В рамках данной работы будут рассмотрены лишь некоторые из упомянутых исследований, те, которые помогут лучше понять развитие Фрейда как личности. В первую очередь должны быть названы работы Зигфрида Бернфельда и Сюзанны Кас-
218
сирер-Бернфельд, которые вскоре после смерти Фрейда начали скрупулезное исследование определенных периодов его жизни, например раннего детства (1944) и начала его деятельности как ученого (1950); в работе «Фрейд и археология» (1951) Сюзанна Кассирер-Бернфельд приводит точные данные и глубокие психологические интерпретации. В «Неизвестном фрагменте биографии Фрейда» (1946) Зигфрид Бернфельд выступает как мастер детективного жанра: он убедительно доказывает, что в работе «О покрывающих воспоминаниях» (1899) Фрейд анализирует переживания собственного детства. Тот, кто знаком с этими четырьмя исследованиями, поймет, почему смерть Бернфельда Эйсслер расценил как тяжелый удар по биографике Фрейда. «Бернфельд был человеком необычайно богатым на идеи, выдающимся аналитиком, искусным в применении психоанализа в биологии и гуманитарных науках, человеком действительно одаренным» (Eissler 1966, 9). Эйсслер, который и сам является искушенным биографом — им созданы психоаналитические биографии Леонардо да Винчи (1961), Гёте (1963) и Фрейда (1951, 1964, 1966, 1971, 1974а, 1974b), — явно отдает предпочтение «чисто научному подходу Бернфельда в сравнении с Эрнестом Джонсом, который к биографическим данным примешивает личные впечатления о Фрейде». Леон Шерток (Chertok 1970) и Джулиан А. Миллер с сотрудниками (Miller et al. 1969) посвящают свои работы пребыванию Фрейда в 1885—1886 гг. у Шарко в Париже, когда у Фрейда произошел решительный поворот от физиологии к психологии. В других частных исследованиях изучались, например, отношение Фрейда к Фрайбергу, городу, в котором он родился, и к Моравии (Sajner 1968), письмо 75-летнего Фрейда к своему юному другу Эмилю Флюссу (Gedo, Wolf 1970), беседа Фрейда и Рильке (Lehmann 1965), его отношение к Рихарду Вагнеру (Dimitrov 1972). Джон Мишо (Mischo 1963) исследует «другого Фрейда», заинтересовавшегося парапсихологией, которую в отличие от К. Г. Юнга он решительно отвергал. Ученик Юнга Эрих Нойманн изучал образ отца у Фрейда (Neumann 1956), а Джон Э. Гедо — фрейдовский самоанализ (Gedo 1968). Все эти авторы, вопреки предпринятым Фрейдом мерам предосторожности и возражениям, с большим или-меньшим успехом исследуют, интерпретируют и анализируют его жизнь, кажущуюся на первый взгляд не слишком разнообразной.
Тот, кому заслуги Фрейда кажутся не слишком убедительными, у кого по тем или иным причинам уже сложилось скептическое мнение или даже резко отрицательное отношение, возможно, поиронизирует над стараниями и усилиями многочисленных ученых, исследующих жизнь и творчество этого человека. Тот же, кто убежден, что своим открытием бессознательного, своим самоанализом, своим новым методом лечения, своим всеобъемлющим толкованием человеческой жизни и своей научной теорией Фрейд внес неоценимый вклад в развитие человечества, тот, кто считает его одним из немногих гениев современности, вероятно, будет согласен с Эйсслером, сказавшим: «Если бы речь шла только о том, чтобы понять нечто из психологии научного гения, это не доставило бы нам никаких хлопот. Гении, которые помогли бы нам судить о психологии научного дара, появляются время от времени; но мы заслужим удивления и строгого порицания потомков, если не выполним наш святой долг и не соберем каждый документ, который только может быть найден, каждый документ, который способен пролить свет на гигантскую проблему фрейдовского самоанализа» (Eissler 1951, 5).
То, что сказано здесь о личных документах Фрейда, прежде всего о его письмах, относится также и к перечисленным биографическим исследованиям, даже если они часто являются лишь (сделанными наошупь) попытками интерпретаций, лучшие и немногие из которых крошечными камешками могут войти в состав сложной мозаики жизни этого человека.
Здесь, безусловно, надо назвать подробную работу Петера Брюкнера о личной библиотеке Фрейда (Bruckner 1962—1963) и четыре публикации Йозефа и Рене
219
Гикльхорнов (Gicklhorn 1957—1973) о времени учебы и преподавания, правда, последняя из которых — «Академический путь Зигмунда Фрейда» — по целому ряду пунктов была опровергнута Эйсслером (Eissler 1966, 1974b).
Более обширные частные исследования касаются следующих тем: еврейское происхождение Фрейда, его сновидения, ученики Фрейда, его отношения с Виктором Тауском и опыты с кокаином.
