Монтескьё, а вслед за ним и другие французские философы века Просвещения существенно упростили (если не сказать – примитизировали) локковскую теорию "естественного права". И это понятно: основное внимание они обращали не столько на логико-теоретические и философские проблемы, сколько на то, чтобы повлиять на умы максимально широкой аудитории людей. В результате в "Энциклопедии" Дидро и Даламбера, в редакцию которой входил и Монтескьё, они дали такое определение: «Естественная свобода – это право, которое природа дает всем людям распоряжаться своей личностью и своим имуществом так, как они считают наиболее подходящим для их счастья, ограничивая себя пределами законов природы и не злоупотребляя этим правом во вред другим людям» [15; Статья "Естественная свобода (естественное право)"].
Чисто теоретически это звучит довольно "гладко", но практическая реализация этого принципа немедленно делает его спорным и конфликтным. Это становится ясным уже из следующей фразы "Энциклопедии": «Таким образом, естественные законы суть правило и мера этой свободы, потому что хотя люди в первобытном состоянии независимы друг от друга, все они находятся в зависимости от естественных законов, в соответствии с которыми они должны управлять своими действиями» [15; Статья "Естественная свобода (естественное право)"].
Но люди в первобытном состоянии были, напротив, ни только не свободны, а и наиболее сильно зависимы от "коллектива" (рода, племени)! Человек (Homosapiens) исходно являлся существом стадным, ибо в одиночку ни защищаться от естественных врагов, ни добывать пищу в достаточном количестве, чтобы обеспечить не только себя, но и свое потомство, он не мог. И в коллективном ("стадном") состоянии он должен был подчиняться не только и не столько своим индивидуальным, но, прежде всего, общим (племенным) интересам. А это непременно означает, что человек как индивидуум и личность постепенно "вычленялся" из племени "индивидуализируя" свои личные свободы и имущество, а не наоборот! И, будучи хоть в какой-то мере реалистом, нельзя не признать, что вопрос о том, сколько прав каждый член коллектива (рода, племени) должен уступить этому коллективу, вовсе не личный вопрос каждого. В этом смысле античные мыслители, например Аристотель, гораздо содержательнее рассматривали вопросы "естественного права", указывая, что люди от природы рождаются с разными качествами, умственными и физическими возможностями и рождаются именно в коллективе (от семьи до племени и государства), а потому в силу различного "количества" и "качества" своих возможностей имеют и различные доли личной свободы по отношению к обществу. Причем количество "уступаемых" (или наоборот, "оставшихся у них") прав и свобод диктуется именно обществом, а не личными пожеланиями. Короче говоря, согласно античным мыслителям человек исходно "существо общественное", коллективное. Он рождается и существует только в обществе (в семье, роду, племени, государстве), которое в этом смысле является первичным, а вот индивидуальная свобода людей – как раз вторична! Изгнание из племени, т.е. по мысли Монтескьё предоставление полной личной свободы до сих пор является тягчайшим наказанием, равносильным смерти в аборигенных племенах, живущих в отрыве от цивилизации.
Столь же полемически заостренной была и другая посылка теории государства и права Монтескьё, получившая позднее название "географический детерминизм" ("географическое направление") в государственно-правовой и социологической науке [1, 5, 12]. Однако именно Монтескьё следует считать "отцом" данной концепции, поскольку только у него она приобрела концептуальную значимость для всей теории государства и права. С логико-теоретической точки зрения эта концепция является необходимым дополнением концепции "естественного закона и права", поскольку помогает логически необходимым образом объяснить многообразие конкретных форм государственности в мире. "Одно на всех" естественное право необходимым образом дает многообразие государственных устройств, норм и обычаев, встречающихся у разных народов, только в случае "прибавления" к нему многообразия природно-климатических и географических условий, влияющих на вкусы, характеры и предпочтения людей.
Но та же прагматическая задача (сделать идею организации государства не "богоданной", а творимой самими людьми понятной для максимально большого числа людей с разным уровнем культуры, образования и практического знания) заставляет автора сильно "примитизировать" и излишне однозначно детерминировать различие форм государственности их географическим расположением. К сожалению, иногда автор не только грешит при этом против исторической справедливости, но нередко прибегает просто к неверным и даже нелепым сентенциям.
