Посмотрим на индейца-победителя, который вернулся домой с войны с трофеями. Хотя теоретически он мог забрать все себе, на практике он раздаривал свою добычу. Роберт Х. Лоуи рассказывает про обычай племени Воронов: «Человек, который воспользовался бы своим законным правом оставить все себе, несомненно, стал бы посмешищем. Вряд ли он смог бы набрать себе соратников на следующую вылазку. Унизиться до накопительства считалось настолько отвратительным для Ворона, что ни один вождь не рисковал подвергнуть себя таким образом всеобщему осуждению»[10]. Ирокезы, которые обитали в районе Великих Озер, не только жили в общих домах, но и имущество имели общее. Вырастил ли мужчина кукурузу или тыкву, приготовила ли пищу женщина, всем этим было принято делиться. Делиться было принято и с гостями — таков был долг гостеприимства. Гостей нужно было накормить, даже если при этом хозяин оставался без ужина[11].
Бхакти Викаша Свами присоединился к Движению «Харе Кришна» в середине 70-х, а с 1977-го года жил в Индии, проведя многие годы в Западной Бенгалии и Бангладеш. За это время он глубоко проникся традиционной жизнью жителей сельской глубинки и очень подробно написал об этом в книге «Взгляд на традиционную Индию». Вплоть до наших дней культура бангали остается преимущественно саттвической, особенно в деревнях, как свидетельствует Бхакти Викаша Свами.
Одиночество — что-то неслыханное в Бенгалии, и не потому что повсюду толпа, а потому, что там люди умеют быть личностью. Больше всего на свете бенгальцы любят собираться вместе и вести бесконечные разговоры, несмотря на то, что практической пользы в этом нет. Скука — тоже явление крайне редкое. Бенгальцы любят делать все сообща. Каждому находится дело. Это особый вид наслаждения, совсем не похожий на типичное для западного общества наслаждение, вызываемое внешними раздражителями.
Нацеленные на прогресс западные люди зачастую разочаровываются, глядя на очевидную, с их точки зрения, глупость бангладешца, лишенного всякого здравого смысла в достижении собственных интересов. Его культура не поощряет индивидуального динамизма, духа соперничества или особой продуктивности, которые столь необходимы для технологического прогресса. Напротив, поскольку он совершенно не заинтересован в экономическом развитии, он стремится сохранить традиционную общинную культуру, которая стимулирует такие качества, как взаимопомощь и сотрудничество,необходимые для традиционного аграрного общества, в котором быт наполнен интенсивным физическим трудом.
Однажды я был в деревне, которую недавно разрушил тропический ураган. Жители бодро помогали друг другу восстанавливать глиняные хижины. Именно в этом суть деревенской жизни: люди так или иначе вынуждены помогать друг другу. Из года в год они с радостью вместе собирают урожай, орошают поля, организовывают праздники или строят дамбу от вышедшей из берегов реки.
Для них крайне необходимо поддерживать хорошие отношения с соседями. Материальный уровень большинства людей не слишком высок, и от тех, кто побогаче, ожидается, что они будут помогать тем, кто победнее. Одним словом, это культура совместного пользования ресурсами и чувства ответственности друг перед другом. Бангладешцы придают особое значение зависимости друг от друга и чувству общинности. Чаще они говорят «наш дом», «наша деревня», а не «мой дом», «моя деревня».
Каждый из них предпочитает, чтобы его оценивали не как отдельного, независимого человека, а как члена общины, к которой он себя причисляет. Оскорбить бангладешца — означает вызвать гнев всей общины, потому что он всегда действует в интересах общины, а община поддерживает и защищает его. Солидарность внутри общины обеспечивает защиту всем ее членам от любых нападок извне. За одного жителя может мстить вся деревня.
