(1831–1891)
Илья Бражников, Москва
Гениальный русский мыслитель, писатель и публицист, дипломат, врач, ставший в конце жизни монахом - пережил в середине XIX в. единственную в своем роде философскую и духовную эволюцию.
Родился 13 (25) января 1831 в с. Кудиново Калужской губ., в потомственном имении, был седьмым (последним) ребенком в семье. В 1849 Л. окончил семь классов Калужской гимназии с отличными отметками по всем предметам, кроме физики и математики, продолжил учебу в ярославском Демидовском юридическом лицее, но по желанию матери перешел на медицинский факультет Московского университета. Тогда же начинается творческая деятельность Л. В 1850 г. он принес первую комедию своему кумиру И.С. Тургеневу, который в 1851 г. ввел его в салон графини Салиас, где Леонтьев познакомился с Т.Н.Грановским, М.Н. Катковым и др. Его очерки, комедии, повести, роман в 1851 – 1861 гг. публикуются в журнале “Отечественные записки”. Формально Леонтьев оставался связанным прежде всего с литературным кругом Тургенева и, следовательно, с западническим либерально-эстетическим направлением русской мысли (П.Анненков, В.Боткин, А. Дружинин и др.). Все написанное им в 50-х годах Л. резко осуждал потом.
Медицинская деятельность Леонтьева, начавшаяся в период Крымской войны, куда Л. отправляется добровольцем с 5–го курса, продолжалась семь лет: в егерском полку, в госпиталях (1854 -1857) и по окончании войны в имении барона Д.Г. Розена домашним доктором (1858 — 1860). В начале 1861 г. К. Н. оставляет медицину и полностью переключается на литературную работу.
В 1862 году после тяжелого кризиса происходит решительный и окончательный разрыв с либеральными иллюзиями. В 1864 г. был опубликован роман “В своем краю”, отразивший радикальный эстетизм и новые антидемократические взгляды автора. Устроившись по протекции на службу в Министерство иностранных дел, Л. около года работал в архивах, затем был направлен секретарем русского консульства на о. Крит. В течение десяти лет (1863 –1872) занимал различные должности в российских консульствах на территории Оттоманской Порты: в Кандии (о.Крит), Адрианополе, Тульче, Янине, Салониках.
Его дипломатическая карьера складывалась удачно: отчеты нравились в Министерстве, его лично ценил сам канцлер кн. А.М. Горчаков. Пребывание на Крите было неожиданно прервано дипломатическим инцидентом. Л. ударил хлыстом французского консула, который позволил себе оскорбительно отозваться о России. У Л. проявляется интерес к публицистике, им написана и опубликована в газете “Заря” первая статья на политические и общеисторические темы “Грамотность и народность” (1870).
В Тульче у жены его появились первые признаки помешательства, которое впоследствии он расценивал как наказание за его постоянные измены. В Янине его самого начали преследовать болезни, ухудшилось состояние жены. В Салониках в 1871 произошло центральное мистическое событие всей его жизни. Он проснулся ночью в своем доме и обнаружил у себя холеру. На него напал отчаянный страх смерти. Он лежал на постели и смотрел на образ Божьей Матери (который появился у него, неверующего с 1851 г., накануне случайно – оставленный то ли русскими купцами, то ли афонским монахом, Л. даже не запомнил этого точно). В. В. Розанову позже рассказывал: “Я думал в ту минуту даже не о спасении души... я, обыкновенно вовсе не боязливый, пришел в ужас просто от мысли о телесной смерти и, будучи уже заранее подготовлен… целым рядом других психологических превращений, симпатий и отвращений, я вдруг, в одну минуту, поверил в существование и могущество… Божией Матери, поверил так ощутительно и твердо, как если бы видел перед собою живую, знакомую, действительную женщину, очень добрую и очень могущественную, и воскликнул: Матерь Божия! Рано! Рано умирать мне!.. Я еще ничего не сделал достойного моих способностей и вел в высшей степени развратную, утонченно грешную жизнь! Подними меня с этого одра смерти. Я поеду на Афон, поклонюсь старцам, чтобы они обратили меня в простого и настоящего православного, верующего в среду и пятницу и в чудеса, и даже постригусь в монахи…”. Через два часа ему стало лучше, а через три дня он уже был в Афонском монастыре. Он просит настоятеля Русского Пантелеимоновского монастыря о. Иеронима постричь его в монахи, но просьба его, разумеется, отклонена. Однако Л. дозволено как “простому поклоннику” пожить некоторое время на Афоне. Там он проводит год, затем переезжает в Константинополь.
