роль... Ксения Павловна не поняла или сделала вид, что не поняла Зину.
-- Николай будет очень расстроен, -- повторила она.
А Зине почему-то казалось, что Патов будет ликовать, узнав об их
неудаче.
-- Вы не верите, что он расстроится? -- спросила Ксения Павловна.
-- Давайте я налью горячего чая, -- сказала Зина. И про себя подумала:
"А я научилась умалчивать. Взрослею! Взрослею!..."
Зина и Лера спешили на репетицию.
-- Он сказал маме... еще там, в драмтеатре: "Простите, пожалуйста, что
так получилось!" А он-то при чем? Это ему надо сказать: "Простите,
пожалуйста..." И бок у него разболелся.
-- Я вчера вечером спустилась в общежитие, -- сказала Зина. -- Но
Андрей уже спал. По крайней мере, у него в комнате не было света.
-- Что же ты?... Надо было постучаться... Разбудить его! Сказать, чтобы
не волновался. Что он ни в чем не виноват. Абсолютно ни в чем! -- Лера
взглянула на часы. -- Уже половина одиннадцатого! Неужели ему до сих пор
никто этого не сказал?
-- Сейчас скажем, -- успокоила ее Зина. -- Через пять минут!
-- А я-то хороша! -- продолжала Лера. -- Не решилась зайти в общежитие,
в его комнату... Потому что это, как говорит папа, "не положено". Разве не
все равно, что подумала бы по этому поводу Галя Бойкова? Весь вечер
принимала участие в выяснении семейных историй, которые и так совершенно
ясны.
-- Утром я забегала, а он уже ушел в театр, -- сказала Зина. Они
подошли к зданию театра, завернули за угол, где был служебный подъезд... И
увидели карету "скорой помощи". Лера остановилась.
-- Это за ним... -- сказала она.
-- За кем? -- машинально спросила Зина, хотя поняла, о ком идет речь.
Они обе рванулись к театру.
Но в этот момент дверь распахнулась и на улицу высыпали актеры,
растерянные, без пальто и без шапок. Показался санитар в белом халате,
надетом поверх пальто. Санитар держал за передние ручки носилки, на которых
лежал Андрей. Он пытался улыбаться, но это у него не получалось. Сзади
носилки держал другой санитар. А сбоку за них цеплялся Иван Максимович... Он
застрял в дверях и с трудом протолкнулся. -- Андрюша, -- сказала Лера. -- Ты
видишь? Я тут...
-- Мы здесь! -- подтвердила Зина. Он преодолел боль и улыбнулся.
-- Все к лучшему, -- сказал он. -- Человек должен немного полежать и
подумать. И от проклятого аппендицита надо же когда-нибудь избавляться! А вы
тем временем репетируйте...
Носилки вкатили в машину.
-- Я с ним, -- сказала Лера. -- Я врач...
-- Но там же нет места, -- возразил шофер, закрывавший заднюю дверцу.
-- Я с ним! -- повторила Лера.
Шофер взглянул на нее и махнул рукой.
Возле машины тяжеловесно суетился Костя Чичкун. Казалось, он собирался
поднять "скорую помощь" на руки и унести ее вместе с Андреем.
Щеголеватая белая машина с красными крестами на боках негромко
зарокотала и тронулась.
-- Как же теперь... без него? -- спросила молоденькая артистка.
-- Сейчас ему сделают операцию, -- сказал Иван Максимович. -- Вечером
мы поедем к нему...
-- Я поеду сейчас! -- возразила Зина.
-- Мне кажется, что он уже давно-давно в нашем театре... -- сказала
Валентина Степановна, которая тоже стояла на улице без пальто и только
прикрывалась платком.
... За белой стойкой сидела пожилая женщина в очках, в белом халате и
белой шапочке, которая своей юной кокетливостью диссонировала со спокойным,
отрешенным выражением лица дежурной. Женщина вязала и была глубоко, всецело
поглощена этим занятием.
Порой губы ее начинали шевелиться.
"Будто учит роль", -- подумала Зина, которая часто на улице вот так же
шептала, вызывая удивление и легкий испуг у прохожих.
Дежурная считала петли.
Время от времени звонил телефон. Она, ничуть не меняясь в лице, снимала
трубку, заглядывала в список и отвечала: "Состояние удовлетворительное...
Состояние тяжелое". Сообщала температуру. Казалось, она в эти мгновения была
далека от мысли, что на другом конце провода ее ответа ждут с замиранием.
"Привыкла..." -- подумала Зина.
Ударение дежурная делала только на цифрах: номер отделения, номер
палаты, температура.
Несколько раз Зина подходила к дежурной, и та сообщала:
-- Лежит в послеоперационном отделении. Сведений нет.
Потом с длинной белой скамьи поднимался Костя, и дежурная сообщала ему
то же самое. Потом поднимался Иван Максимович... Это не удивляло и не
раздражало дежурную. Она, не отрываясь от вязанья, отвечала:
-- В послеоперационной... Сведений нет. Наконец Зина не выдержала:
-- Но ведь вчера сказали, что операция прошла хорошо!
-- А я разве говорю, что плохо? -- считая петли, ответила дежурная.
-- Тогда почему нет сведений?
-- Будут. Вы посидите спокойненько. Только Валентина Степановна не покидала белой скамьи. Она все время
говорила на отвлеченные темы. Когда кто-нибудь из ее соседей по скамье
подходил к дежурной, она чутко прислушивалась. И продолжала свой прерванный
монолог... Не об Андрее, не о болезнях, а о том, как на последнюю
конференцию юных зрителей вдруг пришел Патов и стал объяснять, что такое
театр.
