"Селекционер-самородок". Тут же была помещена и фотография самородка, склонившегося над кустом своего гибрида, как бы рассматривая сквозь него зримые черты прекрасного будущего нашей планеты. После районной газеты откликнулась и областная, напечатав небольшую заметку, а потом уже и всесоюзная в проблемной статье "Научное творчество масс" упомянула фамилию Гладышева в общем списке. В своих изысканиях и в борьбе с рутиной Гладышев опирался еще на отзыв одного сельхозакадемика, хотя отзыв был отрицатедьный. На письмо, направленное ему лично, академик ответил, что опыты, проводимые Гладышевым, антинаучны и бесперспективны. Тем не менее , он советовал Гладышеву не падать духом и, ссылаясь на пример древних алхимиков, утверждал, что в науке никакой труд не бывает напрасным, можно искать одно, а найти другое. И письмо это, несмотря на его смысл, произвело на адресата сильное впечатление, тем более , что напечатано было на официальном бланке солидного учреждения, где Гладышева называли "уважаемый товарищ Гладышев" и где академик собственноручно поставил подпись. И на всех, кто читал письмо, это тоже производило известное впечатление. Но когда самородок, в который-то раз, начинал с кем-нибудь обсуждать перспективы, которые откроются перед миром после внедрения пукса, люди скучнели, отходили в сторону, и Гладышев, подобно многим научным гениям, испытывал состояние полного одиночества, пока не подвернулся под руку Чонкин.
Гладышев любил рассказывать о своем деле, а Чонкин от скуки был не прочь и послушать. Это их сблизило, и они подружились. Бывало, Чонкин выберется на улицу по делу или так просто, а Гладышев уже копается в своем огороде окучивает, пропалывает, поливает. И всегда в одном и том
же костюме: кавалерийские галифе, заправленные в потертые
яловые сапоги, старая, драная майка и широкополая соломенная шляпа в виде сомбреро, где он только нашел ее, непонятно.
Чонкин помашет селекционеру рукой:
-- Слышь, сосед, здорово!
-- Желаю здравствовать,-- вежливо ответит сосед.
-- Как жизнь?-- поинтересуется Чонкин.
-- Тружусь,-- последует скромный ответ.
Так слово за слово и течет разговор, плавный, непринужденный.
-- Ну, когда ж у тебя картошка-то с помидором вырастет?
-- Погоди, еще рано. Всему, как говорится, свой срок.
Сперва еще отцвести должно.
-- Ну, а если и в этом году опять не получится, что будешь делать?-- любопытствует Чонкин.
-- В этом должно получиться, -- с надеждой вздыхает Гладышев. -- Да ты сам посмотри. Стебель получается вроде картофельный, а на листве нарезь, как на томате. Видишь?
-- Да кто его знает, -- сомневается Чонкин, -- сейчас пока вроде не разберешь.
-- Ну как же не разберешь?-- обижается Гладышев.-- Ты погляди, кусты-то какие пышные.
-- Насчет пышности, это да,-- соглашается Чонкин. И лицо его оживляется. У него тоже возникла идея. Слышь, а так не может получиться, чтобы помодоры были внизу, а картошка наверху?
-- Нет, так не может быть,-- терпеливо объясняет Гладышев.-- Это противоречило быГзаконам природы, потому что картофель есть часть корневой системы, а томаты наружный плод.
-- А вообще-то было бы интересно,-- не сдается Чонкин.
Для Гладышева вопросы Чонкина, может, и кажутся глупыми, но чем глупее вопрос,нтем умнее можно на него ответить, поэтому оба вели эти разговоры с большим удовольствием. С каждым днем дружба их крепла. Они уже договаривались, чтобы встретиться по-семейному: Чонкин с Нюрой, а Гладышев со своей женой Афродитой (так звал ее Гладышев, а за ним стали звать и другие, хотя от рождения она числилась Ефросиньей). 11
В этот день Чонкин успел переделать кучу дел. Натаскал воду, наколол дров, накормил отрубями кабана Борьку и сварил обед для себя и для Нюры. После этого он обычно, как был, в Нюрином переднике садился к окошку и, подперев голову рукой, поджидал Нюру. А другой раз, чтобы время быстрее текло, садился к окну с вышиванием. Посмотреть на солдата, который сидит в женском переднике у окна да еще занимается вышиванием, смех, но что делать, если Чонкину нравилось вышивать? Интересно ему было, когда из разноцветных крестиков складывалось изображение петуха, или розы, или еще чего-нибудь.
Сейчас он тоже начал вышивать, но работа не клеилась, мысли о неопределенности его положения отвлекали.
Несколько раз он выходил на крыльцо поговорить с Гладышевым, но того не было, а зайти к нему домой, беспокоить Чонкин стеснялся, тем более что до этого ни разу не заходил.
Чтобы как-то убить время, занялся более тупой, чем вышивание, работой -- вымыл полы. Грязную воду вынес за калитку и выплеснул на дорогу.
Девочка лет пяти в цветастом ситцевом платье играла возле забора с кабаном Борькой: сняла с головы шелковый
бантик и повязала Борьке на шею. Борька вертел шеей,
пытаясь разглядеть бантик, но это ему не удавалось. Увидев Чонкина, девочка поспешно сняла бантик с Борьки и зажала в руке.
-- Ты чья будешь, девочка?-- спросил Иван.
-- Я-то Килина, а ты чей?
-- А я сам свой,-- усмехнулся Иван.
-- А я папина и мамина,-- похвасталась девочка.
