-А где я сейчас нахожусь?
-В доме моего времени, он недалеко от мыса. Хочешь, я покажу тебе, как он выглядит? Хочешь?
Я встал, чтобы включить верхний свет.
Гостья замахала руками.
-Нет, Виктор, нет! Я не хочу видеть его! У меня нет до него дела! Я немедленно вернусь в свой дом. Туда, где мой сын, где моя комната, где мои светильники. Где мой город. Это неправда, что его нет. Я вернусь, и увижу его. Ты говоришь, камни разбросаны по всему полуострову и заросли травой? Я вернусь – они все до единого будут на своих местах. Это тебя нет, и еще долго-долго не будет!
На этот раз был обескуражен я.
-Меня? Но я – вот он, можешь меня потрогать!
-Марк, - сказала Понтия, - Марк. А ты его неудачная тень. Ты смотришь на меня не так, как он, ты даже боишься меня коснуться.
-Но у нас с ним одна душа! А ведь любят душой!
-Это твой собственный дом?
-Нет, я плачу за него. Сам я живу далеко отсюда. Но с некоторых пор стал приезжать сюда каждое лето. Меня словно кто-то зовет. Это не ты?
-Неужели я, волею богов, тоже превратилась в серый камень? Или в тень, не принятую Аидом, и брожу среди развалин? Нет, я чувствую себя живой, во мне бьется сердце, у меня теплая кожа... вот, потрогай меня наконец.
Я прикоснулся к тонкой кисти, легонько сжал ее – нежную, чуть влажную, ощутил биение пульса. Впервые я прикоснулся по-настоящему к моей древней гречанке!
-А вдруг, - мелькнула у меня сумасшедшая мысль, - вдруг твоя душа, душа Понтии, находится сейчас в другой женщине, которая тоже зачастила сюда и даже не знает почему? И вдруг эта женщина – ты? – Я не отпускал ее руку.
-Что ты говоришь! – испугалась моя гостья. – В теле другой женщины? – Ее передернуло. - Нет, нет! Я сейчас же вернусь в свое время! В свой дом!
-А ты знаешь, как это сделать? Ведь в данную минуту по нашему времени - а ты находишься в нем - твоего города нет, нет и твоего дома. Куда ты вернешься? Как?
-Всего лишь час назад я была в своей комнате, горел ночник, тлели угли в жаровне, внизу, в дикастерии, переговаривались рабы (Пармен, я сказала уже, занят вином в усадьбе). Значит, все существует?
Я хотел было заговорить, но вовремя понял, что не имею права морочить юную гречанку нашими бреднями (и надеждами) на другое измерение, параллельные миры и прочее, да, признаться, и сам я мало что в этом понимал.
-Скажи мне, как ты попала в мой дом?
-Мне было очень одиноко, - сразу же сообщила ответ Понтия. И чуть погодя стала объяснять его: - Ты говорил, что приезжаешь сюда, словно кто позал тебя. То же, верно, случилось и со мной. Я была одна в комнате.. зажигала светильники – первый, второй, третий... Зажигала, потому что на душе было очень темно... Потом все они вдруг погасли, а я, кажется, потеряла сознание... А когда очнулась, увидела тебя. Это Геката, - уверенно сказала женщина, - только она способна творить ночные чудеса!
Все-таки внести кое-какую ясность в ее ситуации я решился. Может быть, мне она была нужна больше, чем ей.
-Я не уверен, что скажу тебе полную правду, Понтия, или вообще скажу правду. Души, кажется, живут по своим законам. У них другие, чем у наших тел, возможности. Уже ваши говорили, что души бессмертны. Кроме того, они могут, вероятно, покидать нас в любое время, перемещаться во времени, кого-то любезного им навещать...
Догорала свеча, колыхался от моих слов огонек, лицо Понтии осунулось, губы потрескались. Глаза смотрели в одну точку.
-И еще может быть, что души – те лишь, что получили самое драгоценное в жизни, – переселяются и переселяются в другие тела и всё ждут того, кому откроют так долго таимый секрет...
-Я не слушаю тебя, - сказала Понтия. – Ты говоришь что-то не нужное мне. Я думаю только о том, что Марк погиб.
-Но во мне его душа!
-Все равно... – произнесла женщина, и в ее лице я увидел выражение, которое, конечно, было мне, как всякому мужику, ведомо: в глазах, глядящих на тебя, нет света. Они не светились, как это бывает с женскими глазами в иные моменты – когда они сигналят, как светлячки.
Во мне не было чего-то, что было в Марке, и я не знаю чего.
Я разозлился.
-Знаешь, я вообще думаю, что ты мне только снишься!
-Снюсь? – вспыхнула Понтия. - Я? Если бы ты был Марком, я бы доказала тебе, что не снюсь!
Я протянул было руку к ее руке, лежащей на колене, но дотронуться на этот раз так и не не посмел. Женщина, сидевшая в метре от меня, была для меня недосягаема. Горькое чувство...
