В собственных работах эмпирик Ференци не придерживался строго своей психологической программы, и другого нельзя было ожидать: в ранних текстах он прямо говорит, что предупредить неврозы можно только при параллельном «изменении методов воспитания и социальных институтов, которые сведут вытеснение к неизменному минимуму» (ПЛ, 40), откажутся от угрозы кастрации, центральной травмы (О III, 316) и свяжут воедино минимум требований с максимумом индивидуальной свободы (О IV, 146). Он говорит, что не только в медицине, но также и в обществе друг другу противостоят два враждебных мировоззрения — сокрытие—вытеснение и критика жизненной лжи (ПЛ, 82). Как и Фрейд, он неизменно подчеркивал, что в основе интрапсихических конфликтов лежат реальные кон-
176
фликты между индивидом и «внешним миром» (О III, 483, 489). Критикуя Юнга, он писал, что доисторическое изобретение добывать огонь с помощью трения удовлетворяло «в первую очередь не сексуальную, а реальную потребность» (О I, 261) и служило не символическому удовлетворению сексуальности, а реальному самосохранению. Рассуждая о генезе девиации, Ференци определенно высказывается, что даже человека с нормальными задатками «отношения» толкают на преступления (О III, 406 и 409), и тем самым присоединяется к требованию Зигфрида Бернфельда дифференцировать психоаналитическую теорию социализации на специфические классы и «расценивать данности социального статуса в качестве третьего фактора» (наряду с конституцией и историей детства) «этиологического ряда добавлений» (Bernfeld 1931, 267) ъг. В конечном счете даже к роли сексуальности в этиологии неврозов он подходит социологически. Мысленный эксперимент (несколько десятилетий спустя повторенный в кино Луи Бюнюэлем) — «если представить общество, в котором прием пищи был бы таким же постыдным жизненным проявлением, как у нас совокупление» (у Бюнюэля заменяется дефекацией) , «то есть чем-то, что хотя и приходится делать, но о чем никто не говорит и о чем чуть ли не возбраняется думать, то в этом обществе все, что связано с едой, подверглось бы столь же сильному ограничению, какому подвергается сексуальное удовлетворение у нас, и тогда, наверное, главную роль в этиологии психоневрозов играло бы вытеснение потребности самосохранения» — приводит его к выводу. «Доминирующая роль сексуальности в возникновении душевных заболеваний сводится большей частью к социальным причинам» (ПЛ, 31).
Показательным с точки зрения отношения Ференци к социологии является его трактовка психологии женской сексуальности. Он заимствовал у Фрейда концепцию, согласно которой первую ведущую генитальную зону у девочки представляет собой рудимент пениса, клитор, однако затем — из-за зависти девочки к пенису и идентификации с матерью — ведущая зона смещается с («мужского») клитора на («женскую») вагину. Это характерное для того времени идеологическое представление не согласуется с данными, полученными в современных физиологических исследованиях сексуальности и эмбриологии 33.
Но и эта отвергнутая сегодня теория не помешала биоаналитику Ференци понять различную роль обоих полов в коитусе и их биологическое разделение труда в прокреации как результат борьбы и подавления. Однако он не искал причины биологического неравенства полов, принявшего вид неравенства социального, в (продолжающейся и поныне) предыстории человеческого общества. «Низвержение материнского права», «всемирно-историческое поражение женского пола», «одну из самых решающих (революций), которую пережили мужчины» (Engels 1962, 61—62) 34, он игнорирует, уделяя основное внимание революции естественноисторической: выходу на сушу части морских животных во время великой геологической катастрофы высыхания морей. Этот переворот и связанная с ним борьба за приспособление привели к дальнейшей дифференциации физическою строения обоих полов. И история пережитого страха смерти и история благополучного в конечном счете приспособления постоянно инсценируется высшими животными в «той особой координации агрессивных действий и изменений психофизического состояния, которые называются половым актом» (О III, 179), чтобы совладать с пережитыми в фило- и онтогенезе травмами. Ференци указывает на то, что у девочек «уже в раннем возрасте обнаруживаются следы страха борьбы с мальчиками», а также на то, что у животных «собственно любовной жизни и даже каждому отдельному любовному акту предшествует борьба между полами, которая обычно заканчивается стыдливым бегством и в конце концов капитуляцией перед мужской силой». «Но и в культурном мире ухаживание мужчины содержит в себе фазу борьбы, хотя и во многом смягченную.