-- А кого ты больше любишь -- папу или маму?
-- Сталина,-- сказала девочка и, смутившись, убежала.
-- Ишь ты, Сталина.-- Глядя ей в след, Чонкин покачал головой.
Впрочем, Сталина он по-своему тоже любил.
Помахивая пустым ведром, направился он назад к дому, и
в это время на свое крыльцо вылез Гладышев, взлохмаченный,
с красными полосками на щеке.
-- Слышь, сосед!-- обрадовался Чонкин.-- А я тебя тут дожидаю уже более часу, куда это, слышь, думаю, запропал?
-- Соснул я малость,-- смущенно сказал Гладышев, потягиваясь и зевая.-- После обеда книжку прилег почитать по части селекции растений, а оно, вишь, разморило.п Жара-то какая стоит, прямо наказание. Не будет дождя, так все чисто попалит.
-- Слышь, сосед,-- сказал Чонкин,-- хошь табачку? У меня самосад крепкий, аж в горле дерет. Нюрка вчера на рынке в Долгове купила.
Он отогнул передник, достал из кармана масленку из-под ружейного масла, набитую табаком, и газету, сложенную книжечкой.
Табак для здоровья- вреднейшее дело,-- изрек Гладышев, подходя к жердевому забору , разделявшему два огорода. Ученые подсчитали, что капля никотина убивает лошадь.
Однако, от угощения отказываться не стал. Закурил,
закашлялся.
-- Да уж табачок-крепачок,-- одобрил он.
-- Табачок самсон, молодых на это дело, стариков на сон,-- поддержал Чонкин.-- А у меня к тебе, слышь, сосед, дело есть небольшое.
-- Какое ж дело?-- скосил на него глаза Гладышев.
-- Да дело-то зряшное, ерунда совсем.
-- Ну, а все-таки?
-- Да так, не стоит даже и говорить.
-- Ну, а не стоит -- не говори,-- рассудил Гладышев.
-- Это, конечно, правильно,-- согласился Чонкин.-- Но, с другой стороны, как же не говорить? Прислали меня сюда на неделю, и сухой паек на неделю, а прошло уже полторы, а меня не берут. И опять же насчет сухого пайка никакого известия. Значит, я что же, выходит, должон жить за счет бабы?
-- Да, это нехорошо,-- сказал Гладышев.-- Ты теперь называешься -- Альфонс.
-- Ну, это ты брось,-- не согласился Чонкин.-- Ты, слышь, жену свою как хошь называй, хоть горшком, а меня зови попрежнему Ваней. Так вот я тебе к чему говорю. Письмишко
надо составить к моему командиру, что я есть и как мне
быть дальше. Ты-то человек грамотный, а я вообще-то буквы понимаю, а пишу плохо. В школе еще кой-как кумекал, а потом в колхозе и в армии все на лошади да на лошади знай тяни вожжу то вправо, то влево, а грамоты там никакой и не нужно.
-- А расписываться умеешь?-- спросил Гладышев.
-- Нет, это-то я могу. И читать, и расписываться. Я, слышь, знаешь, как расписываюсь? Сперва пишу "И", потом "Ч", потом кружочек, и дальше все буква к букве, и в конце
такую черточку с вывертом, и на всю страницу от края до
края. Понял?
-- Понял,-- сказал Гладышев.-- А бумага, чернила у тебя есть?
-- А как же,-- сказал Иван.-- Нюрка-то, она почтальоншей работает. Тоже работа, тебе скажу, не для каждого. Голову надо большую иметь.
-- Ну ладно,-- наконец согласился Гладышев,-- пошли к тебе, а то у меня там баба с дитем, будут мешать. А это дело серьезное, тут надо писать политически выдержанно.
Через час политически выдержанный документ был составлен
Выглядел он так:
Командиру батальона тов. Пахомову от рядового красноармейца тов. Чонкина Ивана
Р А П О Р Т
Разрешите доложить, что за время Вашего отсутствия и моего присутствия на посту, а именно по охране боевой
техники самолета, никаких происшествий не случилось, о чем
сообщаю в письменном виде. А также разрешите доложить, что
воспитанный в духе беззаветной преданности нашей Партии,
Народу и лично ВеликомуНГению тов. Сталину И.В., я готов и в дальнейшем беспрекословно служить по защите нашей Социалистической Родине и охране ее Границ, для чего прошу выдать мне сухой паеквна неопределенное время, а также недополученный мною комплект обмундирования.
В моей просьбе прошу не отказать.
К сему остаюсь...
Складно,-- одобрил Чонкин сочинение Гладышева и поставил свою подпись, как обещал, через всю страницу.
Гладышев написал еще и адрес на приготовленном Чонкиным конверте без марки и ушел довольный.
Чонкин положил конверт на стол, взял растянутую на пяльцах салфетку и сел к окошку. За окном было уже не так жарко, солнце клонилось к закату. Скоро должна была прийти Нюра, кабан Борька поджидал ее уже на бугре за деревней. 12
Привязав лошадь у Нюриной калитки, председатель Голубев поднялся на крыльцо. Нельзя сказать, чтобы он при этом сохранял полное присутствие духа, скорее наоборот, он
входил в Нюрин дом, испытывая ,примерно, такое волнение,
как входя к первому секретарю райкома. Но он еще по дороге
решил, что войдет, и сейчас не хотел отступать от этого
своего решения.
Постучал в дверь и, не дожидаясь ответа, открыл ее. Чонкин при его появлении испуганно и растерянно шарил глазами по комнате, ища, куда бы сунуть пяльцы.