‑ Тише, ‑ говорит, ‑ иди; сапоги проклятые ‑ все ноги стёрли.
‑ Да ты сними, легче будет.
Пошёл Костылин босиком ‑ ещё того хуже: изрезал все ноги по камням и всё отстаёт. Жилин ему говорит:
‑ Ноги обдерёшь ‑ заживут, а догонят ‑ убьют, хуже.
Костылин ничего не говорит, идёт, покряхтывает. Шли они низом долго. Слышат ‑ вправо собаки забрехали. Жилин остановился, осмотрелся, полез на гору, руками ощупал.
‑ Эх, ‑ говорит, ‑ ошиблись мы ‑ вправо забрали. Тут аул чужой, я его с горы видел; назад надо да влево, в гору. Тут лес должен быть.
А Костылин говорит:
‑ Подожди хоть немножко, дай вздохнуть, у меня ноги в крови все.
‑ Э, брат, заживут; ты легче прыгай. Вот как!
И побежал Жилин назад и влево в гору, в лес.
Костылин всё отстаёт и охает. Жилин шикнет‑шикнет на него, а сам всё идёт.
Поднялись на гору. Так и есть ‑ лес. Вошли в лес, по колючкам изодрали всё платье последнее. Напали на дорожку в лесу. Идут.
‑ Стой! ‑ Затопало копытами по дороге. Остановились, слушают. Потопало, как лошадь, и остановилось. Тронулись они ‑ опять затопало. Они остановятся ‑ и оно остановится. Подполз Жилин, смотрит на свет по дороге ‑ стоит что‑то: лошадь не лошадь, и на лошади что‑то чудное, на человека не похоже. Фыркнуло ‑ слышит. "Что за чудо!" Свистнул Жилин потихоньку, ‑ как шаркнет с дороги в лес и затрещало по лесу, точно буря летит, сучья ломает.
Костылин так и упал со страху. А Жилин смеётся, говорит:
‑ Это олень. Слышишь, как рогами лес ломит. Мы его боимся, а он нас боится.
Пошли дальше. Уже высожары [Высожары ‑ местное название одного из созвездий (группы звёзд) на небе] спускаться стали, до утра недалеко. А туда ли идут, нет ли ‑ не знают. Думается так Жилину, что по этой самой дороге его везли и что до своих вёрст десять ещё будет, а приметы верной нет, да и ночью не разберёшь. Вышли на полянку, Костылин сел и говорит:
‑ Как хочешь, а я не дойду: у меня ноги не идут.
Стал его Жилин уговаривать.
‑ Нет, ‑ говорит, ‑ не дойду, не могу.
Рассердился Жилин, плюнул, обругал его.
‑ Так я же один уйду, прощай.
Костылин вскочил, пошёл. Прошли они версты четыре. Туман в лесу ещё гуще сел, ничего не видать перед собой, и звёзды уж чуть видны.
Вдруг слышат ‑ впереди топает лошадь. Слышно подковами за камни цепляется. Лёг Жилин на брюхо, стал по земле слушать.
‑ Так и есть, сюда, к нам, конный едет!
Сбежали они с дороги, сели в кусты и ждут. Жилин подполз к дороге, смотрит ‑ верховой татарин едет, корову гонит. Сам себе под нос мурлычет что‑то. Проехал татарин. Жилин вернулся к Костылину.
‑ Ну, пронёс бог; вставай, пойдём.
Стал Костылин вставать и упал.
‑ Не могу, ей‑богу, не могу; сил моих нет.
Мужчина грузный, пухлый, запотел; да как обхватило его в лесу туманом холодным, да ноги ободраны, ‑ он и рассолодел. Стал его Жилин силой поднимать. Как закричит Костылин:
‑ Ой, больно!
Жилин так и обмер.
‑ Что кричишь? Ведь татарин близко, услышит. ‑ А сам думает: "Он и вправду расслаб, что мне с ним делать? Бросить товарища не годится".
‑ Ну, ‑ говорит, ‑ вставай, садись на закорки ‑ снесу, коли уж идти не можешь.