Община обеспечивает поддержку каждому ее члену, какие бы трудности он ни испытывал: моральные, социальные или экономические. Соответственно, у каждого есть обязанности перед общиной, одна из которых — послушание. Обязанность поддерживать чувство содружества и братства по отношению к общине очень строга. Таким образом, община регулирует поведение своих членов, держа их в рамках необходимых правил. Все, что делает человек, отражается на всей общине. Стыд, вызываемый чьим-то неправильным поведением, и уважение, гордость, если кто-то совершает правильные поступки, — испытывает вся община. Если кто-либо в семье или деревне ведет себя недостойно, старшие говорят ему: «Ты несешь нашей семье (деревне) дурную славу». Такое отношение становится убедительным аргументом для того, чтобы исправиться.[13]
Из этих примеров видно, что влияние благости когда-то ощущалось во всем мире. Пока эти коренные культуры были изолированы от влияния запада, они оставались относительно неизменны — некоторые из них дожили до ХХ века. Но по мере того как мир наш становился теснее, всех их поглотило безжалостное чудовище «прогресса». Журнал «Cultural Survival Quarterly», который «Ньюсуик» окрестил «совестью антропологии», много пишет о борьбе «малых народов» всей земли за спасение своего образа жизни от современной так называемой культуры и ее пагубного влияния. В 1989 году они сообщили, что целых две трети вооруженных конфликтов в мире вспыхивают из-за того, что представители традиционных культур хотят защитить свой образ жизни от влияния западной культуры.
Члены этих обществ зависели друг от друга, и это было очевидно всем и каждому. Для них сама мысль об экономической независимости была столь же нелепа, как и независимость социальная. Все взгляды на экономику были подчинены поддержанию здорового состояния общества.
Современные экономисты, зачарованные идеей прибыли и рыночной экономики, уверены, что этот таинственный, загадочный и вездесущий рынок и выгода всегда были стимулом всех усилий человека. Но едва ли это так. В примерах, приведенных выше и иллюстрирующих проявление качества саттва-гуны, зачастую отсутствует всякое представление об экономике, рынке, прибыли, в том смысле, в каком мы понимаем их сейчас. В своем программном сочинении «Великая трансформация» экономист Карл Поланьи объясняет:
Вопреки хору академических заклинаний, столь упорных в XIX в., прибыль и доход, получаемые посредством обмена, в прежние времена никогда не играли важной роли в человеческой экономике. Хотя сам институт рынка был довольно широко распространен, начиная с позднего каменного века, его функция в экономической жизни оставалась вполне второстепенной.
В своем труде Поланьи объясняет, что на протяжении мировой истории существовало всего три метода «экономического» обмена: перераспределение, обмен и рынок (я взял в кавычки слово «экономического», поскольку идея перераспределения может заключать в себе корыстный мотив, а может и не заключать). Примечательно, что три этих явления отражают влияние саттвы, раджаса и тамаса соответственно. Рынок, особенно в той форме, в какой он функционирует сегодня, все более и более демонстрирует признаки тамаса (об этом мы скажем позже)[14].
Перераспределение основано на признании того факта, что дары земли по справедливости принадлежат всем. При такой системе продукт, произведенный членами общества, сосредотачивается в иерархическом центре, преобразуется, а затем перераспределяется в соответствии с потребностью каждого человека. При этом какие-либо преимущества либо соображения, кто достоин получить больше, в расчет не принимаются. Такой метод обмена был принят на Фиджи, в племенах квакиутл и бергдама, в древнем Египте, в первых христианских общинах. Поланьи объясняет, что «перераспределение имеет свойство переплетать собственно экономическую систему с системой социальных связей. Мы видим, что процесс перераспределения составляет, как правило, элемент господствующего политического строя, будь то племя, город-государство, деспотия, феодализм земельный или скотоводческий. Производство и распределение продуктов организовано в основном через сбор, хранение и перераспределение, а связующим звеном системы является вождь, храм, самодержец или феодал».
Перераспределение включает в себя то, что можно назвать благотворительностью на разных уровнях, и функционирует на основе долга. Прежде всего, члены группы выполняют свою работу и, руководствуясь чувством долга, отдают плоды своего труда. Затем предводитель возвращает эти плоды каждому в соответствии с его потребностями, опять-таки выполняя это из чувства долга. Нередко методы перераспределения не включали в себя идеи личной выгоды, хотя в истории есть примеры такого перераспределения, при котором священники, цари и другие агенты распределения становились крайне жадными и забирали себе слишком большую долю общинной продукции, в то время как крестьяне голодали. Такие жадность, эгоизм и пренебрежение другими людьми, конечно же, указывают на влияние тамо-гуны.