Не до конца остается ясной позиция князя Михаила. Вероятно, он не решился на активное сопротивление русским ратникам [История Урала…, 1998, 98]. Это подтверждается тем, что основные силы коми-пермяков сосредоточились не с ним, у Покчи, а у Колвы. В самом летописном рассказе, основанном на подлинном донесении воевод, о рейде Нелидова неопределенно и достаточно пространно говорится лишь то, что «Гаврило шед, те места повоевал, на которые послан». Зато дано подробное описание действий отряда Пестрого [Московский летописный свод…, 296–297]. Во многом поэтому спустя некоторое время Михаил Ермолич получил от великого князя прощение, повторно присягнул и был отпущен «на Пермь ж княжити».
События 1472 г. стали важной вехой на пути постепенного присоединения Перми Великой к Русскому государству. Тем не менее исследователи по-разному оценивали их последствия. Некоторые обнаруживали исключительную осторожность, отмечая, что и после похода Пестрого остается неизвестно, «в каком отношении находилась эта Великая Пермь и ее князь к Москве» [Соловьев, 1993, 80]. Однако немало ученых поспешило объявить о том, что произошло окончательное вхождение верхнекамских земель в состав России [см.: История Урала…, 2002, 251]. Наиболее развернутая аргументация данной позиции была дана Е. В. Вершининым. По его предположению, после повторной присяги князь Михаил превратился в московского наместника [см.: Вершинин, 2000, 302]. Таким образом, на Пермь Великую распространилась обычная для Московии система управления, с той лишь разницей, что, в отличие от других российских территорий, наместничество в Приуралье оставалось (до 1505) наследственным. К сожалению, эта гипотеза не находит подтверждения в источниках и строится на одних лишь догадках.
Еще М. Н. Тихомировым было отмечено, что в послании митрополита Симона начала XVI в. князь Матвей Михайлович назван «слугой» великого князя. Это, по мысли ученого, указывало на его вассальную, а не на служебную зависимость [см.: Тихомиров, 1962, 457]. Е. В. Вершинин опроверг данное предположение, подчеркнув, что в XV–XVI вв. термин имел много значений. Действительно, в той же Устюжской летописи под 1489 г. читаем, что «писалися вятченя в слуги великому князю» [Устюжская летопись, 97]. Однако вряд ли это является серьезным аргументом в пользу наместнического статуса великопермских князей в последней четверти столетия. Не может считаться убедительным доказательством и ссылка Е. В. Вершинина на уставную грамоту наместнического управления XVI в., в которой содержится наказ о том, чтобы «первых судов и грамот князей пермских не посуживати» [Дмитриев, 1889, 192]. Под князьями пермскими здесь могли иметься в виду и не потомки Ермолая.
Таким образом, никаких серьезных доказательств в пользу того, что князь Михаил после 1472 г. превратился в наместника, не имеется. Пермь Великая сохранила статус зависимой, но не вошедшей окончательно в состав России территории, поскольку для этого еще не созрели ни внешние, ни внутренние предпосылки. Следует предположить, что именно поэтому, а не только вследствие слабого сопротивления князь великопермский получил прощение от Москвы.
Не сохранявшейся ли неустойчивостью позиции Ивана III в регионе объясняется также срыв переписи населения Верхнего Прикамья в 1481 г., который летописец благополучно списал на разорение от вторжения пелымских вогуличей [см.: Вычегодско-Вымская летопись, 27]? В то же время неоспоримо, что события 1472 г. способствовали усилению московского влияния в Приуралье. Возведение города Покчи, ставшей резиденцией князя Михаила, и повторная присяга Ермолича (к сожалению, неизвестны ее условия) поставили великокняжеского вассала под более пристальный контроль со стороны русского правительства.
О происходивших в последней четверти XV – начале XVI в. событиях в Перми Великой известно очень мало. В 1481 г. она подверглась крупному нападению со стороны пелымского князя Асыки. Вогуличи неудачно осаждали Чердынь, сожгли Покчу (при этом погиб князь Михаил), но потерпели сокрушительное поражение от Андрея Мишнева «с шилники и с устюжаны» [Шашков, Редин, 1996, 19]. Москва не замедлила с ответом. Спустя два года состоялся грандиозный поход «за Камень», возглавляемый князем Ф. Курбским и И. Салтыковым-Травиным. Во исполнение вассальных обязанностей выставили ратников и пермичи [см. об этом: Вологодско-Пермская летопись, 276]. Следуя вишеро-лозьвинским путем, русские разгромили Пелым, а затем, устремившись по Тавде, Тоболу и Иртышу на Обь, пленили «большого» казымского князя Молдана и двух сыновей князя Екмычея. Следствием похода стало подписание мира в городе Усть-Выме. Отныне остяцкие Казымское, Кодское и Обдорское княжества признали зависимость от Москвы и обязались уплачивать дань [История Урала, 1976, 43]. Чуть позже аналогичные условия были навязаны пелымскому князю. Тем не менее главенство Ивана III над остяцко-вогульскими владениями во многом оставалось таким же формальным, как и в случае с князем Михаилом до карательного похода 1472 г.
