Согласно общетеоретической концепции педагогов 20-х гг., ребенок по природе является коллективистом. В школе создаются максимально благоприятные возможности для его развития, и он, в свою очередь, сознательно подчиняется решениям коллектива. Воспитание непременно рассматривалось в коллективе, с помощью коллектива, а иногда добавлялось – для коллектива. «Какие бы меры морально-дисциплинарного характера не брать – в основе должно лежать использование коллективного начала и творческих инстинктов детей» - пишет В.К.Родионов[28,С.49]. Как мера воздействия (в случае нарушения дисциплины) рекомендовался перевод ученика в другой коллектив. Утверждалось, что влияние нового коллектива в большинстве случаев позитивно воздействует на поведение ребенка.
Уже в эти годы советские педагоги признают значение личностного начала в воспитании сознательной дисциплины. Они всячески подчеркивают необходимость понимания учеником происходящего, формирования его социальных установок, сознательного отношения к миру. «Мы не можем сказать - дайте мне решительно все природные реакции младенца, все решительные воздействия на него, и я вам с математической точностью подскажу его поведение. Необходимо внести поправку на усложняющийся момент внутренней борьбы рефлексов. И вот организовать и вести эту борьбу – дело учителя; обеспечить победу нужных реакций – его задача» [40, С.20]. Такой подход был принципиально новым: учитывались не только инстинкты и биологические особенности, не только усвоенные культурные нормы, но и познавательная и преобразовательная активность, ценностно-эмоциональная сфера ребенка.
ГУСовские программ, по мнению их создателей, преследовали цель развить потребности и склонности детей, удовлетворить их интересы, становились гарантами дисциплинированного поведения. Работавшие по программам ГУСа педагоги знакомили учеников с окружающей жизнью с помощью самых разнообразных форм и методов, адаптированных к детскому организму, учитывающих его возрастные и индивидуальные особенности. Сознательная дисциплина детей не цель, а результат учебно-воспитательной работы и в специальных средствах воздействия, таких, как поощрение и наказание, не нуждается. «Программа нашей трудовой школы, с ее жизненными материалами и активными методами, ей рекомендуемыми, является важной предпосылкой к созданию здоровой трудовой дисциплины на уроках» [30, С.82]. Так представлялась концепция дисциплины, созданная педагогами в 20-е гг. Наиболее последовательно она воплотилась в опытно-показательных учреждениях Наркомпроса РСФСР, где были собраны хорошо подготовленные кадры и создана база для проведения учебно-воспитательной работы. Учителя массовой школы постоянно сетовали на трудности установления дисциплины, однако деятели Наркомпроса были убеждены, что это связано с субъективными трудностями: недостаточной образовательной подготовкой, неразработанностью методического материала, временными бытовыми затруднениями. Тем не менее время не подтвердило эти оптимистические прогнозы. Положение с дисциплиной в конце 20-х гг. резко ухудшилось. В силу возникновения кризисных явлений в жизни общества обострился разрыв между гуманистическими устремлениями педагогов, овладевших методикой комплексных программ, и массой плохо подготовленных учителей, вынужденных заниматься заработками, потому что педагогическая деятельность не обеспечивала им прожиточный уровень. Воистину история повторяется! Как установить дисциплину в классе, где учатся 80 детей! О каких комплексах может идти речь, если дети не имеют самых элементарных навыков чтения и письма и потому ведут себя плохо? Что делать, если родители требуют применения физических наказаний и упрекают учителей за то, что те распустили детей? Эти вопросы были «больными». Ситуация была критической. «Школьная дисциплина пала. В школе хулиганство, и учитель беспомощен против этого зла… Нужно сознаться, что открытых мер воздействия не существует. Что же касается скрытых, то таковые имеются. В темных уголках употребляются «линейные меры» [20, С.117].
Все это глубоко беспокоило руководство Наркомпроса, которое по-прежнему придерживалось линии отказа от наказаний в школе. Однако в 1928г. А.В.Луначарский вынужден был констатировать процесс изменения в общественном мнении. «Родители и особенно матери, - утверждал нарком, - в своих письмах и выступлениях говорят о том, что школа пренебрегает своей воспитательной ролью. Они говорят, что дети растут хулиганами, что они недисциплинированны и с ними невозможно спорить; рабочие говорят, что дети не те, какими бы мы хотели видеть будущих граждан. Школа не умеет держать их в руках, вместо строгой дисциплины и коллективистического духа у детей развивается индивидуалистический полухулиганский уклон» [13, С.270].