Подсадил на себя Костылина, подхватил руками под ляжки, вышел на дорогу, поволок.
‑ Только, ‑ говорит, ‑ не дави ты меня руками за глотку ради Христа. За плечи держись.
Тяжело Жилину, ноги тоже в крови и уморился. Нагнётся, подправит, подкинет, чтоб повыше сидел на нём Костылин, тащит его по дороге.
Видно, услыхал татарин, как Костылин закричал. Слышит Жилин ‑ едет кто‑то сзади, кличет по‑своему. Бросился Жилин в кусты. Татарин выхватил ружьё, выпалил ‑ не попал, завизжал по‑своему и поскакал прочь по дороге.
‑ Ну, ‑ говорит Жилин, ‑ пропали, брат! Он, собака, сейчас соберёт татар за нами в погоню. Коли не уйдём версты три ‑ пропали. ‑ А сам думает на Костылина: "И чёрт меня дёрнул колоду эту с собой брать. Один я бы давно ушёл".
Костылин говорит:
‑ Иди один, за что тебе из‑за меня пропадать.
‑ Нет, не пойду: не годится товарища бросать.
Подхватил опять на плечи, попёр. Прошёл он так с версту. Всё лес идёт, и не видать выхода. А туман уж расходиться стал, и как будто тучки заходить стали. Не видать уж звёзд. Измучился Жилин.
Пришёл, у дороги родничок, камнем обделан. Остановился, ссадил Костылина.
‑ Дай, ‑ говорит, ‑ отдохну, напьюсь. Лепёшек поедим. Должно быть, недалеко
Только прилёг он пить, слышит ‑ затопало сзади. Опять кинулись вправо, в кусты, под кручь, и легли.
Слышат ‑ голоса татарские; остановились татары на том самом месте, где они с дороги свернули. Поговорили, потом зауськали, как собак притравливают. Слышат ‑ трещит что‑то по кустам, прямо к ним собака чужая чья‑то. Остановилась, забрехала.
Лезут и татары ‑ тоже чужие; схватили их, посвязали, посадили на лошадей, повезли.
Проехали версты три, встречает их Абдул‑хозяин с двумя татарами. Поговорил что‑то с татарами, пересадили на своих лошадей, повезли назад в аул.
Абдул уж не смеётся и ни слова не говорит с ними.
Привезли на рассвете в аул, посадили на улице. Сбежались ребята. Камнями, плётками бьют их, визжат.
Собрались татары в кружок, и старик из‑под горы пришёл. Стали говорить. Слышит Жилин, что судят про них, что с ними делать.
Одни говорят ‑ надо их дальше в горы услать, а старик говорит:
‑ Надо убить.
Абдул спорит, говорит:
‑ Я за них деньги отдал. Я за них выкуп возьму.
А старик говорит:
‑ Ничего они не заплатят, только беды наделают. И грех русских кормить. Убить ‑ и кончено.
Разошлись. Подошёл хозяин к Жилину, стал ему говорить.
‑ Если, ‑ говорит, ‑ мне не пришлют за вас выкуп, я через две недели вас запорю. А если затеешь опять бежать, я тебя как собаку убью. Пиши письмо, хорошенько пиши.
Принесли им бумаги, написали они письма. Набили на них колодки, отвели за мечеть. Там яма была аршин пяти ‑ и спустили их в эту яму.
VI
Житьё им стало совсем дурное. Колодки не снимали и не выпускали на вольный свет. Кидали им туда тесто непечёное, как собакам, да в кувшине воду спускали. Вонь в яме, духота, мокрота. Костылин совсем разболелся, распух, и ломота во всём теле стала, и всё стонет или спит. И Жилин приуныл, видит дело плохо. И не знает, как выдраться.
Начал он было подкапываться, да землю некуда кидать, увидал хозяин, пригрозил убить.
Сидит он раз в яме на корточках, думает об вольном житье, и скучно ему. Вдруг прямо ему на коленки лепёшка упала, другая, и черешни посыпались. Поглядел кверху, а там Дина. Поглядела на него, посмеялась и убежала. Жилин и думает: "Не поможет ли Дина?"