Началась новая “переоценка ценностей”: Л. отрекся от некоторых прежних, “в высшей степени безнравственных” сочинений, сжег рукописи цикла романов “Река времен”, отказался от дальнейшей службы (т.е. и от материальной обеспеченности) по религиозным мотивам. Получив отставку, переехал на о. Халки и продолжил работу над главным своим трактатом “Византизм и славянство”, начатым ещё на Афоне и в Константинополе в 1872 — 1873, а завершенном уже в России (Л. возвратился на родину в 1874 г.) Желая исполнить обет, он становится послушником в Николо-Угрешском монастыре. Однако аристократизм и слабое здоровье не позволяют выдержать тягот монашеской жизни, и весной 1875 Л. покидает обитель.
В июне 1875 г. он приехал в родное Кудиново, к тому времени заложенное, и в следующие годы целиком посвятил себя историософской, социально-философской публицистике и литературной критике. В 1875 в малочитаемом журнале “Чтения в Императорском обществе истории и древностей российских” вышел трактат “Византизм и славянство” (М.Н. Катков не решился на публикацию в “Русском вестнике” из-за “антиславизма” автора). В 1876 Катковым же изданы три тома леонтьевских повестей и рассказов 60-х-70-х гг. под общим заголовком “Из жизни христиан в Турции”.
В 1880 году К. Н. на полгода стал помощником редактора газеты “Варшавский дневник”, где им опубликован ряд статей по принципиальным вопросам.
В 1881 — 1887 он вновь на государственной службе — в Московском цензурном комитете. Две важные статьи “Записка о необходимости большой газеты в С. — Петербурге” и “Средний европеец как идеал и орудие всемирного разрушения”, написанные в этот период, увидели свет только после смерти автора.
В 80-е годы окончательно оформляется идейно-философская доктрина Леонтьева. Выходят отдельной брошюрой два полемических очерка о Ф.М.Достоевском и Л.Н.Толстом “Наши новые христиане” (1882), где он прилагает к идеям и творчеству двух великих писателей строго православную точку зрения и приходит к выводу о несостоятельности их религиозной проповеди; издается двухтомный сборник “Восток, Россия и Славянство”, включающий более ранние статьи, в том числе и трактат “Византизм и Славянство”(1885 — 1886).
В 1887 Л. вышел в отставку. Кудиново ещё в 1882 пришлось продать, но он приобрел домик за оградой Оптиной Пустыни, где и поселился с супругой и верными слугами. В Оптиной Пустыни Л. переживает последний период своего почвенничества и уже почти пророчествует о грядущей судьбе России. Его политическим завещанием стали поздние работы “Национальная политика как орудие всемирной революции” (1889) и “Славянофильство теории и славянофильство жизни” (1891), “Над могилой Пазухина” (1891). Его духовником с конца 70-х гг. был знаменитый тогда старец, ныне канонизированный святой отец Амвросий Оптинский, без благословения которого Л. ничего не предпринимал. Даже “критический этюд” “Анализ, стиль и веяние. О романах гр. Л.Н.Толстого” (1890), где ему наконец полно и ясно удалось сформулировать принципы своей совершенно оригинальной эстетики, был написан по благословению старца. 23 августа 1891 года, спустя 20 лет, К. Н. наконец исполнил свой обет — принял тайный постриг под именем Климента, однако, старец Амвросий не благословил его оставаться в Оптиной пустыни и направил в Сергиев Посад — как оказалось, умирать. Поселившись в начале сентября в лаврской гостинице, Л. в октябре получил известие о кончине о. Амвросия, а менее чем через месяц заболел воспалением легких и скоропостижно скончался 12 (24) ноября 1891. Похоронен в Сергиевом Посаде, в Гефсиманском скиту на кладбище у церкви Черниговской Божией Матери. Могилы Леонтьева и похороненного рядом с ним его позднего последователя В. Розанова были утрачена после революции и обретены вновь в 1991 г.