Некоторые деятели Соцвоса явно сочувствовали требованиям «дать учителю в руки инструмент воздействия на учеников», «защитить учителя от хулиганов и правонарушителей». Журнал «Народный учитель», отражавший интересы учительского профсоюза, в этот период становится рупором ужесточения дисциплины, введения наказания в школе. На его страницах все чаще стали помещаться статьи, в которых учителя настаивали пересмотреть требования об отказе от наказаний. Публикация статьи И.Ф.Остроменецкой о детской колонии, руководимой А.С.Макаренко, в которой описано применение заведующим даже физических наказаний, произвела тяжелое впечатление на Н.К.Крупскую и А.В.Луначарского [21, С. 34]. Они восприняли статью как открытое выступление консервативных сил, стремившихся возвратиться к старому, и с помощью наказаний разрушить, казалось, уже построенное здание Единой трудовой школы. Курс на отказ от наказаний в 1928 г. восторжествовал.
Таким образом, гуманистическая и в како-то степени романтическая концепция формирования сознательной дисциплины ребенка, освобожденного от давящей муштры и зубрешки старой школы, живущего в условиях формирования принципиально нового общественного порядка, была доминирующей. Любая попытка поставить под сомнение эти ценности рассматривалась как угроза консервативно настроенных педагогов вернуться к старым порядкам. Вопрос о наказаниях и поощрениях как средстве установления дисциплины оказался в конце 20-х гг. оселком, на котором происходила «проба сил» различных направлений. Однако уже в годы «великого перелома» отстаивать гуманизм и демократизм в отношениях с детьми становилось опасным.
В 30-50-е гг. постановка проблемы дисциплины отличается от предшествующего периода. Декларируется со ссылками на высказывание И.В.Сталина требование с уважением относиться к личности советского человека, ценить вклад людей в социалистическое строительство, поощрять сознательность и дисциплинированность школьников. В практике происходит такое «завинчивание гаек», которого еще не знала история школы. Все процессы в обществе – суды над врагами народа, шпиономания, подозрительность друг к другу, жестокость – непосредственно отражаются в жизни школы. Дисциплина начинает рассматриваться как подчинение ребенка воле тех требований, социалистического государства, которые фиксируются в «Правилах для учащихся». Для методологического обоснования важности дисциплины ссылаются на высказывание В.И.Ленина, И.В.Сталина, выдержки из постановлений ЦК партии. Вырванные из контекста фразы оправдывали и обосновывали жестокие дисциплинарные меры. Во многих работах ссылались на ленинское высказывание о дисциплине: «Надо учиться соединять … митинговый демократизм трудящихся масс с железной дисциплиной во время труда, с беспрекословным повиновением воле одного лица, советского руководителя, во время труда» [10, С.241]. Естественно, акцентировалось внимание на второй части цитаты.
Внутренний мир личности, причины и побуждения недисциплинированного поведения исчезают из поля зрения педагогов. Главный упор делается на технику и методику педагогического воздействия, призванного предупредить недисциплинированность учащегося, заставить его выполнять свои обязанности перед государством и школой.
В середине 30-х гг. резко снижается возраст применения уголовного наказания к несовершеннолетним. В подписанном М.И.Калининым и В.М.Молотовым постановление ЦИКа и Совета Народных Комиссаров указывалось: «Несовершеннолетних, начиная с 12-летнего возраста, уличенных в совершении краж, в применении насилия, телесных повреждений, увечий, в убийстве или в попытках к убийству, привлекать к уголовному суду с применением всех мер уголовного наказания». К пяти годам тюрьмы приговаривались взрослые, «принуждавшие» ребенка нищенствовать, побираться, заниматься спекуляцией и т.д. Если учесть, что голодающие с Украины и из южных областей страны ринулись в город, чтобы спастись от смерти, что дети стали «добытчиками» съестного, то станет понятной направленность этого постановления.
Выполняя социальный заказ, средства массовой информации приводили многочисленные случаи сознательного нарушения дисциплины детьми как части заговора врагов народа против Советов. Самые невинные случаи непослушания и озорства выдвигались как злонамеренное групповое сопротивление. В качестве примера приводились случаи, когда дети, заигравшись, не покормили общественный скот, посещали церковь, озорничали. Статьи заканчивались призывом авторов ужесточить дисциплину и сурово наказывать зачинщиков, взрослых и детей, занимающихся вредительской деятельностью. «Эти обстоятельства заставляют школу обратить серьезное внимание на классовую бдительность в школе против протаскивания в школу кулацких настроений и проявления антипролетарской идеологии» [41, С.70] – писал Ф. Шамахов