Окончательное присоединение Верхнего Прикамья к России произошло только в начале XVI в. Как сообщает летопись, в 1505 г. великий князь «разгневан бысть и свел с Великие Перми вотчича своево князя Матфея и родню и братию ево, а в Перме велел быти» русскому наместнику В. А. Ковру [Иоасафовская летопись, 132]. На край была распространена московская система управления и характерный для нее управленческий аппарат с «кормлением» и регулярной сменяемостью административных лиц. Таким образом, целенаправленная, проводимая в течение предшествующих десятилетий политика русского правительства по усилению своих позиций в Перми Великой дала положительные результаты: к началу нового столетия регион активно заселялся славянским населением, в нем успешно действовала православная церковь, имелось несколько опорных баз власти великого князя, а самостоятельность Матвея Михайловича во многом оставалась чисто номинальной.
К необходимости более прочного закрепления в Приуралье Ивана III подталкивали и внешнеполитические реалии. После гибели в 1481 г. хана Большой Орды Ахмата резко ухудшились московско-тюменские отношения, поскольку Шейбаниды стали претендовать на главенство среди других татарских государств и даже на возрождение Золотой Орды. Враждебная политика Ибака и его преемников проявлялась как в откровенном подстрекательстве к набегам на российское порубежье пелымских вогуличей, так и в прямых угрозах. Например, в 1489 г. Тюмень в ультимативной форме потребовала от Ивана III отпустить из плена бывшего казанского хана Али, а в 1496 г. хан Мамук изгнал из столицы Поволжского юрта великокняжеского ставленника Мухаммед-Эмина [см.: Иоасафовская летопись, 132]. Определенную обеспокоенность в Кремле вызвали и взаимоотношения с Крымом. Союз между двумя государствами не имел перспектив для дальнейшего существования после того, как в июне 1502 г. была уничтожена Большая Орда [см. об этом: Хорошкевич, 2000, 142]. Не случайно с начала XVI в. на полуострове стали охотнее принимать королевских послов, существенно сократили набеги на польско-литовские земли, а в 1503 г. Менгли-Гирей в достаточно резкой форме потребовал от великого князя выпустить из белозерского заточения своего пасынка Абдул-Латифа, угрожая в противном случае расторжением всех взаимных договоренностей.
Не могли не ускорить присоединение к России Перми Великой и очевидные внешнеполитические успехи. Речь идет о ликвидации Большой Орды, победоносном походе воевод князя С. Ф. Курбского, П. Ф. Ушатого и В. Бражника на Югорскую землю и «на вогуличи», а также об удачных войнах с Литвой.
Однако последним, что подтолкнуло великого князя к столь радикальному шагу, явились события в Казани. Весной 1505 г. русский ставленник Мухаммед-Эмин прислал к Ивану III «з грамотою о некоих делех» князя Шаинсифа. Неизвестно, в чем заключались жалобы хана, однако к нему незамедлительно отправился окольничий М. Кляпик с наказом, «чтобы он тем речем всем не потакал» [Никоновская летопись, 259]. Ситуация в Поволжье не могла не обеспокоить правительство, опасения которого оправдаются чуть позднее, 24 июня, когда казанский владетель осуществит открытый разрыв с Москвой.
Выбор на роль наместника кандидатуры князя В. А. Ковра не был случайностью. Этот опытный администратор прекрасно разбирался в сложившейся в Приуралье обстановке, поскольку, как свидетельствуют приведенные А. А. Зиминым данные, он в 1503 г. уже наместничал в соседней Перми Вычегодской [см.: Зимин, 1974, 284]. Возможно, определенную роль сыграли политические позиции Ковра, ибо Мухаммед-Эмин мотивировал свои враждебные действия тем, что приносил «роту» не за Василия, а за великокняжеского внука Дмитрия.
Положительные результаты от введения наместничества дали о себе знать той же весной. «В понеделник на Страстной недели» в пределы Перми Великой «без вести» вторглись тюменские татары во главе с сыном хана Ибака Кутлук-Салтаном. Оставив безуспешные попытки взять Чердынь, неприятельские войска «землю Нижнюю извоивали», а «в Усолье на Каме (Соликамске.– О. С.) русаков вывели и высекли». Несмотря на абсолютную внезапность удара, Ковер собрал ратников и «по полой воде в судех» организовал преследование супостата. На волоке между Сылвой и Уфой татары были разбиты, а их арьергард уничтожен [Устюжская летопись, 99].