115
К сожалению, это утверждение не оправдалось — Фрейда ожидали еще ужасные муки.
Переписка Фрейда с Арнольдом Цвейгом
Отношения Фрейда с Арнольдом Цвейгом (1887—1968) начались в 1927 году, когда сорокалетний писатель, создавший себе имя как художник-импрессионист, мастер малой формы (рассказы и новеллы), начал восхождение к мировой славе своим критикующим современность романом «Спор об унтере Грише» (1927).
18 марта этого года он написал первое письмо Фрейду, прося позволения посвятить ему следующую свою книгу. Это задумывалось как выражение благодарности, поскольку трудоспособность Цвейга была восстановлена после курса психоанализа. Фрейд, будучи старше Цвейга на тридцать лет, откликнулся с теплотой и признательностью. Переписка продолжалась с 1927 года и до последних дней жизни Фрейда в Лондоне, даже во время эмиграции Цвейга в Тель-Авив, и с годами она становилась лишь интенсивнее.
В отличие от переписки со Шницлером, здесь различие в возрасте обоих мужчин остается заметным. Хотя высочайшее уважение к писателю отчетливо выражено уже в обращении «мастер Арнольд», «добрый папа Фрейд» остается снисходительно критикующей отцовской фигурой для нуждающегося в нем сына. Эти обращения отражают весь дух переписки: внутреннее одиночество Фрейда, тягу к нему Цвейга и сдержанную близость.
Арнольд Цвейг, долгое время подвергавшийся анализу вместе с женой и одним из сыновей — сам Арнольд Цвейг побывал у трех аналитиков, — находил у Фрейда все большее понимание своих эмоциональных потребностей, хотя Фрейд и не занимался вплотную невротическими симптомами и осложнениями своего младшего друга. Иоганнес Кремериус в тщательном клиническом исследовании (Cremerius 1973) показал, что отцовски снисходительное отношение Фрейда могло повлиять на лечение Цвейга у трех различных психоаналитиков.
Вскоре после опубликования переписки Эрнстом Фрейдом м(Freud/Zweig 1968) Арнольд Цвейг умер в Восточном Берлине.
На протяжении двенадцати лет они обсуждали свои литературные планы, свои надежды, успехи и разочарования. Общее для них еврейское происхождение послужило важным связующим звеном, хотя Цвейг воспринимал себя скорее как немца, а Фрейд считал себя евреем.
К тому периоду, когда Арнольд Цвейг работал над книгой, во второй раз принесшей ему мировую славу, относится следующее письмо Фрейда (там же, 76—77):
Вена IX, Берггассе, 19
25. 2. 1934 Дорогой мастер Арнольд,
Работайте, пожалуйста, прилежно над «Воспитанием перед Верденом», вносите в эту книгу все, что последние времена пробудили в Вас, — иронию, жесткость, чувство превосходства, — поскольку, во-первых, я сгораю от желания прочесть Вашу книгу, лучше всего в тени сада рядом с пыхтящими Вольфом и Иофи [собаки породы чау-чау, принадлежавшие Фрейду], а мне неведомо, сколько времени мне еще осталось, а во-вторых, по моим ощущениям, те люди, которые должны стать Вашими читателями, уже утрачивают интерес к довоенному прошлому, чтобы обратиться к неслыханным потрясениям стремительно надвигающегося будущего. Как бы Вам не опоздать.
116
Наша маленькая гражданская война была совсем неприятна. Без паспорта нельзя было выйти на улицу, электричество через день; мысль, что воду могут отключить, была чрезвычайно тревожной. Теперь все успокоилось, однако это напряженное спокойствие, подобное ожиданию в гостинице: когда в соседнюю стенку ударит второй сапог. Так это оставаться не может, что-то произойдет. Придут ли нацисты, или подготовится наш доморощенный фашизм, или же близится Отто фон Габсбург, как некоторые предполагают. Мне смутно припоминается рассказ «Аеди и тигр», о том, как злосчастный пленник в цирке ожидает, выскочит ли на него хищник или же выйдет дама, которая, избрав его в супруги, избавит от наказания. Суть в том, что история завершается прежде, чем мы узнаем, кто все же вышел из этой двери, леди или тигр. Это может означать лишь одно: для пленника оба исхода равнозначны и поэтому не стоит о них сообщать.
Вы справедливо считаете, что здесь мы покорно ждем своей участи. Куда бы я делся в своей зависимости и телесной беспомощности? Все страны теперь так негостеприимны. Только если в Вене и впрямь воцарится гитлеровский губернатор, мне придется уехать, все равно куда. Мое отношение к партиям, которые ведут спор между собой [австрофашизм и нацизм], я могу передать лишь фразой, позаимствованной у шекспировского Меркуцио: «Чума на оба Ваших дома» («Ромео и Джульетта»).
Нас очень огорчило, что нацисты завладели Вашей прекрасной библиотекой. Теперь моя дочь Анна выдвинула следующую идею: не испытываете ли Вы настойчивую и неотложную потребность, по крайней мере в компенсацию за все остальное, получить полное собрание моих сочинений, которые Вы, кажется, довольно высоко ценили? Если Вы выразите подобное желание, куда и когда издательство сможет переслать Вам эти 11 томов?..
