КУБИК ТАМ
На следующий день я лежал после очередного долгого ныряния – разведывал новую подводную местность – и отогревался, когда кто-то плюхнулся рядом.
-А продолжение повести будет такое... – услышал я голос Кубика.
-Погоди. Может, сначала окунешься?
-Дело. – Художник послушно встал, разделся и без маски и ласт прыгнул со скалы. Прошел под водой наши традиционные двадцать метров, вынырнул, отфыркался и хорошим кролем примчал назад. Обдал меня холодными брызгами с рук и улегся. И без предисловия начал:
-Память, как я убедился, не может быть последовательной, потоком, возможно, у нее не хватает «пленки» на запись всего, а возможно, она просто избирательна.
-Ну, что опять случилось?
-Тебе должно быть известно, что собаки в новом доме довольно быстро находят места, какие в чем-то их устраивают, и всегда уже верны им. Лежат на благоприятных для них скрещениях электрических или других полей... не знаю точно да и никто, наверно, не знает, каких именно. И уж собаки тем более.
Мне пришлось искать магическое место долго, дольше собаки.. И, кажется, я его нашел. Вдруг потянуло к одному из домов возле порта за мысом, там развалины не приведены в полный, как здесь, порядок. Потянуло, потянуло – я подошел. Горячее, горячее, горячо! Я застыл, держа ладони на камне стены. И через некоторое время почувствовал странный зуд, даже не зуд, а скорее покалывание, как от несильного тока. И тут я заметил внутри дома славную нишечку, будто для меня выстеленную сухой травой. Я в нишечке и примостился. Лег, подложил под голову какой-то удобный камень. На солнышке разомлел и... уснул. По-моему, слишком уж быстро уснул. И чуть, так сказать, смежил веки, как увидел, что иду по улице...
По улице, которой никогда в жизни не видел. Но шел я уверенно, словно знал ее давно и хорошо...
Головы наши были рядом, Кубик говорил вполголоса, время от времени вода бесшумно накатывала на скалу и так же без звука уходила. Девчоночий визг и мальчишечья перекличка нам не мешали.
-И встречным я не удивлялся. – продолжал рассказ художник, - хотя одеты они были не по-нашему: открытые солнцу головы, разноцветные хитоны, сандалии на босу ногу. С иными я здоровался, иные здоровались со мной – меня здесь знали. И вот кто-то остановился, подняв в приветствии руку, перешел улицу, заговорил. Странно - я понял его речь. Оказывается, я знаю древнегреческий!
-Ты опять у нас, бродяга?
-Привет, Терпандр! Иду по улице, а ее качает, как мою палубу. Неужели, думаю, так и будет?
-Как твои успехи?
-Успехи? Пожалуй, да. Попали в сильнейший шторм, остались живы – чем не успехи?
-Что поделаешь, близится осень. Но я про торговлю.
-Нептун взял с нас дань, и мы выручили меньше, чем потратили.
-Зряшный поход?
-Хуже. Что поделаешь, море вымощено не камнем, как здесь, а волнами. Эти были величиной с гору.
-Ну ладно. Я вижу, ты спешишь. Как-нибудь загляни в мой дом. Поговорим обо всем...
-Благодарю, Терпандр. Как только случится свободный день. Мне ведь еще чинить свое судно. Прощай.
-Прощай, Марк. Пусть боги сменят гнев на милость к тебе!
Его зовут Марк! И он, видимо, моряк либо торговец. Скорее и то, и другое.
Кубик вдруг перешел на шепот, будто сообщая мне тайну:
-И – глубинная память существует!!! Или еще какая-то чертовщина!! И я взаправду жил здесь, жил! Права была экстрасенсша с удавкой на шее!
И еще – если это не сон – души бессмертны! Ребята, они бессмертны!
-Но куда спешит сейчас Марк? – было продолжение рассказа. - И, кстати, сколько ему лет? И как он выглядит? Хорошо, если б в стенах домов были окна и стекла, я наверняка заглянул бы в них так или иначе глазами Марка. Но все стены были «глухие», окна, насколько я знал, всегда выходили во двор.
И я принялся разглядывать то, что «снимал» на пленку внимания Марк.
Никто из встреченных не зачесывал волосы назад, они были короткие, курчавились надо лбом. Бороды, если были, тоже короткие, аккуратно подстриженные. Хитоны разноцветные. Порой встречались одежды с пурпурной каймой – ну да, ведь в городе живут только богачи, которые уже перенимают римские обычаи. Все дома мастеровых за городской стеной. И если встречные не обращают на Марка особого внимания, значит, он одет не хуже других. Может, и он не беден?
Марк шел быстро, изредка здороваясь со знакомыми. Если его спрашивали, куда он спешит, показывал, не говоря лишнего слова, направление рукой и улыбался, давая этим понять, что отвечать не намерен.
У брадобрея, сидевшего на углу двух улиц, Марк остановился. Потрогал бороду и решительно шагнул к нему.
-Придай-ка мне, дружище, сухопутный вид, - сказал он, садясь на подобие табурета, - я слишком долго пробыл в море.
-В море борода растет быстрее, - берясь за инструмент, заметил брадобрей, чей-то раб или вольноотпущенник, - может быть, из-за соленой воды. Я слышал, пришло чье-то сильно потрепанное судно.
-Это мое. – Марк еще раз потрогал бороду и взял за длинную деревянную ручку отполированное до зеркального блеска бронзовое зеркало.