177
Самым первым генитальным актом у мркчины является кровавая атака, которой женщина инстинктивно сопротивляется, чтобы наконец смириться и даже найти в ней удовольствие и счастье» (там же, 461). Эта до сих пор повторяемая борьба полов, согласно биоаналитическим рассркдениям Ференци, свидетельствует о древней борьбе за приспособление живых существ, борьбе, которая последовала за великой катастрофой высыхания морей. «Тенденция помещать зародышевые клетки вовнутрь дарящего пищу и влагу организма в качестве замены утраченного морского существования и стремление хотя бы символически и галлюцинаторно наслаждаться этим счастьем зародышевых клеток пробуждались, по-видимому, у обоих полов. Б результате у них развился мужской половой орган, что и привело, пожалуй, к грандиозной борьбе, итогом которой стало решение, какому полу придется взвалить на себя тяготы и хлопоты материнства и пассивно терпеть генитальность. В этой борьбе проиграл женский пол, но он компенсировал это поражение тем, что из нужды и страдания сумел выковать женское и материнское счастье» (там же, 462; ср.: там же, 399, и Г, 340). Ференци связывает это с мыслью, что доказательством описанного Фрейдом типа женщины, «которая ненавидит первого победителя и может полюбить только второго», «изначальной двувременности» процесса, ведущего к женской, пассивно-вагинальной, мазохистски окрашенной генитальности, к отвязыванию «исходно такой же фаллической эротики женщины от клоакальной полостной эротики» (Г, 369), является «первичная реакция ненависти на повреждение тела и вторичное перемещение либидо на поврежденное место тела, на инструмент, который нанес рану, и на носителя этого оружия» (О III, 93—94, ср.: Г, 338). Вторая геологическая катастрофа, катастрофа ледникового периода, коснулась и победившего мужского пола. Мужской пол, оставшийся более примитивным, чем вынужденный приспосабливаться и, стало быть, развиваться женский, для того чтобы выжить, должен был мобилизовать интеллект, «логику, этику и эстетику», моральное Сверх-Я против собственной примитивности: создать культуру. Бедствие ледникового периода и выход в культуру представляют собой — согласно Ференци — праобраз латентного периода индивидов, периода, который Фрейд в своем «научном мифе» о ранней истории свел к фазе «последующего повиновения», наступившей после эдиповой революции против праотцев.
В своих «Психоаналитических рассркдениях о «теории генитальности», а также о вторичном и третичном разделении полов» («Мркское и женское», 1929) Ференци безапелляционно заявляет: «Никто не сомневается в том, что наружность и психическое черты мужественности и женственности суть отдаленные последствия функции половых органов» (О III, 453). Здесь биологизаторское соотнесение физиологических различий и психологии вытеснило (более раннее) воззрение на социогенез половых ролей. В 1908 году Ференци писал о (типичной) сексуальной неудовлетворенности (фрустрированном возбуждении) женщин, их «сексуальном мученичестве» и возникающих в результате «неприятных чертах характера»: «Наше телеологически направленное мышление с трудом, однако, может свыкнуться с тем, что «в лучшем из возможных миров», в столь элементарной органической функции может быть естественной такая разница во времени, необходимом для удовлетворения обоих полов. И более тщательное исследование показывает нам, что не столько органическое различие, сколько различие в условиях жизни обоих полов, различие в культурном гнете, лежащем тяжким бременем на обоих полах, объясняют этот «дисхронизм» в сексуальности брачных партнеров» («Влияние снижения мужской потенции на женщину»; О II, 288—289). С этим он связывает требование сексуально-политической реформы: «Должен быть путь, который в большей степени, чем прежде, позволит воздать должное сексуальным интересам женщины, не разрушая основанного на семье социального устройства. Первый робкий шаг в этом направлении — своевременное сексуальное просвещение женщин» (О II, 290).