Первые признаки напряжения в отношениях Фрейда с Ранком проявились в июне 1922 года, когда Фрейд попытался выступить посредником в споре между Ранком, с одной стороны, и Абрахамом и Джонсом, с другой. Фрейд выразил сомнение, разумно ли было отговаривать Ранка от изучения медицины. В качестве врача он легче бы нашел общий язык с коллегами в Берлине и Лондоне.
20 декабря 1922 года Ранк впервые лично написал послание членам Комитета. Фрейд прочел письмо, прежде чем оно было отослано. Это письмо содержит зародыш трагедии Ранка, говорившего о себе: «Я — символ».
Б нем Ранк утверждал, что взвалил на себя непосильную задачу, включавшую в себя проведение психоаналитических исследований, издательскую деятельность, тяжелую управленческую и финансовую работу, а также выполнение посреднических функций между редакторским штабом в Вене и типографиями в Лондоне и Берлине. Сюда следует добавить также сложную работу по приобретению и защите авторских прав, что в Германии уже было сложно, поскольку различные издания собрания сочинений выходили параллельно. Существовали честолюбивые между-
98
народные планы относительно «дела» и, соответственно, обширные планы относительно «Журнала» и книг издательства. В дополнение ко всему Ранк заботился и о личных интересах профессора, будь то денежные вопросы или вопросы, связанные с его статусом в научном мире. Ему приходилось преодолевать бесчисленные языковые трудности, поскольку переписка шла на немецком, английском, итальянском, позднее также и на испанском языках. Все делалось на скудные средства или вовсе без них, времена (1922 год) были тяжелые. Ко всему этому добавились и политические проблемы.
Вскоре после этого письма, 12 января 1923 года, Ранк отослал Фрейду рукопись своей новой книги «Травма рождения». Тот с радостью принял посвящение, но полагал, что его следует сформулировать несколько скромнее. То, что Фрейд сначала назвал «великим озарением» Ранка, стало в дальнейшем яблоком раздора.
Хотя Фрейд признавал значение эдиповой матери, в этом письме он указывает, что относить все на счет матери является ошибочным.
По всей видимости, 19 ноября 1923 года Фрейд рассказал своему юному другу об одном сновидении. 20 ноября около одиннадцати часов вечера Ранк никак не мог заснуть и написал профессору письмо, в котором извинялся за свое истолкование сна. Он полагает, что в этом сне — который нам неизвестен — Фрейд говорит о том, что достаточно уже молчал и должен теперь вернуться к своей общественной и научной работе. Ранк выражал надежду, что это истолкование, возможно, подтолкнет профессора к тому, чтобы еще раз подумать об этом сне и, скорректировав истолкование Ранка, углубить его анализ. Последняя фраза письма звучит следующим образом: «Я надеюсь, что даже самые глубинные слои содержат решительное желание снова стать полностью здоровым» (19 ноября 1923 г.).
Фрейду понадобилась неделя, чтобы ответить другу, и 26 ноября 1923 года Ранк получает чрезвычайно важное послание. Фрейд начинает с замечания: впервые после долгого перерыва Ранк предлагает подобное истолкование сна. С течением времени многое изменилось, Ранк фантастически вырос и многое узнал о своем друге и учителе, который хотя и не мог подтвердить все, что написано Ранком, однако не выдвинул собственных объяснений. Фрейд признает, что некоторые реконструкции верны, в частности его намерение в сентябре вновь приступить к работе.
Затем Фрейд пожелал узнать, «против кого направлен сон». Он полагал, что этот сон ни на кого не направлен. Тем не менее Фрейд рассказал его своей дочери Анне и доктору Феликсу Дойчу. Быть может, для них этот сон что-нибудь значит. Тот факт, что коллега приехал в Вену вместе с женой и дочерью, похоже, является важной ассоциативной связью. Отсюда ассоциации тянулись к медсестрам Фрейда, без которых он не пережил бы тяжкие дни после операции на челюсти. Поэтому «сон однозначно является нежной благодарностью моим женщинам».
Затем Фрейд сообщает, что он очень полагался на профессора Пихлера67, но остался им разочарован. Последовало «ослабление гомосексуальной к нему привязанности». В этом сне доктор Дойч, вероятно, выступает вместо Отто Ранка (но это только предположение).
Когда Фрейд писал это письмо, он обнаружил вторую поразительную ассоциацию. Один из образов этого сновидения, который больше не возникал, носил имя Давида. У Фрейда возникла ассоциация с Лу Андреас-Саломе, для которой имя Давид имело особое значение. Это означало для Фрейда (Taft 1958, 79): «Внимание, место юноши занято стариком] Ты не Давид, а самонадеянный великан Голиаф, которого кто-то другой, юный Давид, должен устранить. И теперь легко увидеть, что Вы и есть тот угрожающий Давид, который своей «Травмой рождения» подрывает ценность моей работы» (26 ноября 1923 г.).
