279
тельные тенденции, последствия которых могут быть самыми разными, вплоть до самоубийства, — например, чувство одиночества, заброшенности, мания преследования, мания самоуничижения, неверие в собственные силы и ощущение своей полнейшей ненужности.
БЕССОЗНАТЕЛЬНОЕ КАК АРХАИЧЕСКОЕ НАСЛЕДИЕ
Аспекты, о которых мы до сей поры говорили, показывают бессознательное как продукт индивидуального развития. При этом формирование бессознательного (как вытесненного, как первичного процесса, как развития Сверх-Я) происходит в самом начале истории жизни индивида, в раннем детстве. Понятие Оно в учении об инстанциях также можно вывести из онтогенетического развития; это область физического проявления влечений, причем вначале существует только она одна, а затем из нее развиваются Я и Сверх-Я.
Однако результаты наблюдений Фрейда вскоре навели его на мысль, что не все диспозиции и содержания бессознательного могут быть унаследованы в процессе развития. Он полагает, что во многих сферах, прежде всего в сфере эдипова комплекса, уже у маленького ребенка присутствует «своего рода трудноопределимое знание», которое личность не может почерпнуть из своего опыта. «Все становится еще сложнее, если обратить внимание на вероятность того, что в психической жизни индивида могут быть действенными не только содержания, пережитые самим индивидом, но и содержания, полученные при рождении, то есть филогенетического происхождения — архаическое наследие» (XVI, 204).
В ранний период развития своей теории (до 1897 года) Фрейд полагал, что причины неврозов лежат в сексуальных травмах ребенка. Его пациенты дружно рассказывали ему случаи совращения в их детстве, которые они тяжко переживали и которые оставили в душе незалеченные раны. Приняв эти рассказы на веру, Фрейд решил, что подобное действительно имело место в жизни пациентов. Однако из письма В. Флиссу (1897) видно, что его вера в реальность этих событий была в какой-то момент поколеблена. Хотя совращение детей и в самом деле происходило нередко, стало ясно, что воспоминания о такого рода случаях чаще всего основаны на фантазии. «Аналитическое исследование... впало сперва в заблуждение, чересчур переоценив роль совращения как источника детской сексуальности и ядра невротических симптомов. Это заблуждение удалось преодолеть, когда мы поняли, сколь необычайно велика в душевной жизни невротиков роль фантазии, которая для невроза куда важнее реальности» (XIII, 220).
Поэтому Фрейд отказывается от теории совращения и разрабатывает вместо нее дифференцированное представление о действенности душевных процессов. Теперь он, как ему кажется, может утверждать, что вымышленные воспоминания и представления душевной жизни не менее действенны, чем те, что обращены к реальному душевному переживанию. Реальность фантазий оказывается столь же действенной причиной неврозов, как и материальная реальность; только в отличие от последней ее называют «психической реальностью». «Эти фантазии обладают не материальной, но психической реальностью, и мы понемногу начинаем понимать, что в мире неврозов определяющей является психическая реальность» (XI, 383). Однако психическая реальность опять-таки связана с понятием бессознательного. Хотя в отношении фантазии и бессознательного Фрейд никогда не выражается однозначно, но из его работ видно, что значительную часть фантазий, если не все, он считает «дериватами бессознательного». Это прежде всего бессознательные желания, создающие почву для различного рода фантазий (сновидений,
280
грез). Часть бессознательных фантазий рассматривается не только как инфантильные желания-фантазии. Сюда относятся представления и образы архаического наследия. Фрейд приводит три основные темы, играющие большую роль в жизни его больных и повторяющиеся у них с редкостным постоянством: «наблюдение за половой жизнью родителей, совращение взрослым и угроза кастрации» (XI, 383). Он воспринимает это как «нечто крайне запутанное», ибо в рассказах на эти темы очень трудно установить, что было в действительности, а что является плодом фантазии больного. Известные факты указывают, однако, что, даже если в самой жизни ничего подобного не происходило (или были лишь намеки), эти темы все равно возникают благодаря воображению.