Этапы идейной эволюции
Две даты: 1862 и 1871 делят его творческую биографию на три отчетливых периода: в 50-е гг.- либеральный эстетизм и материализм (словами самого Л.: “естественно-эстетическое чувство, поддержанное и укрепленное рациональным идеалом науки”); после 62 г. – ультраэстетизм в сочетании с политическим консерватизмом и почвенничеством и, наконец, религиозно-аскетический трансендентализм, эсхатологизм, византизм в соединении с неизменным, но как бы “оцерковленным” эстетизмом в последний, самый долгий и плодотворный период, после чудесного исцеления и обращения к православной вере 1871.
Историософия. “Византизм” и “славянство”
Философия истории Леонтьева, что, конечно же, неслучайно, в главных своих чертах сложилась на Балканах и в Константинополе. Находясь на Афоне, он формулирует ключевое для себя понятие византизма. Центральный свой трактат “Византизм и славянство” он начинает с определения византизма: “Византизм в государстве значит — Самодержавие. В религии он значит христианство с определенными чертами, отличающими его от западных церквей, от ересей и расколов. В нравственном мире... византийский идеал не имеет... преувеличенного понятия о земной личности”, он склонен “к разочарованию во всем земном, в счастье, в устойчивости нашей собственной чистоты... византизм... отвергает всякую надежду на всеобщее благоденствие народов... он есть сильнейшая антитеза идее всечеловечества в смысле земного всеравенства, земной всесвободы, земного всесовершенства и вседовольства”. Л. первым вводит в науку этот термин и определяет его границы. Из его предшественников в русской мысли можно назвать лишь двоих, и то с большой натяжкой: Карамзина с его требованием “хранительной мудрости” и защитой сословного неравенства и в чуть большей степени Тютчева, писавшего об особой связи православия и государства, об идеале Греко-Римской Православной Империи, в которую должна “раскрыться” Россия, но у Тютчева не было столь определенного понятия “византизма”. Кроме того, его историософская публицистика была в России практически неизвестна. Леонтьев разводит и противопоставляет “византизм” и “славизм”, которые иногда (например, у Хомякова, Аксаковых и Данилевского) смешивались. Если “византизм” у Л. выражает сущность всей русской культуры и спасителен, то “славизм” политически ошибочен и прямо вреден с точки зрения судеб России. В отличие от Данилевского, Л. с большим сомнением относится к идее объединения славянства, опасаясь, что более тесный союз с западными славянами, уже зараженными духом "эгалитаризма" (стремления к равенству), может принести России больше вреда, чем пользы. Леонтьев, как и Тютчев, считал, что славянство ни при каком случае не может составить основу прочного консервативного государства. Вообще его трактат можно считать полемически направленным против панславизма (сегодня история сделала ненужной столь подробную аргументацию Л. по данному вопросу, но необходимо учесть, что Л. писал в период только что завершенного объединения Италии и Германии по племенному принципу, и панславизм становился в России расхожей — притом либеральной и даже отчасти, как ни парадоксально, западнической идеей). Развивая идею Тютчева об "Империи Востока", выделяя три начала русской государственности (византийское, монгольское и германское), признавая к тому же, что Византийская империя даже больше наследовала Персии, нежели греческой цивилизации,- Л. фактически первым в русской мысли приходит к идее Евразии, позднее, в ХХ в. разрабатываемой целым философским направлением (Н.Трубецкой, П.Савицкий, Г.Вернадский, позже Л.Гумилев, в последнее время А.Дугин).