, прежде чем согласиться принять врача вместе с больным в Вене, Фрейд спрашивает, желает ли того сам пациент. В противном случае визит окажется бесполезным, а возможно, и вредным.
Одно из ранних писем (от 3 октября 1920 г.) содержит непривычное выражение «страдательный конфликт» 48. Фрейд выражает мнение, что лишь тот конфликт, который причиняет страдание, порождает достаточно энергии для усилий, необходимых в психоанализе. Там, где нет страдания, врачу делать нечего. В одном случае Фрейд порекомендовал решительные меры: отослать пациента в Южную Америку, чтобы тот попытался там найти свою судьбу. Подобные краткие практические указания типичны для писем Фрейда к Эдуардо Вейссу, и они оживляют корреспонденцию, словно рисунки, бегло набросанные рукой мастера.
Письмо с исправленной датой — 3 марта вместо 3 апреля 1922 года — можно рассматривать как характерное «ошибочное действие», связанное с проблемой, знакомой каждому психоаналитику: как справиться с огромной, возможно, излишней нагрузкой от чересчур большого числа анализируемых. В тот период Фрейд, по всей видимости, анализировал в основном врачей. Он использует выражение «кандидат» и говорит, что проанализировал девять человек и только одного из них «пациента».
Когда Вейсс, основатель Итальянского психоаналитического общества, в 1932 году попросил включить свою группу в Международное психоаналитическое объединение, он получил от Фрейда следующее послание (Freud/Weiss 1973, 81):
Проф. д-р Фрейд
8. 5. 1932 Вена IX, Берггассе, 19
Дорогой господин доктор,
Не извиняйтесь за недостаточно подробное письмо. То, что Вы мне сообщили, очень ценно для меня. И я тоже испытываю потребность избежать недоразумения! Отказ психоаналитика открыто принимать участие в оккультных исследованиях — это чисто практическая мера предосторожности и временное ограничение, а не выражение принципиальной позиции. Отказываться от этих исследований из подозрения и неведения означало бы и в самом деле следовать жалкому примеру наших противников. Насчет этого я вполне с Вами согласен. Согласен и с тем, что, когда трусливо обращаются в бегство, относясь с заведомым высокомерием к предположительно «сверхъестественному», это означает недостаток доверия к надежности нашего научного мировоззрения.
82
Переписка З.Фрейда (Мартин Гротьян)
Однако наиболее мрачная глава в этой истории — деятельность медиумов. Несомненное шарлатанство медиумов, глупый и надуманный характер их результатов, трудности проверки, которые создаются специальными условиями их деятельности, очевидная невероятность утверждений — все это вынуждает к величайшей осторожности. Должны быть, однако, лучшие пути, чтобы проверить реальность того, что реально в оккультизме. Нынешняя техника контроля чересчур напоминает мне бессмысленные ограничения с визами и вывозом валюты с приводимыми объяснениями, которые ничуть не улучшают дела.
Я ходатайствовал перед доктором Эйтингоном о скорейшем принятии Вашей группы, аргументируя это тем, что в данном случае руководитель берет на себя ответственность за всех остальных. Однако довод, что устав Международного объединения требует, чтобы члены сами сначала были проанализированы, до сих пор остается в силе.
Мое любопытство, где находится Виа дей Граччи, остается неудовлетворенным.