Сегодняшняя почта доставила письмо от Вас, которое содержит лишь рекомендацию для нашего неистощимого доктора В.
Однако мне пришло в голову, что Вы в эти месяцы разлуки с нами в критической для нас, Вас и меня ситуации не выразили особой потребности дать мне знать, что в Вас и с Вами происходит, и это меня беспокоит. Хотя я рассматриваю большинство событий с точки зрения вечности и не воспринимаю их со всей страстностью, как в былые годы, я не могу отнестись равнодушно к изменениям в отношениях с Вами. Мое самочувствие, похоже, указывает на то, что мне осталось прожить еще какое-то время, и сильнейшее мое желание — чтобы Вы в этот отрезок времени не стали для меня утратой. Как я слышал, Вы покинули Европу в взволнованном и раздраженном состоянии. Сознание того, что я несколько отступил от высокой оценки Вашей последней работы', усилило Ваше дурное настроение. Вероятно, Вы преувеличиваете аффективное значение этих теоретических расхождений и полагаете, что во время Вашего отсутствия я подвергся враждебным для Вас влияниям. Цель этого письма — уверить Вас, что это не так. Я не слишком доступен для других, и эти другие — с многодневным визитом у меня побывали Эйтингон и Абрахам — в любом случае вполне справедливы в признании Ваших выдающихся заслуг и полны огорчения из-за резкости, с которой Вы распрощались. Нет никакой враждебности по отношению к Вам ни среди нас, ни в моей нью-йоркской семье. До Вашего возвращения остается еще как раз столько времени, чтобы успеть обменяться письмами. Я бы хотел, чтобы Вы описали мне Ваше нынешнее состояние и успокоили меня.
Различие в мнениях по вопросу о травме рождения мало что значит для меня. Либо Вы поправите и убедите меня со временем, коли времени еще хватит, либо Вы сами скорректируете себя и отделите то, что является
101
открытием и долговечным приобретением, от того, что привносит увлечение исследователя. Я знаю, что Вы не испытываете недостатка в аплодисментах по поводу Вашего новшества, но вспомните, сколь немногие обладают способностью суждения и насколько сильно действует почти во всех стремление отойти от Эдипа, какой бы путь для этого ни открылся. В любом случае, даже если здесь примешивается много ошибочного, Вы не должны стыдиться вдохновенного и содержательного труда, который самим критикам доставил много нового и ценного. И тем более Вы не должны предполагать, что эта Ваша работа может нарушить наши многолетние тесные отношения.
На этот раз я присоединяю к самым сердечным пожеланиям ожидание вскоре Вас увидеть
Ваш Фрейд.
' «Травма рождения».
Но было уже слишком поздно. Ранк написал свое последнее письмо, и Фрейд упрекал себя (Taft 1958, 106): «Если б я подождал еще один день, я бы мог не упрудиться над всеми этими письмами... Вы так своенравны, — говорит он и спрашивает: ...Где в Ваших построениях теория либидо, где комплекс Эдипа, роль отца?» (27 августа 1924 г.).
Согласно Джонсу, по этому поводу Фрейд жаловался и Ференци (27 августа 1924 г., III, 89): «Право свободного суждения должно же распространяться и на меня. Я не обязан без ограничений принимать новшества моих последователей».
Несколько недель спустя Ранк приехал в Вену и навестил больного Фрейда. Как вспоминает Джесси Тафт (1958), это свидание потрясло Ранка. (У Джонса, который не слишком дружелюбно расположен к Ранку, этот эпизод выглядит несколько иначе.) Как бы то ни было, блудный сын получил личное прощение, еще раз приехав в Вену, на этот раз уже из Парижа, чтобы обсудить с Фрейдом свою депрессию и даже провести с ним несколько часов психоанализа. Однако их связь нарушилась и уже не могла восстановиться. По словам Джесси Тафт, Ранк всю жизнь дорого расплачивался за свою свободу — чувством вины, страхом, конфликтом, болезнью и страданиями.
ПРОТОКОЛЫ ВЕНСКОГО ПСИХОАНАЛИТИЧЕСКОГО ОБЪЕДИНЕНИЯ68
(ТОМ I И II): OTTO РАНК КАК ЛЕТОПИСЕЦ ИСТОРИИ ПСИХОАНАЛИЗА
Ни в одном исследовании дружбы Фрейда и Ранка невозможно обойти стороной роль Ранка как летописца истории психоанализа. Данное сообщение было опубликовано в «Протоколах Венского психоаналитического объединения». К моменту написания этой статьи два тома (I и II) вышли в английском издании. Том I (1962) содержит протоколы с 1 по 53 (1906—1908 гг.), том II (1967) — протоколы с 54 по 112 (1908—1910 гг.). Наше исследование ограничивается рамками этих двух томов (том III и IV посвящены периоду начиная с 1915 года).
Протоколы дают нам наглядное представление о первом периоде развития психоанализа в Вене. Они имплицитно содержат характеристики венских психоаналитиков, их отношений с Фрейдом и друг с другом. Они отображают творческое развитие психоанализа и его выдающихся пионеров, открывавших новую науку.
