Капитан Ахав, безусловно, самый значительный и сложный образ романа, неизменно привлекает внимание исследователей, которые надеются открыть в нем то, что не удалось открыть их предшественникам. В нем видят твердокаменного реформатора, который «совершенно слеп к двойственности нравственного мира» (Ч. Кук), психически больного мономаньяка; человека, который «противопоставляет свою личную волю и сознание судьбе» (Д. Парк), «воплощение того самого падшего ангела или полубога, который в христианстве назывался по-разному: Люцифером, Дьяволом, Врагом, Сатаной» (Г. Меррей).
В последнее время могучий капитан сделался жертвой поклонников психоанализа. Одержимость одной страстью, «неполноценность», своеобразие характера и темперамента Ахава послужили плацдармом теоретизирования. Характерным представляется способ рассуждения Генри Меррея: «... Ахав - капитан подавленных культурой влечений человеческой природы, то есть той части человеческой личности, которую психоаналитики определяют как «ид». И, коль скоро это так, то его противник Белый Кит не может быть ничем иным, как внутренней системой, ответственной за это подавление.». И далее: «... поскольку Ахава мы согласились считать капитаном Ид, самая простая психологическая формула для мелвилловского драматического эпоса будет такова: бунтующее Ид в смертельном конфликте с подавляющим культурным супер-эго. Старбек, первый помощник означает рациональное реалистическое эго, которое подавлено фанатической компульсивностью Ид и лишено своих нормальных регулирующих функций». [14, c. 219].
Между тем, образ полубезумного капитана, гоняющегося за Белым Китом по всем морям и океанам, обрисован Мелвиллом с достаточной полнотой и честностью, что бы не оставлять и места произвольным толкованиям.
Образ эсхатологии, воплощенный в Ахаве, раскрывается в конфликте между Ахавом и Белым Китом, и нет основания смущаться многозначностью символа, заключенного в белоснежном Левиафане, ибо эта многозначность применительно к каждому воспринимающему сознанию отсутствует. Кит многозначен только для читателя, которому сообщено отношение к нему со стороны Старбека, Стабба, Фласка, Измаила, Ахава и Пипа. И вполне естественно, что значение этого символа нередко противоречат друг другу, как противоречат друг другу представление названных персонажей. Поэтому, правы те исследователи, которые подобно Куку советуют критикам воздержаться от употребления абстрактного специфического термина для обозначения тайны, символизированной в Белом Ките. Мелвилл не оставляет сомнений относительно того, как Ахав воспринимает Белого Кита:
« All the more fell for that in his frantic morbidness he at last came to identify with him. Not only all his bodily woes, but all his intellectual and spiritual exasperations. The White Whale swam before him as the monomaniac incarnation of all those malicious agencies…That intangible malignity which has been from the beginning…Ahab did not fall down and worship it like them; but deliriously transferring its idea to the abhorred white whale, he pitted himself, all mutilated, against it…; all evil, to crazy Ahab, were visibly personified, and made practically assailable in Moby Dick»[37, p.203]. - «Погруженный в угрюмое неистовство, он постепенно стал видеть в Моби Дике не только причину своих телесных недугов, но также источник всех своих душевных мук. Белый Кит плыл у него перед глазами, как бредовое воплощение всякого зла… Белый Кит был для него той темной неуловимой силой, которая существует от века... Ахав не поклонялся ей, но в безумии своем, придав ей облик ненавистного ему белого Кита, он поднялся один, весь искалеченный, на борьбу с нею…; - все зло в представлении безумного Ахава стало видимым и доступным для мести в облике Моби Дика»[18, с.228].
Очевидно речь должна идти не о том, каков символический смысл Моби Дика вообще, но о том, какой смысл вкладывает в него Ахав. Сам по себе Моби Дик для Ахава неясен. В яростном монологе о картонных масках («all visible objects, man, are but as pasteboard masks»[37, p.182] - « все видимые предметы - только картонные маски»[18, с.207]), который невольно наводит на размышление о кантианстве. Мелвилл заставляет Ахава произнести очень существенные слова: «How can the prisoner reach outside except by thrusting through the wall? To me, the white whale is that wall, shoved near me. Sometimes I think there’s naught beyond. But ’tis enough. He tasks me; he heaps me; I see in him outrageous strength, with an inscrutable malice sinewing it»[37, p.183]. - «Как иначе может узник вырваться на волю, если не прорвавшись сквозь стены своей темницы? Белый Кит для меня - это стена воздвигнутая прямо передо мною. Иной раз мне думается, что по ту сторону ничего нет. Но это неважно. С меня довольно его самого, он шлет мне вызов, в нем я вижу жестокую силу подкрепленную непостижимой злобой»[18, с.207].
Ахаву безразлично, что представляет собой Моби Дик на самом деле. Ему важны лишь те черты, которыми он сам наделяет Белого Кита. Это он превращает кита в воплощение Зла, в средоточие ненавистных ему сил. Он проецирует свои представления, явления своего сознания на предметы высшего мира. Он превращает безликость (facelessness) кита в «нестерпимую аллегорию». Трагичность такого образа, с точки зрения Мелвилла, заключается в том, что для него единственным и возможным средством уничтожения зла оказывается самоуничтожение. Но вся беда в том, что такой тип людей, как Ахав, не уходит сам, он ведет к гибели и окружающих.
