И он почтительно, нежно даже поцеловал у супруги ручку. Девица у окна с негодованием повернулась к сцене спиной, надменно вопросительное лицо супруги вдруг выразило необыкновенную ласковость.
- Здравствуйте, садитесь, г. Черномазов, - проговорила она.
- Карамазов, маменька, Карамазов (мы из простых-с), - подшепнул он снова.
- Ну Карамазов или как там, а я всегда Черномазов... - Садитесь же, и зачем он вас поднял? Дама без ног, он говорит, ноги-то есть, да распухли как ведра, а сама я высохла. Прежде-то я куды была толстая, а теперь вон словно иглу проглотила...
- Мы из простых-с, из простых-с, - подсказал еще раз капитан.
- Папа, ах папа, - проговорила вдруг горбатая девушка, доселе молчавшая на своем стуле, и вдруг закрыла глаза платком.
- Шут! - брякнула девица у окна.
- Видите у нас какие известия, - расставила руки мамаша, указывая на дочерей, - точно облака идут; пройдут облака и опять наша музыка. Прежде, когда мы военными были, к нам много приходило таких гостей. Я, батюшка, это к делу не приравниваю. Кто любит кого, тот и люби того. Дьяконица тогда приходит и говорит: Александр Александрович превосходнейшей души человек, а Настасья, говорит, Петровна, это исчадие ада. Ну отвечаю это как кто кого обожает, а ты и мала куча да вонюча. - А тебя, говорит, надо в повиновении держать. - Ах ты, черная ты, говорю ей, шпага, ну и кого ты учить пришла? - Я, говорит она, воздух чистый впускаю, а ты нечистый. - А спроси, отвечаю ей, всех господ офицеров, нечистый ли во мне воздух, али другой какой? И так это у меня с того самого времени на душе сидит, что намеднись сижу я вот здесь как теперь и вижу, тот самый генерал вошел, что на Святую сюда приезжал: что, говорю ему, ваше превосходительство, можно ли благородной даме воздух свободный впускать? - Да, отвечает, надо бы у вас форточку али дверь отворить, потому самому, что у вас воздух не свежий. Ну и все-то так! А и что им мой воздух дался? От мертвых и того хуже пахнет. Я, говорю, воздуху вашего не порчу, а башмаки закажу и уйду. Батюшки, голубчики, не попрекайте мать родную! Николай Ильич, батюшка, я ль тебе не угодила, только ведь у меня и есть, что Илюшечка из класса придет и любит. Вчера яблочко принес. Простите, батюшки, простите, голубчики, мать родную, простите меня совсем одинокую, а и чего вам мой воздух противен стал!
И бедная вдруг разрыдалась, слезы брызнули ручьем. Штабс-капитан стремительно подскочил к ней.
- Маменька, маменька, голубчик, полно, полно! Не одинокая ты. Все-то тебя любят, все обожают! - и он начал опять целовать у нее обе руки и нежно стал гладить по ее лицу своими ладонями; схватив же салфетку, начал вдруг обтирать с лица ее слезы. Алеше показалось даже, что у него и у самого засверкали слезы. - Ну-с, видели-с? Слышали-с? - как-то вдруг яростно обернулся он к нему, показывая рукой на бедную слабоумную.
- Вижу и слышу, - пробормотал Алеша.
- Папа, папа! Неужели ты с ним...
- Брось ты его, папа! - крикнул вдруг мальчик, привстав на своей постельке и горящим взглядом смотря на отца.
- Да полно-те вы наконец паясничать, ваши выверты глупые показывать, которые ни к чему никогда не ведут!.. - совсем уже озлившись крикнула все из того угла Варвара Николаевна, даже ногой топнула.
- Совершенно справедливо на этот раз изволите из себя выходить, Варвара Николавна, и я вас стремительно удовлетворю. Шапочку вашу наденьте, Алексей Федорович, а я вот картуз возьму - и пойдемте-с. Надобно вам одно серьезное словечко сказать, только вне этих стен. Эта вот сидящая девица - это дочка моя-с, Нина Николаевна-с, забыл я вам ее представить, - ангел божий во плоти... к смертным слетевший... если можете только это понять...
- Весь ведь так и сотрясается, словно судорогой его сводит, - продолжала в негодовании Варвара Николаевна.
- А это вот что теперь на меня ножкой топает и паяцом меня давеча обличила, - это тоже ангел божий во плоти-с, и справедливо меня обозвала-с. Пойдемте же, Алексей Федорович, покончить надо-с...
И схватив Алешу за руку, он вывел его из комнаты прямо на улицу.
VII. И НА ЧИСТОМ ВОЗДУХЕ.
- Воздух чистый-с, а в хоромах-то у меня и впрямь не свежо, во всех даже смыслах. Пройдемте, сударь, шажком. Очень бы хотелось мне вас заинтересовать-с.
