- Мне Смуров про ваш порох уже говорил, а только папа говорит, что это не настоящий порох, - отозвался Илюша.
- Как не настоящий? - покраснел Коля, - у нас горит. Я впрочем не знаю...
- Нет-с, я ничего-с, - подскочил вдруг с виноватым видом штабс-капитан. - Я, правда, говорил, что настоящий порох не так составляется, но это ничего-с, можно и так-с.
- Не знаю, вы лучше знаете. Мы в помадной каменной банке зажгли, славно горел, весь сгорел, самая маленькая сажа осталась. Но ведь это только мякоть, а если протереть через шкуру... А впрочем вы лучше знаете, я не знаю... А Булкина отец выдрал за наш порох, ты слышал? - обратился он вдруг к Илюше.
- Слышал, - ответил Илюша. Он с бесконечным интересом и наслаждением слушал Колю.
- Мы целую бутылку пороху заготовили, он под кроватью и держал. Отец увидал. Взорвать, говорит, может. Да и высек его тут же. Хотел в гимназию на меня жаловаться. Теперь со мной его не пускают, теперь со мной никого не пускают. Смурова тоже не пускают, у всех прославился, - говорят, что я "отчаянный", - презрительно усмехнулся Коля. - Это все с железной дороги здесь началось.
- Ах, мы слышали и про этот ваш пассаж! - воскликнул штабс-капитан, - как это вы там пролежали? И неужели вы так ничего совсем и не испугались, когда лежали под поездом. Страшно вам было-с?
Штабс-капитан ужасно лисил пред Колей.
- Н-не особенно! - небрежно отозвался Коля. - Репутацию мою пуще всего здесь этот проклятый гусь подкузмил, - повернулся он опять к Илюше. Но хоть он и корчил рассказывая небрежный вид, а все еще не мог совладать с собою и продолжал как бы сбиваться с тону.
- Ах, я и про гуся слышал! - засмеялся, весь сияя, Илюша; - мне рассказывали, да я не понял, неужто тебя у судьи судили?
- Самая безмозглая штука, самая ничтожная, из которой целого слона по обыкновению у нас сочинили, - начал развязно Коля. - Это я раз тут по площади шел, а как раз пригнали гусей. Я остановился и смотрю на гусей. Вдруг один здешний парень, Вишняков, он теперь у Плотниковых рассыльным служит, смотрит на меня, да и говорит: "Ты чего на гусей глядишь?" Я смотрю на него: глупая, круглая харя, парню двадцать лет, я, знаете, никогда не отвергаю народа. Я люблю с народом... Мы отстали от народа - это аксиома - вы, кажется, изволите смеяться, Карамазов?
- Нет, боже сохрани, я вас очень слушаю, - с самым простодушнейшим видом отозвался Алеша, и мнительный Коля мигом ободрился.
- Моя теория, Карамазов, ясна и проста, - опять радостна заспешил он тотчас же. - Я верю в народ и всегда рад отдать ему справедливость, но отнюдь не балуя его, это sine qua... Да, ведь я про гуся. Вот обращаюсь я к этому дураку и отвечаю ему: "А вот думаю, о чем гусь думает". Глядит он на меня совершенно глупо: "А об чем, говорит, гусь думает?" - "А вот видишь, говорю, телега с овсом стоит. Из мешка овес сыплется, а гусь шею протянул под самое колесо и зерно клюет - видишь?" - "Это я оченно вижу", говорит. "Ну так вот, говорю, если эту самую телегу чуточку теперь тронуть вперед - перережет гусю шею колесом или нет?" - "Беспременно, говорит, перережет", а сам уж ухмыляется во весь рот, так весь и растаял. "Ну так пойдем, говорю, парень, давай". - "Давай", говорит. И недолго нам пришлось мастерить: Он этак неприметно около узды стал, а я сбоку, чтобы гуся направить. А мужик на ту пору зазевался, говорил с кем-то, так что совсем мне и не пришлось направлять: прямо гусь сам собой так и вытянул шею за овсом, под телегу, под самое колесо. Я мигнул парню, он дернул и - к-крак, так и переехало гусю шею пополам! И вот надо ж так, что в ту ж секунду все мужики увидали нас, ну и загалдели разом: "Это ты нарочно!" - "Нет, не нарочно". - "Нет, нарочно!" Ну, галдят: "К мировому!" захватили и меня: "И ты тут, дескать, был, ты подсоблял, тебя весь базар знает!" А меня действительно почему-то весь базар знает, - прибавил самолюбиво Коля. - Потянулись мы все к мировому, несут и гуся. Смотрю, а парень мой струсил и заревел, право, ревет как баба. А гуртовщик кричит: "Этаким манером их, гусей, сколько угодно передавить можно!" Ну, разумеется, свидетели. Мировой мигом кончил: за гуся отдать гуртовщику рубль, а гуся пусть парень берет себе. Да впредь, чтобы таких шуток отнюдь не позволять себе. А парень все ревет как баба: "Это не я, говорит, это он меня наустил" - да на меня и показывает. Я отвечаю с полным хладнокровием, что я отнюдь не учил, что я только выразил основную мысль и говорил лишь в проекте. Мировой Нефедов усмехнулся, да и рассердился сейчас на себя за то, что усмехнулся: "Я вас, говорит мне, сейчас же вашему начальству аттестую, чтобы вы в такие проекты впредь не пускались, вместо того, чтобы за книгами сидеть и уроки ваши учить". Начальству-то он меня не аттестовал, это шутки, но дело действительно разнеслось и достигло ушей начальства: уши-то ведь у нас длинные! Особенно поднялся классик Колбасников, да Дарданелов опять отстоял. А Колбасников зол теперь у нас на всех как зеленый осел. Ты, Илюша, слышал, он ведь женился, взял у Михайловых приданого тысячу рублей, а невеста рыловорот первой руки и последней степени. Третьеклассники тотчас же эпиграмму сочинили:
Поразила весть третьеклассников,
Что женился неряха Колбасников.
