- Ты уверена?
- Да. Она бы убила меня, если б знала. - Сюзан засмеялась, повергнув
их в ужас. - У Риа под кроватью луна в ящике.
- Розовая луна.
- Да.
- Под ее кроватью.
- Да. - На этот раз Сюзан освободилась от рук Алена. Описала ими
круг, а затем на мгновение ее лицо исказила гримаса алчности. - Я бы
хотела иметь такую, Роланд. Очень хотела. Красивая луна! Я видела ее,
когда она послала меня за дровами. Через окно Она выглядела.., молодой.
- И опять, - Я бы хотела иметь такую.
- Нет.., тебе она ни к чему. Но она у нее под кроватью?
- Да, в тайнике, который она открывает с помощью магии.
- У нее часть Радуги Мейрлина, - прошептал Катберт. - У этой старой
суки розовый шар, о котором говорил нам твой отец.., неудивительно, что
она знает все.
- Нужно ли нам узнать что-то еще? - спросил Ален. - У нее похолодели
руки. Мы забрались очень глубоко. Пока все в порядке, но... - Я думаю,
мы узнали все, что хотели. - Сказать ей, чтобы она все забыла?
Роланд без промедления мотнул головой - они ка-тет, у них нет друг от
друга тайн. Коснулся пальцев Сюзан. Да, очень холодные.
- Сюзан?
- Да, дорогой.
- Я сейчас произнесу стишок. Когда я закончу, ты будешь помнить все,
как и в прошлый раз. Хорошо?
С улыбкой она закрыла глаза:
- Рыбки и птички, медведи и зайки... Улыбаясь, Роланд закончил за
нее: - Исполнят любое желанье твое.
Ее глаза открылись. Она улыбнулась.
- Ты. - Она поцеловала его - Ты со мной, Роланд. Ты со мной, любовь
моя.
Не в силах сдержать себя, Роланд заключил ее в объятия.
Катберт отвернулся Ален уставился на сапоги, откашлялся.
9
- Ты отнимешь у нее хрустальный шар? - спросила Сюзан. Они
возвращались в Дом-на-Набережной, и она сидела позади него, обхватив за
талию руками.
- Пока пусть он останется там, где находится сейчас. Магический
кристалл отдан ей на хранение Джонасом, который получил его от Фарсона,
в этом я не сомневаюсь. И его повезут на запад вместе с остальным
добром. В этом тоже сомнений быть не может. Мы возьмем его, когда будем
разбираться с нефтью и людьми Фарсона.
- Ты увезешь его с собой?
- Увезу или разобью. Скорее всего увезу, чтобы отдать отцу, но это
сопряжено с риском. Кристалл очень могущественный.
- Допустим, она увидит твои планы? Допустим, предупредит Джонаса или
Кимбу Раймера?
- Если она не увидит, как мы отнимаем у нее любимую игрушку, не
думаю, что она воспрепятствует исполнению наших планов. Полагаю, мы
нагнали на нес страха, а если она подпала под магию шара, то уже не
может оторваться от него, ей нет дела ни до чего другого.
- Но она его не отдаст. Она захочет, чтобы шар остался при ней.
Быстрый шел по тропе, проложенной в лесу вдоль берега. Через редеющие
ветви они уже видели серые камни стены, окружающей Дом-на-Набережной, с
востока на них накатывал шум прибоя.
- Ты сможешь проникнуть во дворец незамеченной, Сюзан?
- Конечно.
- И ты знаешь, что должна делать ты, а что - Шими?
- Да. Давно мне не было так хорошо. Голова такая ясная, словно
отчистилась от тумана.
- Если так, благодарить надо Алена. Мне такое не под силу.
- В его руках волшебная сила?
- Да.
Они достигли калитки. Сюзан легко соскользнула на землю. Он тоже
спешился, встал рядом, обнял девушку за талию. Она смотрела на луну.
- Посмотри, она уже так пополнела, что начинает проглядывать лицо
Демона. Видишь его?
Линия носа, намек ухмылки. Глаза еще нет, но да, он видел Демона. -
Он так пугал меня, когда я была маленькая. - Сюзан говорила шепотом,
помня о близости дворца. - В полнолуние я даже закрывала ставни. Я
боялась, что Демон увидит меня, спустится и заберет к себе, чтобы
съесть. - Ее губы дрожали. - Дети такие глупые, не правда ли?
- Иногда.
В детстве он не боялся Демонической Луны, но боялся той, что
округлялась сейчас с каждой ночью. Будущее окутала тьма, и узкой была
тропа, ведущая к свету. - Я люблю тебя, Сюзан. Люблю всем сердцем.
- Я знаю. И я люблю тебя. - Она поцеловала его в губы, приложила руку
к своей груди, потом поцеловала теплую ладонь. Он крепко обнимал ее, а
она, над его плечом, смотрела на полнеющую луну.
- Неделя до дня Жатвы. - Fin de ano <завершение года (исп.).>, как
называют его vaqueros и labradoros <земледельцы (исп.).>. Как это время
называют в твоей земле?
- Примерно так же. У нас оно называется закрытие года. Женщины
раздают всем маленькие подарки и поцелуи.
Сюзан тихонько рассмеялась:
- Может, твоя земля не покажется мне чужой.
- Лучшие поцелуи тебе придется приберечь для меня.
- Я приберегу.