99
1924 год начался вторым пространным посланием Фрейда всем членам Комитета, в котором он с огромным энтузиазмом отстаивает Ранка и его «Травму рождения» (см. переписку Фрейда с Абрахамом). Фрейд считал, что новые теории Ранка являются вариантом его понятия навязчивого повторения. Он писал, что не сомневается в том, что глубокие раны, полученные в детстве, укореняются в глубочайших слоях бессознательного и для их исцеления требуется длительный срок, как после тяжелой операции. В то время Фрейд еще полагал, что теория травмы рождения может легко уместиться в рамках психоанализа. Он рассматривал теории Ранка как новое истолкование табу инцеста, более глубокое, чем предложенное им самим.
Письмо раскрывает нам третью заслугу Ранка в развитии психоанализа. Первая из них заключалась в его роли достоверного историка психоанализа, вторая — в его роли надежнейшего сотрудника Фрейда, координирующего совместную работу пионеров психоанализа, и третья — в создании собственной, оригинальной аналитической модели, с которой необходимо считаться. Тут Фрейд выражает убеждение, что аналитик имеет не только право, но и обязанность развивать внутри определенных рамок свои собственные идеи. Это длинное письмо заканчивается усталым извинением: «Простите мою многоречивость, возможно, она отвратит Вас от желания побуждать меня высказываться по поводу вещей, о которых Вы можете судить не хуже меня» (Freud/Abraham 1965, 324).
Ранка не обрадовало заступническое письмо Фрейда. Это было хорошее письмо, способное восстановить мир в Комитете, но Ранк подозревал, что Фрейд придал «Травме рождение» иное, угодное ему истолкование. Ему хотелось пояснить, что речь шла «о реальности рождения как факта и как травмы». Создается впечатление, что, возражая, Ранк вопиет: дайте же мне наконец стать самим собой, не посредником, не секретарем, издателем, представителем, переводчиком, а Отто Ранком, и никем иным. По моему мнению, эти письма не обладают ни маниакальными, ни параноидными чертами, как утверждал Джонс.
В это же время (март 1924 года) Ранк в письме своему другу Ференци сообщил о последнем разговоре с профессором, когда он зашел к Фрейду попрощаться перед отъездом в США. Беседа между Фрейдом и Ранком была долгой и дружественной, и тем не менее Фрейд ошеломил Ранка сообщением, что он работает над критикой и опровержением «Травмы». Он пояснил, что изменил точку зрения и все более отходит от взглядов Ранка. Наконец Фрейд подтвердил подозрение Ранка, что он прочел его книгу лишь поверхностно, а некоторые части даже не пролистал. Ранк уехал в Америку разочарованным.
23 марта Фрейд еще раз в дружелюбной форме пишет ему короткое письмо, которое, однако, пронизывает сильное чувство печали и одиночества:
Я твердо убежден в том, что мои критические замечания в прошлую среду вечером не произвели на Вас особого впечатления. Так всегда бьгвает, когда человек находится полностью под влиянием новой идеи. Тогда и в самом деле лучше всего — оставить его в покое. Если б только Ференци не настаивал на полном единогласии со мной! Я вовсе этого не хочу, ради Господа Бога предоставьте нам право сохранять разные точки зрения.
Особенно ценно последнее трагическое письмо Ранка к Фрейду, написанное им в марте 1924 года. Читая его без предвзятости, мы слышим отчаянную мольбу о свободе, мечту не быть ничьим сыном, даже сыном Мастера психоанализа.
В конечном счете дело дошло до разрыва, и теперь, спустя несколько десятилетий, мы можем проследить и проанализировать этот процесс борьбы за свободу.
100
Фрейду никогда полностью не удавалось рассмотреть фигуру матери в ее главном значении для человеческого развития, как в своей собственной жизни, так и в возвращении архаической матери в качестве символа смерти. В своих сочинениях, как, например, в «Тотеме и табу», где он проанализировал эдипову ситуацию, эта тема не выступает на первый план. Вероятно, Фрейд не видел значения матери ни в своей психоаналитической работе, ни тем более в своих отношениях с другими пионерами психоанализа. Он воспринимал себя самого как патриарха, окруженного сыновьями, и не мог признать свою роль кормящей матери в группе взрослых мужчин.
В дальнейшем Фрейд обсуждал теорию Ранка: отсутствие фигуры отца в жизни Ранка и в его теории давало ему повод для беспокойства. В конце концов Фрейд пишет: «Возможно, Вы думали бы иначе, если бы сами подверглись анализу. Не отрекайтесь, оставьте себе путь для отступления» (27 августа 1924 г.; Taft 1958,105-109).
Это последнее письмо было написано Фрейдом прежде, чем он получил «Декларацию независимости» Ранка, составленную 9 августа 1924 года в Нью-Йорке. Ранк не собирался отрицать значение отца, он хотел лишь «указать ему его рамки».
Особенно его оскорбил совет самому подвергнуться анализу. (Возможно, пройди Фрейд анализ, он не высказал бы того, что должен был сказать, а это было бы весьма прискорбно.) Двумя днями раньше Фрейд попытался восстановить отношения, он был исполнен любви, тепла и через океан протягивал заблудшему сыну руку (Е. Freud 1960, 371-372).
Земмеринг, 25 августа 1924 г.
Дорогой доктор Ранк,