Им утверждается, например, что «Индийцы от природы лишены мужества» [9; гл.3, кн. 14] или о неграх: «Нельзя себе, представить, чтобы бог – существо очень мудрое – вложил душу, и при том хорошую, в совсем черное тело», «Что негры лишены здравого смысла, доказывается тем, что они предпочитают ожерелья из стеклышек золоту, которое в таком великом почете у народов просвещенных» [9; гл.5, кн. 15]. Но с другой стороны, сама идея (принцип) географического детерминизма, согласно которому географическая среда и климат являются важным фактором, влияющим на различие форм государственного устройства, выдвинутый Монтескьё, до сих пор находит своих сторонников. Впрочем, и противников тоже.
4. Предварительный итог анализа по работе
Предварительный итог сформулируем в виде трех пунктов.
1. Следует сказать, что Шарлю Луи де Секонда, барону де Ла Бред и де Монтескьё удалось найти чрезвычайно удачное теоретическое решение вопроса о создании устойчивого государства с многослойным (многоклассовым) обществом. Суть этого решения заключалась в идее разделения властей с гарантом действенности этого разделения в виде полной независимости судебной власти от исполнительной и законодательной. Свидетельством "долгожительства" этой теоретической концепции является, в частности, и то, что современная Конституция РФ в первых же статьях констатирует, что наше государство «правовое с разделением власти на: законодательную, исполнительную и судебную» [2].
2. Второй плодотворной теоретической идеей создания государства нового типа – буржуазного является идея Локка о создании политических партий, представляющих определенные слои (классы) населения прежде всего в целях обеспечения выборных кампаний по представительству в законодательные органы страны.
При всех трансформациях эта идея также дожила до нашего времени и является неотъемлемым атрибутом любого демократического государства. Правда, с одной стороны, в настоящее время локковские представления о роли партии как представителя интересов какого-то одного класса стали гораздо более расплывчатыми. Это связано прежде всего с сильно усложнившейся стратификацией общества государств века техногенной цивилизации. Но с другой стороны, организующая роль партий на выборах всех уровней от муниципальных до парламентских, от выборов мэров до выборов президентов, значительно выросла. Назвать современные партии "классовыми" было бы сильной натяжкой. В большинстве это партии по политическим интересам и политико-ценностным представлениям, но в определенной мере это и партии "классового" типа тоже. При условии, что под классом следует понимать скорее "слои", "страты" общества, нежели классы в марксистско-ленинском смысле слова. Суть не в том, верно или не верно это определение. Суть в значительном отличии общества века развернутой техногенной цивилизации человечества от ХIХ или даже первой половины ХХ века. В силу значительной стратификации общества именно относительно "мелкие" его слои теперь гораздо больше нуждаются в партийном представительстве своих интересов при выборах в различные ветви власти.
3. Наконец, есть третий важнейший "урок" реализации теории правового социального государства с разделением властей в XVII-XIХ вв. Он имеет именно теоретическое значение, но уже не только для теорий государства и права, но практически для теорий всех социальных наук, предмет которых требует ретроспективного исторического обоснования. Суть "урока" легче всего понять, сформулировав предварительно проблему, на которую он должен ответить.
Проблема такова: если предмет социальной теории существеннейшим образом лежит в историческом прошлом, то имеет ли она не только ретроспективно-историческую ценность и значимость для человечества, но и прогностическую, обращенную непосредственно в будущее? Если да, то следует уточнить, при каких условиях реализуется именно прогностическая ценность таких теорий?
Большинство современных социальных теории формулирует ответ на эту проблему в соответствии с методологией естественных наук, прежде всего так называемых "точных", т.е. математики и физики. Но математика – жестко детерминированная "вневременная" наука, поскольку любая ее теория базируется на замкнутой системе однозначно заданных постулатов. Неизменность системы постулатов каждой данной математической теории – непременное условие ее существования. Поэтому теории (теоремы) математики имеют «вечную» или «вневременную» истинность. Физические теории не могут "похвастаться" тем, что их исходные постулаты составляют полную замкнутую систему, поскольку полного знания о мире природы мы не имеем. Однако наличные знания о мире формулируются в фундаментальных физических теориях тоже в виде "вечных" законов природы. Вечных по крайней мере в том смысле, что время их действия выходит далеко за время существования исторического человечества.