Ну и там дальше очень смешно, я тебе потом принесу. Я про Дарданелова ничего не говорю: человек с познаниями, с решительными познаниями. Этаких я уважаю, и вовсе не из-за того, что меня отстоял...
- Однако ж ты сбил его на том, кто основал Трою! - ввернул вдруг Смуров, решительно гордясь в эту минуту Красоткиным. Очень уж ему понравился рассказ про гуся.
- Неужто так и сбили-с? - льстиво подхватил штабс-капитан; - это про то, кто основал Трою-с? Это мы уже слышали, что сбили-с. Илюшенька мне тогда же и рассказал-с...
- Он, папа, все знает, лучше всех у нас знает! - подхватил и Илюшечка, - он ведь только прикидывается, что он такой, а он первый у нас ученик по всем предметам...
Илюша с беспредельным счастьем смотрел на Колю.
- Ну это о Трое вздор, пустяки. Я сам этот вопрос считаю пустым, - с горделивою скромностью отозвался Коля. Он уже успел вполне войти в тон, хотя впрочем был и в некотором беспокойстве: он чувствовал, что находится в большом возбуждении и что о гусе, например, рассказал слишком уж от всего сердца, а между тем Алеша молчал все время рассказа и был серьезен, и вот самолюбивому мальчику мало-по-малу начало уже скрести по сердцу: "не оттого ли де он молчит, что меня презирает, думая, что я его похвалы ищу? В таком случае, если он осмеливается это думать, то я..."
- Я считаю этот вопрос решительно пустым, - отрезал он еще раз горделиво.
- А я знаю, кто основал Трою, - вдруг проговорил совсем неожиданно один доселе ничего почти еще не сказавший мальчик, молчаливый и видимо застенчивый, очень собою хорошенький, лет одиннадцати, по фамилии Карташов. Он сидел у самых дверей. Коля с удивлением и важностию поглядел на него. Дело в том, что вопрос: "Кто именно основал Трою?" решительно обратился во всех классах в секрет, и чтобы проникнуть его, надо было прочесть у Смарагдова. Но Смарагдова ни у кого кроме Коли не было. И вот раз мальчик Карташов потихоньку, когда Коля отвернулся, поскорей развернул лежащего между его книгами Смарагдова и прямо попал на то место, где говорилось об основателях Трои. Случилось это довольно уже давно, но он все как-то конфузился и не решался открыть публично, что и он знает, кто основал Трою, опасаясь, чтобы не вышло чего-нибудь и чтобы не сконфузил его как-нибудь за это Коля. А теперь вдруг почему-то не утерпел и сказал. Да и давно ему хотелось.
- Ну, кто же основал? - надменно и свысока повернулся к нему Коля, уже по лицу угадав, что тот действительно знает, и, разумеется, тотчас же приготовившись ко всем последствиям. В общем настроении произошел что называется диссонанс.
- Трою основали Тевкр, Дардан, Иллюс и Трос, - разом отчеканил мальчик и в один миг весь покраснел, так покраснел, что на него жалко стало смотреть. Но мальчики все на него глядели в упор, глядели целую минуту, и потом вдруг все эти глядящие в упор глаза разом повернулись к Коле. Тот с презрительным хладнокровием все еще продолжал обмеривать взглядом дерзкого мальчика:
- То есть как же это они основали? - удостоил он наконец проговорить, - да и что значит вообще основать город или государство? Что ж: они пришли и по кирпичу положили что ли?
Раздался смех. Виноватый мальчик из розового стал пунцовым. Он молчал, он готов был заплакать. Коля выдержал его так еще с минутку.
- Чтобы толковать о таких исторических событиях, как основание национальности, надо прежде всего понимать, что это значит, - строго отчеканил он в назидание. - Я впрочем не придаю всем этим бабьим сказкам важности, да и вообще всемирную историю не весьма уважаю, - прибавил он вдруг небрежно, обращаясь уже ко всем вообще.
- Это всемирную-то историю-с? - с каким-то вдруг испугом осведомился штабс-капитан.
- Да, всемирную историю. Изучение ряда глупостей человеческих, и только. Я уважаю одну математику и естественные, - сфорсил Коля и мельком глянул на Алешу: его только одного мнения он здесь и боялся. Но Алеша все молчал и был все попрежнему серьезен. Если бы сказал что-нибудь сейчас Алеша, на том бы оно и покончилось, но Алеша смолчал, а "молчание его могло быть презрительным", и Коля раздражился уже совсем.
- Опять эти классические теперь у нас языки: одно сумасшествие и ничего больше... Вы опять, кажется, не согласны со мной, Карамазов?
- Не согласен, - сдержанно улыбнулся Алеша.
- Классические языки, если хотите все мое о них мнение - это полицейская мера, вот для чего единственно они заведены, - мало-по-малу начал вдруг опять задыхаться Коля, - они заведены потому, что скучны, и потому, что отупляют способности. Было скучно, так вот как сделать, чтоб еще больше было скуки? Было бестолково, так как сделать, чтобы стало еще бестолковее? Вот и выдумали классические языки. Вот мое полное о них мнение и, надеюсь, что я никогда не изменю его, - резко закончил Коля. На обеих щеках его показалось по красной точке румянца.