- Что бы ни случилось, мы будем вместе, - твердо заявил Роланд, но
над ними, в звездном небе, усмехалась Демоническая Луна, словно зная,
какое им уготовано будущее.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
ЗАКРЫТИЕ ГОДА
1
Вот и приходит в Меджис fin de ano, называемое во Внутренних феодах
закрытием года. Приходит, как и тысячу раз до того.., или десять тысяч,
или сто тысяч. Никто не может сказать точно: мир "сдвинулся", и время
стало не таким, как прежде. В Меджисе есть поговорка: "Время - лицо на
воде".
На полях мужчины и женщины в перчатках, одетые в самые толстые пончо,
добирают остатки картофеля. Ветер дует с востока на запад, сильный
ветер, пронизывающий, и в холодном воздухе стоит запах соли.., запах,
что слезы. Los campensinos <крестьяне (исп.).> работают весело, говоря о
том, как славно погуляют на дне Жатвы, но они чувствуют разлитую в
воздухе грусть: год уходит. Убегает от них, как вода в реке, и хотя
никто об этом не упоминает, все знают.
В садах смеющиеся парни снимают с верхушек последние яблоки (теперь,
когда ветер дует не переставая, женщин до такой работы не допускают).
Над ними по ярко-синему небу эскадрильи гусей тянутся к югу, выкрикивая
на лету хрипловатое adieux <прощай (фр.)>.
Маленькие рыбацкие баркасы уже вытащены из воды. Их владельцы шкурят
и красят корпуса. Работают они голые по пояс, несмотря на ледяной ветер,
и поют. Поют старые, передаваемые из поколения в поколение песни...
Я хозяин бездонных и синих морей, Вот и все, чем я славен и горд.
Полный невод тяну я с добычей своей, Да помогут мне ангел и черт.
Я хозяин глубин этих темных и волн, Всех бескрайних полей голубых.
И качается легкий и маленький челн На просторах владений моих!
<перевод Наталии Рейн.> ...и иногда маленький бочонок грэфа
перекочевывает от одного баркаса к другому. В бухте остались только
большие шхуны. Они меряют ее широкими кругами, проверяя заброшенные
сети. Точно также сторожевой пес обегает вверенное ему стадо овец. В
полдень поверхность воды яростно сверкает в лучах осеннего солнца, а
мужчины сидят на палубах скрестив ноги, перекусывают. Они знают, что вся
эта красота принадлежит им.., по крайней мере до того времени, как
налетят серые зимние шторма, заплевывая их ледяным дождем и снегом.
Завершается, завершается год. Вдоль улиц Хэмбри уже развешены и горят по
вечерам праздничные фонарики, а руки пугал выкрашены в красный цвет.
Везде красуются амулеты, приносящие урожай, и хотя женщины на улицах и
рынках часто целуют незнакомых мужчин и сами подставляют губы или щеки
для поцелуя, половые контакты сходят на нет. Они возобновятся (да еще
как!) в ночь Жатвы. Чтобы на Полную Землю принести обычный урожай
младенцев.
На Спуске лошади носятся галопом, словно понимая (скорее всего так
оно и есть), что дни их свободы сочтены. А при особо сильных порывах
ветра они поворачиваются мордой на запад, показывая зиме зад. На ранчо с
окон снимают сетчатые рамы и устанавливают ставни. В громадных кухнях
ранчо и - меньших по размерам - ферм никто не пытается сорвать жатвенный
поцелуй, а о сексе просто не думают. Это время заготовок и переработки
урожая, так что работа там начинается задолго до рассвета, а
заканчивается куда как позже заката. И стоит запах яблок и свеклы,
фасоли и моркови, тушащегося мяса. Женщины работают весь день, в постель
падают замертво, чтобы рано утром вновь подниматься и идти на кухню.
В городских дворах жгут листву, и по мере того как неделя
приближается к концу и лицо старого Демона проступает все отчетливее,
красноруких пугал все чаще бросают в костры. В полях стебли кукурузы
пылают, как факелы, и часто пугала горят вместе с ними, их красные руки
и вышитые белыми нитками глаза лопаются от жары. Люди стоят вокруг этих
костров молча, с суровыми лицами. Никто не говорит об ужасных обычаях
прошлого и жестоких старых богах, которых умиротворяют сжиганием этих
пугал, но все это и так прекрасно знают Время от времени кто-нибудь из
людей едва слышно шепчет себе под нос два слова: Гори огнем.
Они закрывают, закрывают, закрывают год. На улицах взрываются
хлопушки и петарды. Иной раз раздается такой мощный "ба-бах", что даже
смирные тягловые лошади лягают телеги. И эхо каждого взрыва заглушает
детский смех. На крыльце продовольственного магазина, что напротив
"Приюта путников", поцелуям, иногда скромным, а иногда и с язычком, не
видно конца, но шлюхи Корал Торин ("Сладенькие", как любит называть себя
и коллег Герт Моггинс) скучают. На этой неделе клиенты у них наперечет.
Это еще не Новый год, когда будут жарко гореть поленья, а весь Меджис
танцевать.., и, однако, старый год уходит. Именно на праздник Жатвы,
сопровождаемый ритуалом гори огнем, приходится окончание года и все,
начиная от Стенли Руиса, стоящего за стойкой бара под чучелом
Сорви-Головы, до последнего скотовода Френа Ленджилла у самой границы
Плохой Травы, это знают. В воздухе разлита тоска, кровь зовет в путь, в
дальние края, одиночество щемит сердце.
Но этот год принес с собой и нечто особенное: ощущение чего-то
дурного, скверного, ощущение, которое, однако, никто не мог выразить