Сейчас я увижу Марка!! Сейчас я увижу того, чью душу ношу в себе!
В бронзовой круглой пластине – сердце мое заскакало, как сумасшедшее – я увидел себя! Себя, самодовольно и в тоже время придирчиво озирающего свой лик...
Должно быть, зеркало клиенту полагалось держать самому, подсказывая брадобрею, как хочется выглядеть, и я вдоволь насмотрелся на живущего две тысячи лет назад человека, в котором обитала моя душа. Конечно, я заметил и некоторую нашу непохожесть, и чем больше работал парикмахер, тем ее становилось больше: мода на прическу и бороду как-никак изменилась... Брадобрей укоротил волосы спереди, так, что они стали доходить до середины лба, усы стали облегать верхнюю губу, нигде не выдаваясь, укоротилась и борода.
Марку было, наверно, лет тридцать, отменно загорелый малый, с золотой, как у многих, цепочкой на крепкой шее моряка, привыкшего к работе с парусами. Золотой же была и застежка, скрепляющая на правом плече ткань белоснежного хитона без пурпуровой каймы. Лицо на редкость самоуверенное (каким оно у меня бывает, может быть только когда мне удается работа, да и то всего несколько минут); Марк открыто любовался собой, глядя в зеркало, нисколько не стесняясь брадобрея, тот, по своему общественному положению, был, конечно, ниже моряка.
Окончив стрижку, он взял со своего столика стеклянный флакон обмакнул в темно-коричневую жидкость тряпицу и без спроса закрасил седые волоски в бороде и на висках клиента.
-Все? – нетерпеливо спросил Марк, поворачивая лицо перед зеркалом.
-Нужно дать высохнуть краске, господин, - ответил брадобрей. – А вдруг чуточку придется подправлять? Да и можно испачкать руки, если тронешь...
-Хорошо, - согласился Марк и, в последний раз глянув на себя, положил зеркало на столик, а лицо подставил яркому солнцу.
А я, представляешь себе, почувствовал, кажется, этот жар на щеках, лежа в каменном дворике полуразрушенного древнегреческого города...
Так, так, сказал я себе, а к кому же все-таки мы идем? Если к женщине, то я могу считать этот день вдвойне-втройне удачным! Я увидел Марка, а теперь, может статься, увижу и ее...
Я не видел, как Марк расплачивался с уличным парикмахером, какой (или какими) монетами (память Марка не фиксировала этого), просто путешествие по узким улочкам вдруг продолжилось. Я жалел, что не могу остановиться, посмотреть на какой-то дом, заглянуть через высокий забор во двор; кроме этого, хотелось запомнить дорогу: вдруг мне самому придется идти по ней через какое-то время – кажется, чудеса на свете все же существуют!
Марк свернул в переулочек, где двоим, чтобы разойтись, надо было прижаться к стенам, прошел еще немного и остановился у калитки. Рядом с калиткой была вделана в стену бронзовая пластина, над которой нависало бронзовое кольцо.
Рука с перстнем – видно, Марк любовался им – несколько раз ударила кольцом по пластине, во дворе раздался чей-то голос и пожилой бородатый мужчина открыл калитку. Увидев Марка, он низко поклонился и забормотал:
-Да хранят тебя боги, молодой господин, проходи, хозяин дома.
Наверно, это был раб, потому что Марк ему не ответил, даже не кивнул, и ступил во двор, вымощенный камнем. Навстречу ему поднялся с плетеного кресла плотный, короткошеий и горбоносый, похожий на борца мужчина, чуть старше его.
-Приветствую тебя, Марк! Море все-таки вернуло бродягу земле и нам! Должно быть, кто-то здорово молился за тебя и твой корабль здесь? А, красавчик?
Мужчины обнялись.
-Понтия! – крикнул, подняв голову ко второму этажу горбоносый. – Посмотри, кто к нам пришел!
-Подождите меня! – послышался сверху женский голос (мое сердце снова заскакало). – Мы еще не кончили. Пармен, прими гостя!
Хозяин хлопнул в ладоши, из каморки на первом этаже выбежал тот же бородатый мужчина, что открыл дверь Марку.
-Накрой стол, - распорядился Пармен, - да поживей. И чтоб все было свежее – нашему гостю-моряку надоела солонина. А пока то да се, принеси нам фалерна.
Мужчины сели в легкие плетеные кресла, заскрипевшие под ними, раб, исчезнув после последнего приказания, тут же появился с подносом, на котором стояли два серебряных кубка и глиняный кувшин, тут же запотевший. Был выдвинут низенький, тоже легкий столик, поднос воцарился на нем. Раб разлил янтарного цвета вино и испарился.
-Расскажи-ка, расскажи, как ты остался жив? – повторил свой вопрос Пармен. – До твоего корабля пришел еще один, и моряки говорили, что попали в страшенный шторм, который бушевал на всем море. Мы здесь трое суток не выходили из домов. Те моряки были уверены, что только им удалось выжить. Вас ведь он тоже захватил?
Марк поднял бокал, поднес сперва к носу.
-Мед с самой Гаметты. И хвоя оттуда же. Узнаю. – Отпил. Причмокнул.
-Только вмешательство Девы спасло нас. Даже капитан сказал: « Спешите молиться, ибо подобных волн я не видел». Они были над нами, Пармен, нависали над кораблем, как крыша. Да, только руки Девы спасли нас – вывели нашу скорлупку из этого ада...