И ушла звонить по телефону. Я сунул голову под кран. Эви вытащила пудреницу и говорит:
- Не можно смотреть.
Через двадцать минут наше такси подъехало к зданию райкома. Жбанков всю дорогу пел:
- Не хочу с тобою говорить, Не пори ты, Маня, ахинею... Лучше я уйду к ребятам пить, эх, у ребят есть мысли поважнее...
Вероятно, таинственная Маня олицетворяла райком и партийные сферы...
Эви гладила мою руку и шептала с акцентом волнующие непристойности. Белла Константиновна выглядела строго.
Она повела нас широкими райкомовскими коридорами. С ней то и дело здоровались.
На первом этаже возвышался бронзовый Ленин. На втором - тоже бронзовый Ленин, поменьше. На третьем - Карл Маркс с похоронным венком бороды.
- Интересно, кто на четвертом дежурит? - спросил, ухмыляясь, Жбанков.
Там снова оказался Ленин, но уже из гипса...
- Подождите минутку, - сказала Белла Константиновна.
Мы сели. Жбанков погрузился в глубокое кресло. Ноги его в изношенных скороходовских ботинках достигали центра приемной залы. Эви несколько умерила свой пыл. Уж чересчур ее призывы шли вразрез с материалами наглядной агитации. Белла приоткрыла дверь:
- Заходите.
Лийвак говорил по телефону. Свободная рука его призывно и ободряюще жестикулировала. Наконец он повесил трубку.
- Отдохнули?
- Лично я - да, - веско сказал Жбанков. - У меня открылось второе дыхание...
- Вот и отлично. Поедете на ферму.
- Это еще зачем?! - воскликнул Жбанков. - Ах, да...
- Вот данные относительно Линды Пейпс... Трудовые показатели... Краткая биография... Свидетельства о поощрениях... Где ваши командировочные? Штампы поставите внизу... Теперь, если вечер свободный, можно куда-то пойти... Драмтеатр, правда, на эстонском языке, Сад отдыха... В "Интуристе" бар до часу ночи... Белла Константиновна, организуйте товарищам маленькую экскурсию...
- Можно откровенно? - Жбанков поднял руку.
- Прошу вас, - кивнул Лийвак.
- Здесь же все свои.
- Ну, разумеется.
- Так уж я начистоту, по-флотски?
- Слушаю.
Жбанков шагнул вперед, конспиративно понизил голос:
- Вот бы на кир перевести!
- То есть? - не понял Лийвак.
- Вот бы, говорю, на кир перевести!
Лийвак растерянно поглядел на меня. Я потянул Жбанкова за рукав. Тот шагнул в сторону и продолжал:
- В смысле - энное количество водяры заместо драмтеатра! Я, конечно, дико извиняюсь...
Изумленный Лийвак повернулся к Белле. Белла Константиновна резко отчеканила:
- Товарищ Жбанков и товарищ Довлатов обеспечены всем необходимым.
- Очень много вина, - простодушно добавила Эви.
- Что значит - много?! - возразил Жбанков. - Много - понятие относительное.
- Белла Константиновна, позаботьтесь, - распорядился секретарь.
- Вот это - по-флотски, - обрадовался Жбанков, - это - по-нашему!
Я решил вмешаться.
- Все ясно, - говорю, - данные у меня. Товарищ Жбанков сделает фотографии. Материал будет готов к десяти часам утра.
- Учтите, письмо должно быть личным...
Я кивнул.
- Но при этом его будет читать вся страна.
Я снова кивнул.
- Это должен быть рапорт...
Я кивнул в третий раз.
- Но рапорт самому близкому человеку...
Еще один кивок. Лийвак стоял рядом, я боялся обдать его винными парами. Кажется, все-таки обдал...
- И не увлекайтесь, товарищи, - попросил он, - не увлекайтесь. Дело очень серьезное. Так что в меру...
- Хотите, я вас с Довлатовым запечатлею? - неожиданно предложил Жбанков. - Мужики вы оба колоритные...
- Если можно, в следующий раз, - нетерпеливо отозвался Лийвак, - мы же завтра увидимся.
- Ладно, - согласился Жбанков, - тогда я вас запечатлею в более приличной обстановке...
Лийвак промолчал...
...Внизу нас ждала машина с утренним шофером.
- На ферму заедем, и все, - сказала Белла.
- Далеко это? - спрашиваю.
- Минут десять, - ответил шофер, - тут все близко.
- Хорошо бы по дороге врезку сделать, - шепнул Жбанков, - горючее на исходе. И затем, обращаясь к водителю: - Шеф, тормозни возле первого гастронома. Да смотри не продай!
- Мне-то какое дело, - обиделся шофер, - я сам вчера того.
- Так, может, за компанию?
- Я на работе... У меня дома приготовлено...
- Ладно. Дело хозяйское. Емкость у тебя найдется?
- А как же?!
Машина остановилась возле сельмага. У прилавка толпился народ. Жбанков, вытянув кулак с шестью рублями, энергично прокладывал себе дорогу.
- На самолет опаздываю, мужики... Такси, понимаешь, ждет... Ребенок болен... Жена, сука, рожает...
Через минуту он выплыл с двумя бутылками кагора. Водитель протянул ему мутный стакан.
- Ну, за все о'кей!
- Наливай, - говорю, - и мне. Чего уж там!
- А кто будет фотографировать? - спросила Эви.
- Мишка все сделает. Работник он хороший.