- Я и сам к вам имею одно чрезвычайное дело... - заметил Алеша, - и только не знаю, как мне начать.
- Как не узнать, что у вас до меня дело-с? Без дела-то вы бы никогда ко мне и не заглянули. Али в самом деле только жаловаться на мальчика приходили-с? Так ведь это невероятно-с. А кстати о мальчике-с: я вам там всего изъяснить не мог-с, а здесь теперь сцену эту вам опишу-с. Видите ли, мочалка-то была гуще-с, еще всего неделю назад, - я про бороденку мою говорю-с; это ведь бороденку мою мочалкой прозвали, школьники главное-с. Ну-с, вот-с, тянет меня тогда ваш братец Дмитрий Федорович за мою бороденку, вытянул из трактира на площадь, а как раз школьники из школы выходят, а с ними и Илюша. Как увидал он меня в таком виде-с, - бросился ко мне: "Папа, кричит, папа!" Хватается за меня, обнимает меня, хочет меня вырвать, кричит моему обидчику: "Пустите, пустите, это папа мой, папа, простите его", - так ведь и кричит: "простите"; рученками-то тоже его схватил, да руку-то ему, эту самую-то руку его, и целует-с... Помню я в ту минуту, какое у него было личико-с, не забыл-с и не забуду-с!..
- Клянусь, - воскликнул Алеша, - брат вам самым искренним образом, самым полным, выразит раскаяние, хотя бы даже на коленях на той самой площади... Я заставлю его, иначе он мне не брат!
- Ага, так это еще в прожекте находится. Не прямо от него, а от благородства лишь вашего сердца исходит пылкого-с. Так бы и сказали-с. Нет, уж в таком случае позвольте мне и о высочайшем рыцарском и офицерском благородстве вашего братца досказать, ибо он его тогда выразил-с. Кончил он это меня за мочалку тащить, пустил на волю-с: "Ты, говорит, офицер и я офицер, - если можешь найти секунданта, порядочного человека, то присылай - дам удовлетворение, хотя бы ты и мерзавец!" Вот что сказал-с. Воистину рыцарский дух! Удалились мы тогда с Илюшей, а родословная фамильная картина навеки у Илюши в памяти душевной отпечатлелась. Нет уж где нам дворянами оставаться-с. Да и посудите сами-с, изволили сами быть сейчас у меня в хоромах, - что видели-с? Три дамы сидят-с, одна без ног слабоумная, другая без ног горбатая, а третья с ногами, да слишком уж умная, курсистка-с, в Петербург снова рвется, там на берегах Невы права женщины русской отыскивать. Про Илюшу не говорю-с, всего девять лет-с, один как перст, ибо умри я - и что со всеми этими недрами станется, я только про это одно вас спрошу-с? А если так, то вызови я его на дуэль, а ну как он меня тотчас же и убьет, ну что же тогда? С ними-то тогда со всеми что станется-с? Еще хуже того, если он не убьет-с, а лишь только меня искалечит: работать нельзя, а рот-то все-таки остается, кто ж его накормит тогда, мой рот, и кто ж их-то всех тогда накормит-с? Аль Илюшу, вместо школы, милостыню просить высылать ежедневно ? Так вот что оно для меня значит-с на дуэль-то его вызвать-с, глупое это слово-с и больше ничего-с.
- Он будет у вас просить прощения, он посреди площади вам в ноги поклонится, - вскричал опять Алеша с разгоревшимся взором.
- Хотел я его в суд позвать. - продолжал штабс-капитан,- но разверните наш кодекс, много ль мне придется удовлетворения за личную обиду мою с обидчика получить-с? А тут вдруг Аграфена Александровна призывает меня и кричит: "Думать не смей! Если в суд его позовешь, так подведу так, что всему свету публично обнаружится, что бил он тебя за твое же мошенничество, тогда самого тебя под суд упекут". А господь один видит, от кого мошенничество-то это вышло-с, и по чьему приказу я как мелкая сошка тут действовал-с, - не по ее ли самой распоряжению, да Федора Павловича? "А к тому же, прибавляет, навеки тебя прогоню, и ничего ты у меня впредь не заработаешь. Купцу моему тоже скажу (она его так и называет, старика-то: купец мой), так и тот тебя сгонит". Вот и думаю, если уж и купец меня сгонит, то что тогда, у кого заработаю? Ведь они только двое мне и остались, так как батюшка ваш Федор Павлович не только мне доверять перестал, по одной посторонней причине-с, но еще сам, заручившись моими расписками, в суд меня тащить хочет. Вследствие всего сего я и притих-с и вы недра видели-с. А теперь позвольте спросить: больно он вам пальчик давеча укусил, Ильюша-то? В хоромах-то я при нем войти в сию подробность не решился.