Охотясь за Белым Китом, Ахав желает его смерти, но смерть Моби Дика, навящевая идея в сознании Ахава, оказывается его (Ахава) смертью в действительности.
3.2.2.Измаил. Чтобы оценить всю важность последствий, связанных с деятельностью Ахава, необходимо постоянно помнить «об истине», добываемой сознанием. Этот образ ближе Мелвиллу, чем все остальное. Его деятельность как раз и представляет собой вариант «интеллектуального созерцания». Воплощением, которого в романе является Измаил.
С точки зрения эсхатологии, присутствие Измаила на корабле можно объяснить тем, что он бежит от хаоса жизни на земле, спасаясь в широких просторах океана.
Путь Мелвилла к Измаилу был долгим и сложным, он лежал через трансформации героя-повествователя в «Марди», который возникал на первых страницах романа в качестве рядового матроса-китобоя, затем обнаруживал внезапную склонность к философским размышлениям, потом превращался в романтического влюбленного в духе поэзии европейских романистов.
В середине романа он становится любознательным путешественником и лишь к концу, в нем начинали доминировать качества искателя универсальной истины. Сюда непосредственно примыкал и опыт Мелвилла в «Белом бушлате». Но только в Моби Дике Мелвилл наконец выработал искомый характер, особый тип сознания, способный к восприятию мира, избавленный от «мешающих факторов» и вооруженный для глубокого проникновения в действительность. В замысле Мелвилла особенно важно, что у Измаила нет никаких целей в жизни, кроме познания. Именно в этом смысл и единственное оправдание ореола разочарования и непривязанности к жизни, которым окружен образ Измаила.
Измаил - простой матрос. Но он образованный человек, бывший учитель. Он бедняк, но едет в плавание не только для заработка, но и потому, что «на земле не осталось ничего, что могло бы занимать» его, потому что это «проверенный способ развязать тоску и наладить кровообращение». Плавание заменяет ему «пулю в пистолет». «Катон с философским жестом бросается грудью на меч», он же «спокойно поднимется на борт корабля».
Измаила невозможно приравнять к другим характерам книги и не только потому, что ему доверена роль повествователя. Мелвилл наделяет его способностью и, более того, склонностью к созерцанию и абстрактному мышлению. Очертания моря, возникающее на страницах Моби Дика, вычерчены сознанием Измаила. Восприятие и осмысление мира у Измаила не содержит в себе элемента самопознания.
В движении постигающей мысли Измаила, воплощается особая творческая настроенность сознания Мелвилла. Измаилу доверены все ключевые позиции в романе: угол зрения, направление обобщений, манера и тон повествования. Измаил протягивает читателю руку на первой же странице романа: « Зовите меня Измаил» и на последней странице этот новоанглийский Вергилий, проведший читателя через девять «повстречаний» и показавший ему апокалиптическую картину гибели «Пекода», вновь возникает со словами Иова на устах: «И спасся только я один, что бы возвестить тебе». Только он мог поведать историю о Белом Ките, ибо только он осуществил свое предназначение - приподнял завесу, скрывающую истину. Обаяние Измаила, признающее особую убедительность его повести, заключается в том, что сознание его, хоть и созерцательное, несет на себе печать тяжкого жизненного опыта и потому соединяет юношескую пламенность и скептицизм зрелости.
Неутомимое сознание Измаила непрерывно работает. Созерцая землю и небо, человека и природу, океаны и звезды, оно пытается разрешить великую загадку жизни, отыскать высшую нравственную силу, управляющую вселенной. Но вселенная загадочна, молчалива, многозначна. Она ускользает от созерцателя и ревниво хранит свои тайны. Сознание Измаила бесплодно мечется в ее просторах, покуда не находит ее воплощенной в едином динамическом символе Белого Кита:
«I, Ishmael, was one of that crew; my shouts had gone up with the rest; my oath had been welded with theirs; and stronger I shouted, and more did I hammer and clinch my oath, because of the dread in my soul. A wild, mystical, sympathetical feeling was in me; Ahab’s quenchless feud seemed mine. With greedy ears I learned the history of that murderous monster again whom I and all the others had taken our oaths of violence and revenge»[38, p.198]. - «Я, Измаил, был в этой команде; в общем хоре летели к небу мои вопли; мои проклятия сливались с проклятиями остальных; а я орал все громче и заворачивал ругательства все круче, ибо в душе у меня был страх. Извне пришло ко мне и овладело мною всесильное мистическое чувство: неутолимая вражда Ахава стала моею. И я с жадностью выслушал рассказ о свирепом чудовище, которому я и все остальные поклялись беспощадно мстить»[19, с.222].
Хоть Измаил и более сильная натура, но его сознание в этот момент подверглось влиянию Ахава. Трагическая встреча с Моби Диком была необходима, ибо через нее решается великая задача.