Расчистил он в яме местечко, наковырял глины, стал лепить кукол. Наделал людей, лошадей, собак; думает: "Как придёт Дина, брошу ей".
Только на другой день нет Дины. А слышит Жилин ‑ затопали лошади, проехали какие‑то, и собрались татары у мечети, спорят, кричат и поминают про русских. И слышит голос старика. Хорошенько не разобрал он, и догадывается, что русские близко подошли, и боятся татары, как бы в аул не зашли, и не знают, что с пленными делать.
Поговорили и ушли. Вдруг слышит зашуршало что‑то наверху. Видит ‑ Дина присела на корточки, коленки выше головы торчат, свесилась, монисты висят, болтаются над ямой. Глазёнки так и блестят, как звёздочки. Вынула из рукава две сырные лепёшки, бросила ему. Жилин взял и говорит:
‑ Что давно не бывала? А я тебе игрушек наделал. На, вот! ‑ Стал ей швырять по одной, а она головой мотает и не смотрит.
‑ Не надо! ‑ говорит. Помолчала, посидела и говорит: ‑ Иван, тебя убить хотят. ‑ Сама себе рукой на шею показывает.
‑ Кто убить хочет?
‑ Отец, ему старики велят, а мне тебя жалко.
Жилин и говорит:
‑ А коли тебе меня жалко, так ты мне палку длинную принеси.
Она головой мотает, что "нельзя". Он сложил руки, молится ей.
‑ Дина, пожалуйста. Динушка, принеси.
‑ Нельзя, ‑ говорит, ‑ увидят, все дома. ‑ И ушла.
Вот сидит вечером Жилин и думает: "Что будет?" Всё поглядывает вверх. Звёзды видны, а месяц ещё не всходил. Мулла прокричал, затихло всё. Стал уже Жилин дремать, думает: "Побоится девка".
Вдруг на голову ему глина посыпалась, глянул кверху ‑ шест длинный в тот край ямы тыкается. Потыкался, спускаться стал, ползёт в яму. Обрадовался Жилин, схватил рукой, спустил; шест здоровый. Он ещё прежде этот шест на хозяйской крыше видел.
Поглядел вверх: звёзды высоко в небе блестят, и над самой ямой, как у кошки, у Дины глаза в темноте светятся. Нагнулась она лицом на край ямы и шепчет:
‑ Иван, Иван! ‑ А сама руками у лица всё машет, что "тише, мол".
‑ Что? ‑ говорит Жилин.
‑ Уехали все, только двое дома.
Жилин и говорит:
‑ Ну, Костылин, пойдём, попытаемся последний раз; я тебя подсажу.
Костылин и слышать не хочет.
‑ Нет, ‑ говорит, ‑ уж мне, видно, отсюда не выйти. Куда я пойду, когда и поворотиться сил нет?
‑ Ну, так прощай, не поминай лихом. ‑ Поцеловался с Костылиным.
Ухватился за шест, велел Дине держать и полез. Раза два он обрывался, колодка мешала. Поддержал его Костылин, ‑ выбрался кое‑как наверх. Дина его тянет ручонками за рубаху изо всех сил, сама смеётся. Взял Жилин шест и говорит:
‑ Снеси на место, Дина, а то хватятся ‑ прибьют тебя. ‑ Потащила она шест, а Жилин под гору пошёл. Слез под кручь, взял камень вострый, стал замок с колодки выворачивать. А замок крепкий, никак не собьёт, да и неловко. Слышит ‑ бежит кто‑то с горы, легко попрыгивает. Думает: "Верно, опять Дина". Прибежала Дина, взяла камень и говорит:
‑ Дай я.
Села на коленочки, начала выворачивать. Да ручонки тонкие, как прутики, ничего силы нет. Бросила камень, заплакала. Принялся опять Жилин за замок, а Дина села подле него на корточках, за плечо его держит. Оглянулся Жилин, видит, налево за горой зарево красное загорелось. Месяц встаёт. "Ну, думает, ‑ до месяца надо лощину пройти, до леса добраться". Поднялся, бросил камень. Хоть в колодке, да надо идти.