- Да, очень больно, и он очень был раздражен. Он мне как Карамазову за вас отомстил, мне это ясно теперь. Но если бы вы видели, как он с товарищами школьниками камнями перекидывался? Это очень опасно, они могут его убить, они дети, глупы, камень летит и может голову проломить.
- Да уж и попало-с, не в голову так в грудь-с, повыше сердца-с, сегодня удар камнем, синяк-с, пришел плачет, охает, а вот и заболел.
- И знаете, ведь он там сам первый и нападает на всех, он озлился за вас, они говорят, что он одному мальчику, Красоткину, давеча в бок перочинным ножиком пырнул...
- Слышал и про это, опасно-с: Красоткин это чиновник здешний, еще может быть хлопоты выйдут-с...
- Я бы вам советовал, - с жаром продолжал Алеша, - некоторое время не посылать его вовсе в школу, пока он уймется... и гнев этот в нем пройдет...
- Гнев-с! - подхватил штабс-капитан, - именно гнев-с. В маленьком существе, а великий гнев-с. Вы этого всего не знаете-с. Позвольте мне пояснить эту повесть особенно. Дело в том, что после того события все школьники в школе стали его мочалкой дразнить. Дети в школах народ безжалостный: порознь ангелы божии, а вместе, особенно в школах, весьма часто безжалостны. Начали они его дразнить, воспрянул в Илюше благородный дух. Обыкновенный мальчик, слабый сын, - тот бы смирился, отца своего застыдился, а этот один против всех восстал за отца. За отца и за истину-с, за правду-с. Ибо, что он тогда вынес, как вашему братцу руки целовал и кричал ему: "Простите папочку, простите папочку", - то это только бог один знает да я-с. И вот так-то детки наши - то-есть не ваши, а наши-с, детки презренных, но благородных нищих-с, правду на земле еще в девять лет отроду узнают-с. Богатым где: те всю жизнь такой глубины не исследуют, а мой Илюшка в ту самую минуту на площади-то-с, как руки-то его целовал, в ту самую минуту всю истину произошел-с. Вошла в него эта истина-с и пришибла его навеки-с, - горячо и опять как бы в исступлении произнес штабс-капитан и при этом ударил правым своим кулаком в левую ладонь, как бы желая наяву выразить, как пришибла его Илюшу "истина". - В тот самый день он у меня в лихорадке был-с, всю ночь бредил. Весь тот день мало со мной говорил, совсем молчал даже, только заметил я: глядит, глядит на меня из угла, а все больше к окну припадает и делает вид, будто бы уроки учит, а вижу я, что не уроки у него на уме. На другой день я выпил-с и многого не помню-с, грешный человек, с горя-с. Маменька тоже тут плакать начала-с, - маменьку-то я очень люблю-с, - ну с горя и клюкнул, на последние-с. Вы, сударь, не презирайте меня: в России пьяные люди у нас самые добрые. Самые добрые люди у нас и самые пьяные. Лежу это я и Илюшу в тот день не очень запомнил, а в тот-то именно день мальчишки и подняли его на смех в школе с утра-с: "Мочалка, кричат ему, отца твоего за мочалку из трактира тащили, а ты подле бежал и прощения просил". На третий это день пришел он опять из школы, смотрю - лица на нем нет, побледнел. Что ты, говорю? Молчит. Ну в хоромах-то нечего было разговаривать, а то сейчас маменька и девицы участие примут, - девицы-то к тому же все уже узнали, даже еще в первый день. Варвара-то Николавна уже стала ворчать: "Шуты, паяцы, разве может у вас что разумное быть?" - Так точно, говорю, Варвара Николавна, разве может у нас что разумное быть? Тем на тот раз и отделался. Вот-с к вечеру я и вывел мальчика погулять. А мы с ним, надо вам знать-с, каждый вечер и допрежь того гулять выходили, ровно по тому самому пути, по которому с вами теперь идем. от самой нашей калитки до вон того камня большущего, который вон там на дороге сиротой лежит у плетня, и где выгон городской начинается: место пустынное и прекрасное-с. Идем мы с Илюшей, ручка его в моей руке, по обыкновению; махонькая у него ручка, пальчики тоненькие, холодненькие, - грудкой ведь он у меня страдает. - "Папа, говорит, папа!" - Что, говорю ему - глазенки, вижу, у него сверкают. - "Папа, как он тебя тогда, папа!" - Что делать, Илюша, говорю. - "Не мирись с ним, папа, не мирись. Школьники говорят, что он тебе десять рублей за это