Фрейд часто сообщал Цвейгу о продвижении своей книги «Человек Моисей и монотеистическая религия» (1939), к которой Цвейг проявлял живейший интерес. Он постоянно снабжал Фрейда историческим материалом. Периодически Фрейд досадовал на «мастера Арнольда», если тот не уделял достаточного внимания правильному написанию имен. Его также сердило, что Цвейг постоянно говорил «подсознательное» вместо «бессознательное». Кроме того, Фрейд встревожился, когда Цвейг (1930) затеял написать психологическое эссе о нем самом. Проект был заброшен, однако позднее — в своем письме от 12 мая 1934 года — Фрейд сделал из этой попытки определенные важные выводы относительно рамок психоаналитических интерпретаций истории или личности.
Дважды Фрейд по ошибке обращается к Арнольду Цвейгу «доктор». Это тут же было истолковано как враждебное отношение, поскольку тем самым Фрейд имел в виду Стефана Цвейга85, на которого он негодовал из-за биографического очерка Стефана о Фрейде «Исцеление духом» (S. Zweig 1931).
18 августа 1933 года Фрейд предупредил Цвейга, так же как и Лиона Фейхтвангера, что ему не следует возвращаться в Германию из-за границы, чтобы уладить свои имущественные дела в Берлине, но лучше оставаться там, где он находится, и наблюдать за европейской катастрофой из безопасного места.
Цвейг чувствовал себя несчастным в Палестине86, и отсюда последовали многочисленные рассуждения о еврейской истории и что означает для вдохновенного сиониста, каковым являлся прежде Арнольд Цвейг, оказаться в Палестине.
В длинном письме Фрейда от 8 мая 1932 года это сформулировано следующим образом (там же, 51—52):
117
...Но Палестина не создала ничего, кроме религий, священного безумия, самонадеянных попыток одолеть внешнюю видимость мира внутренним миром грез. И мы произошли оттуда (хотя один из нас считает себя также немцем, а другой — нет), наши предки прожили там полтысячелетия, если не целое (и это тоже лишь вероятность), и трудно сказать, чту вынесли мы из жизни в той стране как наследие своей крови и нервов (как ошибочно выражаются). О, жизнь стала бы намного интереснее, если б мы только больше знали об этом и понимали. Однако мы можем быть уверены лишь в наших сиюминутных ощущениях!..
В книге «Итоги немецкого еврейства: набросок» (1934) содержались высокая похвала Цвейга Фрейду, по поводу которой Фрейд заметил, что «он не может поверить и половине этих комплиментов» 87.
14 марта 1935 года, когда речь зашла о новых археологических находках, относящихся к историческому Моисею, Фрейд писал Цвейгу: «Его Моисей — это не мой Моисей, он не нарушил традицию ради того, чтобы высвободить подавленную ей предысторию» 88. В этом письме проступает точное знание Фрейдом еврейской и египетской истории и его личное отношение к своему еврейскому происхождению.
Когда от Фрейда требовалось подписать сочиненное Цвейгом выражение симпатии Советской России и коммунизму, он отказался, ссылаясь на свои либеральные позиции.
После того как прошли публичные чествования по случаю его восьмидесятилетия, Фрейд писал (там же, 137—138):
Вена IX, Берггассе, 19 31. 5. 1936
Дорогой мастер Арнольд,
Поистине нежность мира сего перемешана с жестокостью. Вот уже две недели я каждые полчаса испытываю дурноту, изготавливая благодарственные письма вроде того, что прилагается в качестве образца, несколько слов или предложений после подписи, чаще всего вынужденные и искусственные. И только сегодня, в первый день прелестного праздника, у меня наконец дошли руки написать Вам письмо, в испуге от угрозы, что Вы намереваетесь стать моим биографом. Вы, которому предстоит сделать столько прекрасного и более значительного, который может свергать королей и с высокой башни наблюдать агрессивное безумие человечества! Нет, я чересчур люблю Вас, чтобы согласиться на подобное. Став биографом, человек обрекает себя на ложь, утаивание, мошенничество, заглаживание и даже на прикрытие собственного непонимания, поскольку истины в биографическом сочинении добиться невозможно, а если бы это удалось, биография оказалась бы никуда не годной.
Метина недоступна, люди ее не заслужили, и вообще разве наш принц Тамлет не прав, говоря: если б с каждым обращались по заслугам, кто бы избежал порки?
Посещение Томаса Манна, адрес, который он мне передал, публичный доклад, с которым он выступал на торжестве, — все произвело сильное и приятное впечатление. Также и венские коллеги устроили для меня праздник и при этом различными намеками выдали, как трудно им было это сделать. Министр образования принес формальные, но вежливые поздравления, а затем газетам под угрозой конфискации было запрещено обнародовать внутри
118
страны его участие в торжестве. Также многочисленные публикации в наших и иностранных журналах вполне отчетливо выразили ненависть и отвращение. Стало быть, можно умиротворенно подтвердить, что откровенность еще не вовсе исчезла из мира.
Ам меня эта дата не составила эпоху, я — тот же, что и прежде. Среди не слишком щедро подаренных мне древностей меня радует Ваш весьма примечательный перстень с печаткой. Теперь, сердечно вспоминая Вас, я ожидаю дальнейших известий.