"Ищет аудиторию", -- подумала Зина.
-- Это было полезно, -- сказала Валентина Степановна, -- Правда, мы не
обсудили спектакль, который накануне смотрели ребята... Но ему задавали
вопросы. Кстати, с какого класса мы будем пускать на "Ромео и Джульетту"? С
восьмого или с девятого?
-- Надо сначала посмотреть, какой выйдет спектакль, -- ответил Иван
Максимович. -- Посоветуемся с Андреем... Пусть он решит.
После одного из звонков дежурная ничего не ответила, что-то записала, а
повесив трубку, перестала вязать.
Зина подскочила к белой стойке.
-- Вы кто ему будете? -- не дождавшись вопроса, спросила дежурная. --
Мы артисты... -- сказала Зина.
-- И он тоже артист?
-- Режиссер... и артист. А что случилось? -- Этот вопрос Зина не
произнесла, а как бы выдохнула.
-- Возьмите бирочки и поднимитесь на третий этаж. К главврачу... Пальто
и сумочки сдайте в гардероб, -- сказала дежурная так ласково, что лоб Зины
стал мокрым. Они поднялись на третий этаж. Секретарь главврача, похожая на
доцента или профессора, седая, в пенсне, с поспешностью, которую от нее
трудно было ожидать, распахнула дверь кабинета. Главврач, невысокий полный
мужчина, чем-то напоминавший Ивана Максимовича, сразу поднялся, пододвинул
Валентине Степановне и Зине стулья.
Секретарша осталась стоять в дверях, будто хотела услышать, что скажет
главврач.
-- Мы боремся за его жизнь, -- сказал он. -- Отказала почка. Потом
другая... Мы подключили искусственную. Это может случиться после любой
операции. С почечными больными...
Никто ничего не спросил.
-- Вы посидите, пожалуйста, у меня, -- предложил главврач.
Никто не сел... Все стояли. Зина поеживалась.
-- Вам холодно? -- спросила секретарша. И закрыла форточку.
-- Не волнуйтесь... Там борются за его жизнь! -- сказал главврач.
-- Уже не борются...
Это сказала Лера. Она стояла в дверях.
Андрей лежал в фойе ТЮЗа.
На стенах, как всегда, висели фотографии. В аквариумах, как всегда,
плавали рыбы.
Пришли все... И бутафоры, и гримеры, и даже пожарник.
Андрей был в кедах и свитере. Он уходил таким же, каким пришел в этот
театр.
"Никогда и ничего для него больше не будет, -- думала Зина. -- Никогда
и ничего..." Этого, как и того, что у Вселенной нет начала и нет конца, она
не могла постигнуть. "Как же теперь... без него?" -- звучал у нее в ушах
голос молодой артистки.
Началась панихида. Зина не знала, готовил ли ее заранее кто-нибудь. Но
первым заговорил Николай Николаевич.
-- С чувством глубокой скорби провожаем мы в последний путь Андрея
Лагутина... -- сказал Патов. -- Он недавно пришел к нам в театр, но многие
его уже полюбили. Все вместе мы продолжим и завершим работу, которую он
начал...
Он взглянул на Зину и замолчал. "Вы не можете продолжить и завершить...
Потому что не любили его и того, что он делал", -- прочел он в ее глазах. И
вздрогнул, будто она произнесла это вслух. И оглянулся, словно хотел
проверить: не услышал ли еще кто-нибудь?
Медленно, вопреки своему желанию, но повинуясь какой-то непреодолимой
силе, он произнес:
-- Слово имеет Зина Балабанова...
-- Человек должен быть на своем месте, -- сказала Зина. -- Каждый
человек! Обязательно... Место Андрея было здесь, среди нас. Может
показаться, что он успел сделать мало. Но он сделал очень и очень много: он
вернул нам всем радость... которую мы уже не отдадим. Ни за что! Он сказал
Лере Патовой... которая была рядом с ним: "Если что-нибудь вдруг случится,
оставьте меня здесь. Я -- детдомовское дитя, у меня нет родных..." Он
останется здесь! Мы напишем его имя на афишах и программах спектаклей,
которые он репетировал. И лицо его будет здесь, в этом фойе... Чтобы его
видели дети, которых он очень любил. И на которых был очень похож...
Когда кончилась панихида, гроб подняли и понесли вниз.
-- Осторожней... Осторожней! Здесь лестница, -- услышала Зина
предупредительный голос Николая Николаевича.
Она тоже хотела нести... Но не могла дотянуться.
-- Надень пальто. На улице холодно, -- глухо, откуда-то сверху
проговорил Костя Чичкун.
Зина вспомнила, что бросила пальто и шапку на стул в зрительном зале.
Она побежала туда.
На сцене устанавливали декорации. Галя Бойкова проверяла микрофон:
вечером шел музыкальный спектакль.
Зина схватила свои вещи и по лестнице, усыпанной хвоей от венков,
помчалась вниз. Из вестибюля, натягивая пальто, она увидела, что все уже
садятся в автобусы. Возле театра было много людей, как перед началом
спектакля. На полу в вестибюле разместился художник. Он переписывал кистью
на большой белый лист слова, которые были наскоро нацарапаны кем-то в
блокноте:
"Сегодня спектакль отменяется. Билеты подлежат возврату в недельный
срок".
Художник поднял голову и, увидев Зину, пояснил: -- Иван Максимович
распорядился. Только что...