дал". - Нет, говорю, Илюша, я денег от него не возьму теперь ни за что. Так он и затрясся весь, схватил мою руку в свои обе ручки, опять целует. - "Папа, говорит, папа, вызови его на дуэль, в школе дразнят, что ты трус и не вызовешь его на дуэль, а десять рублей у него возьмешь". - На дуэль, Илюша, мне нельзя его вызвать, отвечаю я, и излагаю ему вкратце все то, что и вам на сей счет изложил. Выслушал он: - "Папа, говорит, папа. все-таки не мирись: я вырасту, я вызову его сам и убью его!" Глазенки-то сверкают и горят. Ну, при всем том ведь я и отец, надобно ж было ему слова правды сказать: грешно, говорю я ему, убивать, хотя бы и на поединке. - "Папа, говорит, папа, я его повалю как большой буду, я ему саблю выбью своею саблей, брошусь на него, повалю его, замахнусь на него саблей и скажу ему: мог бы тебя сейчас убить, но прощаю тебя, вот тебе!" - Видите, видите, сударь, какой процессик в головке-то его произошел в эти два дня, это он день и ночь об этом именно мщении с саблей думал и ночью должно быть об этом бредил-с. Только стал он из школы приходить больно битый, это третьего дня я все узнал, и вы правы-с; больше уж в школу эту я его не пошлю-с. Узнаю я, что он против всего класса один идет и всех сам вызывает, сам озлился, сердце в нем зажглось, - испугался я тогда за него. Опять ходим гуляем. - "Папа, спрашивает, папа, ведь богатые всех сильнее на свете?" - Да, говорю, Илюша, нет на свете сильнее богатого. - "Папа, говорит, я разбогатею, я в офицеры пойду и всех разобью, меня царь наградит, я приеду и тогда никто не посмеет"... Потом помолчал да и говорит, - губенки-то у него все попрежнему вздрагивают. - "Папа, говорит, какой это нехороший город наш, папа!" - Да, говорю, Илюшечка, не очень-таки хорош наш город. - "Папа, переедем в другой город, в хороший, говорит, город, где про нас и не знают". - Переедем, говорю, переедем, Илюша, - вот только денег скоплю. Обрадовался я случаю отвлечь его от мыслей темных, и стали мы мечтать с ним, как мы в другой город переедем, лошадку свою купим, да тележку. Маменьку да сестриц усадим, закроем их, а сами сбоку пойдем, изредка тебя подсажу, а я тут подле пойду, потому лошадку свою поберечь надо, не всем же садиться, так и отправимся. Восхитился он этим, а главное, что своя лошадка будет и сам на ней поедет. А уж известно, что русский мальчик так и родится вместе с лошадкой. Болтали мы долго, слава богу, думаю, развлек я его, утешил. Это третьего дня вечером было, а вчера вечером уже другое оказалось. Опять он утром в эту школу пошел, мрачный вернулся, очень уж мрачен. Вечером взял я его за ручку, вывел гулять, молчит, не говорит. Ветерок тогда начался, солнце затмилось, осенью повеяло, да и смеркалось уж, - идем, обоим нам грустно. - Ну, мальчик, как же мы, говорю, с тобой в дорогу-то соберемся, - думаю на вчерашний-то разговор навести. Молчит. Только пальчики его, слышу, в моей руке вздрогнули. Э, думаю, плохо, новое есть. Дошли мы вот как теперь до этого самого камня, сел я на камень этот, а на небесах все змеи запущены, гудят и трещат, змеев тридцать видно. Ведь ныне змеиный сезон-с. Вот, говорю, Илюша, пора бы и нам змеек прошлогодний запустить. Починю-ка я его, где он у тебя там спрятан? Молчит мой мальчик, глядит в сторону, стоит ко мне боком. А тут ветер вдруг загудел, понесло песком... Бросился он вдруг ко мне весь, обнял мне обеими рученками шею. стиснул меня. Знаете, детки коли молчаливые да гордые, да слезы долго перемогают в себе, да как вдруг прорвутся, если горе большое придет, так ведь не то что слезы потекут-с, а брызнут словно ручьи-с. Теплыми-то брызгами этими так вдруг и обмочил он мне все лицо. Зарыдал как в судороге, затрясся, прижимает меня к себе, я сижу на камне. - "Папочка, вскрикивает, папочка, милый папочка, как он тебя унизил!" Зарыдал тут и я-с, сидим и сотрясаемся обнявшись. - "Папочка, говорит, папочка!" - Илюша, говорю ему, Илюшечка! Никто-то нас тогда не видел-с, бог один видел, авось мне в формуляр занесет-с. Поблагодарите вашего братца, Алексей Федорович. Нет-с, я моего мальчика для вашего удовлетворения не высеку-с!