Еще в 1929 году американский писатель Абрахам А. Робак акцентировал внимание на еврействе Фрейда. Получив его труд «Еврейское влияние на современное мышление», Фрейд в своем ответе писателю выражает несогласие с тем, как Робак подходит к психоанализу; однако указание на его этническое происхождение он воспринял благосклонно:
«Вам будет интересно узнать, что мой отец действительно выходец из хасидской среды. Когда я родился, отцу был 41 год, и на протяжении последних почти двадцати лет он не имел связей со своей родиной. Мое воспитание было таким нееврейским, что сегодня я даже не способен прочесть написанное Вами по-еврейски посвящение. Позднее я не раз испытывал сожаление по поводу этого пробела в моем образовании» (Freud 1968a, All).
В 1958 году американский психолог Дэвид Бакан опубликовал объемный труд, в котором попытался показать, что происхождение отца из хасидской среды имело существенное влияние на Фрейда вопреки тому, что в письме к Робаку Фрейд вроде бы указывает на незначительность этого события в своей судьбе; свою книгу Бакан назвал «Зигмунд Фрейд и иудейская мистическая традиция». Основной тезис его работы состоит в том, что психологическая техника интерпретации текстов (в психоанализе: толкование высказываний пациентов) прежде всего и, кроме того, значение, которое Фрейд придавал сексуальности как в болезненной, так и в нормальной психической жизни, исходят от Каббалы — и действительно, автор приводит прямо-таки ошеломляющие параллели.
Вскоре объявился другой автор, американский психолог Перси Бейли, который использовал тезис Бакана для того, чтобы оклеветать — иначе назвать это нельзя — психоанализ как «еврейскую науку». Аргументы Бейли (по сути антисемитские) примерно того же пошиба, что и выше названных Натенберга и Кэмпбелла; рке в 1956 году в одной из статей он пытается умалить оригинальность идей Фрейда, превознося его предшественников. Используя умную (хотя и достаточно спекулятивную) работу Бакана, автор явно ею злоупотребляет: в ней действительно говорится о принадлежности Фрейда к древней традиции и возможности определенного влияния каббалистско-хасидского течения в иудействе на психоанализ, но это предположения и только. Бейли же в определенном смысле переворачивает их, и из тезиса о возможном влиянии, в котором как таковом нет ничего негативного, делает вывод, что психоанализ — это не более, чем «еврейский мистицизм», что является абсолютно ненаучным и несерьезным.
Генри Ф. Элленбергер в своей фундаментальной работе «Открытие бессознательного» (Ellenberger 1970, 568—579) кратко, но вполне объективно, также затрагивает вопрос о еврейском происхождении Фрейда. Об этом периоде его жизни Ф. Элленбергер говорит следующее:
«Несмотря на то, что воспитание Фрейда не было ортодоксально-иудейским и он не умел читать на языке своих предков, он сохранил приверженность еврейству, которая, по-видимому, только усиливалась в нем под влиянием растущего антисемитизма и в дальнейшем проявилась в его восхищении образом Моисея. Еврейская община сыграла немаловажную роль в формировании личности Фрейда (Simon 1957, 270—305). Он придерживался патриархальной идеологии: считал, что мужчина занимает главенствующее положение, а женщина — подчиненное, что она должна быть преданна своей большой семье и иметь строгие пуританские взгляды. Он всегда глу-
220
боко чтил своих учителей, о чем свидетельствует хотя бы то, что некоторых из своих детей он назвал в их честь. Eine одной типичной чертой был его острый, саркастический юмор и любовь к еврейским анекдотам...» (там же, 578—579).
И все же первенство наиболее подробного исследования «еврейских корней психоанализа» остается за Марте Робер после выхода в свет ее биографии Фрейда. В опубликованной в 1974 году в Париже книге «Зигмунд Фрейд: между Эдипом и Моисеем» она пишет, что в определенном смысле развитие Фрейда происходило в направлении «от Эдипа к Моисею», от греческого гуманизма к иудейству, представленному мифологическим образом Моисея. В жизни, разумеется, развитие происходило наоборот: вначале было влияние (родительской) еврейской среды, а затем уже — через школьное и университетское образование — приобщение к идеям эллинизма. Имея в виду упомянутый выше тезис Бакана, Марте Робер подчеркивает, что влияние на Фрейда мистического компонента иудаизма было гораздо менее сильным, чем влияние его ярко выраженного рационализма. По ее словам, этническое (и религиозное) происхождение Фрейда принесли ему пользу eine и в том смысле, что у нею «как еврея... для здравого применения разума имелись два преимущества: голова не была затуманена затхлым прахом веры, остатками догм и суеверий, приведших прогрессивных христиан к духовной парализации там, где, как им казалось, они избавились от стойких предрассудков своей цивилизации; он не поддавался также соблазну подражать конформизму своего окрркения, а если такое вдруг и случалось, то враждебность и презрение этого окружения тут же заставляли его убедиться в своем отличии от других. Таким образом, еврей оказывается свободным — относительно свободным, в сравнении с темными силами интеллектуального гнета — в двух значениях: во-первых, в отношении собственного духовного наследства, которое не замутняет его разум, во-вторых, в отношении христианского наследия, до которого ему по праву нет дела. Во многом этой двойной свободе, а, быть может, даже исключительно ей, мы и обязаны тем, что психоанализ... сумел утвердить себя как наука» (Robert 1974, нем. изд., 8).