-И даже это может привидеться, - продолжал я злиться. - А какие у тебя есть еще доказательства твоего настоящего присутствия?
-Присутствия? Смотри на меня, смотри – мы больше никогда не увидимся. Я сейчас вернусь к себе. В мой дом - там еще горит зажженный мной светильник и не остыла жаровня. Он есть мой дом, я это знаю, а твой рассказ о развалинах - ерунда.
И вот что я еще сделаю. – В голосе Понтии появилась решительность и тоже, кажется, злость. - Видишь это колечко? Я оставляю его тебе. Когда ты проснешься – а ты ведь думаешь, что я лишь снюсь тебе, - женщина усмехнулась, - найдешь его на своем мизинце. И... поймешь, что я есть. Далеко, далеко... туда можно попасть только во сне. А еще оно сведет тебя с ума, как ты свел с ума меня. Хорошо, что я вовремя догадалась вернуться.
-А как...
-Откуда мне знать! Тебе должно быть известно, что нами и всеми нашими действиями повелевают боги. Спроси у Девы. Или у Гекаты – она ведает ночными чудесами. Или у вашего Не похожего ни на что и ни на кого.
-Скажи... – но было поздно: силуэт юной гречанки стал сначала прозрачным, а потом и вовсе испарился.
-Прощай, Виктор! – услышал я удаляющийся голос.
В комнате остался только аромат древних благовоний, который держался долго, я слышал его даже утром...
-А колечко? – немедленно спросил я.
-Вот оно, - почему-то скучно ответил художник и чуть приподнял левую руку, на которой сияло тоненькое золотое колечко с рубином.
Ветер хлопнул над нами, как порванный парус. Он бил по нашим обнаженным телам холодом, но чуть ослабевал, как солнце немедленно накаляло кожу.
Пуст был в это время Херсонес, что с греческого означает полуостров, пуст, безлюден – развалины, развалины... божественные развалины, увенчанные бессмертными колоннами. Когда ветер вдруг стихал, волна теплого воздуха струилась над пепельными стенами бывших домов, и казалось, солнечный жар испаряет из них жизнь, накопившуюся за многие столетия.
-Вот такая история, товарищ журналист; может быть, в ней больше ничего и не случится. Во всяком случае, со мной. С другими – не уверен. Так что придумывай конец сам и издавай повесть как собственную, обязательно фантастическую. Бери – дарю!
Снова стало холодно, художник набросил на плечи куртку.
-Только одного я тебе не скажу, - добавил он, кутаясь в жесткую джинсу, - не отдам, как ни проси, тех слов (дай Бог, чтобы и ты их не нашел ненароком) тех слов грусти, какую я испытываю, когда думаю о Понтии. О женщине, которую я, волею богов познал и не познал, женщине, руки которой лишь коснулся, женщине, до которой от меня и от этого ветреного дня две тысячи лет, а мне кажется... черт знает, что мне кажется!..
Кубик через два дня уехал, на прощание мы с ним распили две бутылки сухого крымского вина. Художник был немногословен – видно, чувствовал, что слишком уж разоткровенничался во время нашего случайного – и неслучайного – знакомства. Под конец сказал вот что:
-Вообще же говоря, брат-журналист, все это были бредни, бредни и шерри-бренди, как написал однажды гениальный поэт. Он еще добавил: «Ой-ли, так-ли, дуй-ли, вей-ли...» - ну не сукин сын? Он все-все этим объяснил! А кольцо, - оно все так же посверкивало камешком на его пальце, Кубик глянул на него и сморщился, словно вспомнив какую-то боль, - а кольцо находилось, скорее всего, в моей постели – осталось от прежних жильцов. Какая-то женщина потеряла его, оно замоталось в нитках, а я крутился во сне и оно случайно наделось на мой мизинец. Так я буду думать, чтобы в самом деле не поехать мозгами. Да и разве может быть другая причина?
-И все-таки бредни или бренди? – спросил я, лишь бы спросить.
-Черт его знает! – отдал дань спасительной беззаботности художник. – Слишком много загадок – ты не считаешь?
-Считаю, - согласился я.
Я проводил его до автобусой остановки. Автобус подошел, обдал нас облаком пыли и закачался на мягкой резине колес.
Мы пожали друг другу руки и художник вместе с чемоданом исчез в раскаленном чреве машины.
-Не залети по дороге на Марс! – крикнул я, двери захлопнулись, заглушив ответные слова Кубика.
Я вернулся на мыс, чтобы отдышаться от пыли на чистом морском воздухе, прошел позади собора, остановился перед искромсанной пулями и снарядами стеной и, конечно, поднял глаза к волшебным словам, вознесшимся над сумасшествием войны.
-Пусть, - повторил я слова заклинания вполголоса, - пусть будет вечна... Раз вечны души... Раз они блуждают по свету...