Спрашивается, зачем же нужны такие фантазии и откуда берется для них материал? Почему у совершенно разных людей присутствуют одинаковые фантазии с одинаковым содержанием? Вот какой ответ дает на это Фрейд: «Я полагаю, эти первичные фантазии (я бы назвал их так; похоже, этот термин нравится не только мне) лежат в области филогенеза. В них человек выходит за границы собственного переживания и переживает события глубокой древности... Очень похоже на то, что все рассказываемое нам теперь на сеансах психоанализа в виде фантазий... когда-то произошло на деле в первобытный период человеческой семьи, ребенок же, фантазируя, просто заполняет доисторической истиной пробелы истины индивидуальной» (XI, 386). Здесь Фрейд пытается построенное на онтогенетическом материале понимание бессознательного перенести на коллективную историю человечества, причем примером ему вполне мог служить так называемый основной биогенетический закон 8. Если вытесненные содержания и принципы действия бессознательного объяснять исходя из эпизодов жизни отдельного человека, из биографии индивида, то все, что не умещается в эту отдельную историю жизни, относится к коллективной истории человека. В обоих случаях мы имеем дело со следами воспоминаний и осадками прошлого опыта как чертами особого пути развития. Здесь Фрейду пришлось, разумеется, выйти из области эмпирических наблюдений. Если о развитии и течении жизни отдельного человека можно во многом судить, анализируя больного, то относительно истории человечества эмпирические наблюдения исключены. Поэтому Фрейд пускается в рассуждения, в которых он опирается на учение Дарвина о происхождения видов, на теории этнографа Аткинсона (Atkinson 1903) и теории исследователя древности Уильяма Смита (Smith 1907).
Основываясь на феноменах табу и тотемизма у первобытных людей, в своей книге «Тотем и табу» (1912—1913) Фрейд выдвигает гипотезы, повторенные затем в работе «Человек Моисей и монотеистическая религия» (1937—1939), о происхождении совести, чувства вины, этики и религии (см. статью Р. Шледерера в т. II). Данные весьма актуальных для той эпохи этнографических исследований побудили Фрейда изложить теорию о связи табу, навязчиво-невротических запретов и совести. Для этих явлений весьма характерно категорическое неприятие определенных содержаний безо всякой осознанной мотивировки. «Для этого неприятия не нужны иные предлоги, кроме тех, о которых они сами в себе знают» (IX, 85). При совершении или намерении совершить проступок возникают тяжелое чувство вины и угрызения совести. Эти повсеместные феномены Фрейд объясняет поначалу амбивалентностью бессознательного. В бессознательном присутствуют запретные, почти немыслимые желания — скажем, убить родителя, надругаться над покойником, совершить инцест. Табу можно объяснить как (бессознательную) реакцию на эти бессознательные стремления. Если у первобытных это табу принимает форму конкретного запрета определенных действий (подобного индивидуальным запретам при неврозах навязчивых состояний), то совесть проявляется в более отвлеченной форме, вроде «не убий». Выводы, сделанные на материале табу, Фрейд развивает в
281
свой трактовке тотемизма. Он полагает, что наличие у всех народов бессознательного чувства вины говорит о том, что в древние, доисторические времена было совершено убийство родоначальника и воспоминание об этом убийстве по-прежнему живо в памяти человечества. Исходя из утверждения Дарвина, что древние люди жили стадами, которыми правил сильный самец, Фрейд выдвинул гипотезу о существовании некогда такого «властного прародителя». Особо важная черта этого «жестокого и ревнивого отца» состояла в том, что он «владел всеми самками и отгонял от них подрастающих сыновей» (IX, 171). Однажды изгнанные братья собрались, убили отца и съели его, чтобы к ним перешли его доблести. Это событие стало причиной амбивалентного конфликта. Отец был не только предметом ненависти, но также предметом восхищения и любви. Положительные чувства взяли верх в форме раскаяния; так впервые возникло сознание вины. Торжественное принесение в жертву тотемного зверя с последующей трапезой, где сообща съедали священное животное, Фрейд считает постоянным выражением строго определенной реакции на то давнее убийство отца. По закону бессознательного смещения тотемное животное занимает место отца. Оно должно, как это делал некогда властный отец, обеспечить племени защиту, покровительство, безопасность, а потому сам он табуируется. В жертвоприношении и последующей трапезе люди бессознательно символически повторяют прежние деяния, но теперь они одновременно стремятся примириться с убитым (плач и скорбь по тотемному животному), а это позволяет облегчить чувство вины. Со временем в общем праздничном действе рождается некое единство между участниками, создающее эмоциональную основу установления взаимных обязанностей, этических и социальных норм. На более поздних этапах развития человечества прежний праотец превращается в Бога-отца, что, по Фрейду, представляет собой очередную фантазию, которая, однако, будучи психической реальностью, не менее действенна, чем реальность фактическая. «При этом были заложены черты, которые отныне определили характер религии... Все возникшие позже религии суть попытки решения одной и той же проблемы при том или ином состоянии культуры, в рамках которой эти попытки предпринимались, и с помощью того или иного способа, однако они — это устремленные к одной цели реакции на одно и то же великое событие, с которого и началась культура и после которого человечество не может обрести покоя» (IX, 175).