И действительно, работал Жбанков превосходно. Сколько бы ни выпил. Хотя аппаратура у него была самая примитивная. Фотокорам раздали японские камеры, стоимостью чуть ли не пять тысяч. Жбанкову японской камеры не досталось. "Все равно пропьет", - заявил редактор. Жбанков фотографировал аппаратом "Смена" за девять рублей. Носил его в кармане, футляр был потерян. Проявитель использовал неделями. В нем плавали окурки, фотографии же выходили четкие, непринужденные, по-газетному контрастные. Видно, было у него какое-то особое дарование...
Наконец мы подъехали к зданию дирекции, увешанному бесчисленными стендами. Над воротами алел транспарант: "Кость - ценное промышленное сырье!" У крыльца толпилось несколько человек. Водитель что-то спросил по-эстонски. Нам показали дорогу...
Коровник представлял собой довольно унылое низкое здание. Над входом горела пыльная лампочка, освещая загаженные ступени.
Белла Константиновна, Жбанков и я вышли из машины. Водитель курил. Эви дремала на заднем сиденье.
Неожиданно появился хромой человек с кожаной офицерской сумкой.
- Главный агроном Савкин, - назвался он, - проходите.
Мы вошли. За дощатыми перегородками топтались коровы. Позвякивали колокольчики, раздавались тягостные вздохи и уютный шорох сена. Вялые животные томно оглядывали нас.
... Есть что-то жалкое в корове, приниженное и отталкивающее. В ее покорной безотказности, обжорстве и равнодушии. Хотя, казалось бы, и габариты, и рога... Обыкновенная курица и та выглядит более независимо. А эта - чемодан, набитый говядиной и отрубями... Впрочем, я их совсем не знаю...
- Проходите, проходите...
Мы оказались в тесной комнатке. Пахло кислым молоком и навозом. Стол был покрыт голубой клеенкой. На перекрученном шнуре свисала лампа. Вдоль стен желтели фанерные ящики для одежды. В углу поблескивал доильный агрегат.
Навстречу поднялась средних лет женщина в зеленой кофте. На пологой груди ее мерцали ордена и значки.
- Линда Пейпс! - воскликнул Савкин. Мы поздоровались.
- Я ухожу, - сказал главный агроном, - если что, звоните по местному - два, два, шесть...
Мы с трудом разместились. Жбанков достал из кармана фотоаппарат.
Линда Пейпс казалась мне немного растерянной.
- Она говорит только по-эстонски, - сказала Белла.
- Это не важно.
- Я переведу.
- Спроси ее чего-нибудь для понта, - шепнул мне Жбанков.
- Вот ты и спроси, - говорю. Жбанков наклонился к Линде Пейпс и мрачно спросил: - Который час?
- Переведите, - оттеснил я его, - как Линда добилась таких высоких результатов?
Белла перевела.
Доярка что-то испуганно прошептала.
- Записывайте, - сказала Белла. - Коммунистическая партия и ее ленинский Центральный Комитет...
- Все ясно, - говорю, - узнайте, состоит ли она в партии?
- Состоит, - ответила Белла.
- Давно?
- Со вчерашнего дня.
- Момент, - сказал Жбанков, наводя фотоаппарат. Линда замерла, устремив глаза в пространство.
- Порядок, - сказал Жбанков, - шестерик в кармане.
- А корова? - удивилась Белла.
- Что - корова?
- По-моему, их нужно сфотографировать рядом.
- Корова здесь не поместится, - разъяснил Жбанков, - а там освещение хреновое.
- Как же быть?
Жбанков засунул аппарат в карман.
- Коров в редакции навалом, - сказал он.
- То есть? - удивилась Белла.
- Я говорю, в архиве коров сколько угодно. Вырежу твою Линду и подклею.
Я тронул Беллу за рукав:
- Узнайте, семья большая?
Она заговорила по-эстонски. Через минуту перевела:
- Семья большая, трое детей. Старшая дочь кончает школу. Младшему сыну - четыре годика.
- А муж? - спрашиваю. Белла понизила голос:
- Не записывайте... Муж их бросил.
- Наш человек! - почему-то обрадовался Жбанков.
- Ладно, - говорю, - пошли...
Мы попрощались. Линда проводила нас чуточку разочарованным взглядом. Ее старательно уложенные волосы поблескивали от лака.
Мы вышли на улицу. Шофер успел развернуться. Эви в замшевой куртке стояла у радиатора. Жбанков вдруг слегка помешался.
- Кыйк, - заорал он по-эстонски, - все! Вперед, товарищи! К новым рубежам! К новым свершениям!
Через полчаса мы были у реки. Шофер сдержанно простился и уехал. Белла Константиновна подписала его наряд.
Вечер был теплый и ясный. За рекой багровел меркнущий край неба. На воде дрожали розовые блики.
В дом идти не хотелось. Мы спустились на пристань. Некоторое время молчали. Затем Эви спросила меня:
- Почему ты ехал в Эстонию?
Что я мог ответить? Объяснить, что нет у меня дома, родины, пристанища, жилья?.. Что я всегда искал эту тихую пристань?.. Что я прошу у жизни одного - сидеть вот так, молчать, не думать?..
- Снабжение, - говорю, - у вас хорошее. Ночные бары...
- А вы? - Белла повернулась к Жбанкову...
- Я тут воевал, - сказал Жбанков, - ну и остался... Короче - оккупант...
- Сколько же вам лет?
- Не так уж много, сорок пять. Я самый конец войны застал, мальчишкой. Был вестовым у полковника Адера... Ранило меня...
- Расскажите, - попросила Белла, - вы так хорошо рассказываете.
- Что тут рассказывать? Долбануло осколком, и вся любовь... Ну что, пошли?
В доме зазвонил телефон.
- Минутку, - воскликнула Белла, на ходу доставая ключи. Она скоро вернулась, - Юхан Оскарович просит вас к телефону.
- Кто? - спрашиваю.