Вводная статья Германа Нунберга относится к числу лучших его сочинений. Чтобы по достоинству ее оценить, следует ее прочесть как в начале, так и по
102
завершении изучения протоколов. Нунберг — квалифицированный издатель, несколько лет принимавший участие в собраниях Венского психоаналитического объединения. Эту задачу ему поручил Пауль Федерн, осуществлявший в свою очередь замысел Фрейда.
Начиная с 1902 года каждую среду вечером на квартире у Фрейда собираются друзья, члены так называемого «Общества по средам». До 1906 года (за два года до основания Венского психоаналитического объединения) протоколы не велись. В тот период происходили бурные аналитические дискуссии по поводу современной литературы, ведь это время кроме всего прочего было временем Шопенгауэра, Ницше, Стриндберга, Достоевского и Ведекинда. Нунберг связывает тематику встреч с небольшой численностью анализируемых пациентов.
Встречи обычно проводились в форме семинаров, хотя и не все участники имели одинаковую «ученую степень». Каждый был обязан принять участие в дискуссии, порядок выступлений определялся жребием.
Фрейд вел заседания, на которых нередко происходило то, что мы теперь называем групповым терапевтическим процессом. Не всегда было просто сдержать этих интеллигентных и зачастую весьма агрессивных людей. Фрейд всегда старался, чтобы дискуссия не переросла в оголтелый спор. Он хвалил, когда было за что, и критиковал, если что-то, на его взгляд, заслуживало упрека (или если до него никто не выступал с критическими замечаниями). Фрейд давал возможность своим ученикам, Ранку, Адлеру, Штекелю и другим, проявить себя и, хотя иногда бывал достаточно резок, в целом, хвалил он или возражал, старался проявлять терпимость и уважение к участникам.
Читая протоколы заседаний, можно проследить то, как Альфред Адлер (1870—1937) начал систематически развивать собственные взгляды, обратившись от внутреннего психического конфликта к внешнему, социальному. В них также отчетливо видно, как внимательно Фрейд отнесся к адлеровским идеям, особенно о значении агрессии. Дискуссии проходили в свободной дружеской атмосфере. Проблемы, типа мастурбации или детских воспоминаний, излагались лично и сразу же анализировались. Также и здесь Фрейд выступал в качестве центральной фигуры.
Обычно Фрейд открывал вечер несколькими объявлениями, часто он начинал дискуссию и столь же часто закрывал заседание. По-видимому, он оставлял за собой право прерывать ораторов, тогда как самого его, судя по протоколу, перебивали лишь в редких случаях (обычно это делал Адлер)- Его замечания нередко относились не только к выступающему, но и ко всем участникам.
Вильгельм Штекель (1868—1940) и Фриц Виттельс (1880—1950), очевидно, чаще других провоцировали враждебность. Читая протокол первого заседания, в котором приняли участие Бинсвангер и Юнг, невольно задаешься вопросом, как реагировали эти два швейцарских психиатра нееврейского происхождения на удивительную дискуссию по поводу числа 3 — символа нееврейского пениса69. В дальнейшем в качестве гостей участие в заседаниях принимали также Абрахам, Джонс и Эйтингон. Каждый сознавал историческую значимость этих заседаний, и прежде всего Пауль Федерн и Отто Ранк.
В совместной работе с Магнусом Хиршфельдом (1868—1935) 70 Фрейд проявил свою способность к дипломатии, быстроту, с которой он мог воспользоваться любым преимуществом, ни на шаг не отступая от интересов своего «дела». Протоколы содержат много материала, представляющего исторический интерес: они позволяют проникнуть в психодинамику креативности как отдельного человека, как и группы; они передают сведения о психоаналитической теории и практике; они отображают работу Ранка над «Мотивом инцеста» (1912), обсуждение Хичманном книги Блейлера
103
о паранойе (1908), рассркдения Адлера о «комплексе неполноценности» и высказывания Хичманна о публикациях Штекеля. Последний делится наблюдениями из своей собственной работы и текущей литературы, Адлер часто вкратце описывает свою практическую деятельность. Многие встречи посвящены проблемам психопа-тографии. В мае 1907 года проходит «дрркеский вечер», на котором Виттельс говорит о «женщинах-врачах» и все соглашаются, что женщина не должна изучать медицину. Макс Граф зачитывает замечательную статью по методологии аналитического исследования художественного творчества. Одно из наиболее поразительных выступлений принадлежит Урбанчичу, поведавшему о своем личностном развитии вплоть до момента вступления в брак. Штекель рассказывает о своем сне об инцесте с матерью и еще о двух других интересных сновидениях. Фрейд обсркдает пристрастие Блейлера к обозначению болезней, а в другом случае прилагает все усилия, чтобы понять рассркдения Адлера о неполноценности органов.
Фрейд впервые рассказывает о своих случаях, клинических наблюдениях и предлагает для обсуждения теоретические формулировки. Так, например, в октябре 1906 года Фрейд впервые применяет термин «семейный роман».
Периодически разворачивалась борьба за приоритет. Фрейд отказывался от каких-либо прав на свои доклады, которые были предназначены для общего обсуждения. Рассуждая о взглядах Штекеля на фригидность, Фрейд предложил основать академию любви, где бы преподавалось «ars amandi» («искусство любви»).