Рассказчик вздохнул и добавил:
- Так вот, с детства-то видев это направление и эту практику, молодое-то поколение наше и росло до того возраста, до которого нынче выросло, и выработало себе то, что у нас всего необходимее, а именно не героизм, а практицизм.
- В каком же роде?
- Да в роде некоторого, так сказать, самоуправления, или, пожалуй, если хотите, самоуправства, но только это, во-первых, вызвано необходимостию, а во-вторых, и не совсем безосновательно и не совсем бесчинно. Даже к чести духовенства сказать, оно во многих случаях действовало весьма человеколюбиво, а главное, практику выработало, которая хорошо рекомендует духовных и дает полную возможность полагаться на их ум и нравственное чувство.
- Но вот этого-то, - говорю, - я и не понимаю: в чем эта практика и ручательство?
- А в том, что кого не следует венчать, так будьте уверены - у нас не перевенчают.
- Не ошибаетесь ли вы, батюшка?
- Нет-с, я не ошибаюсь.
- Воздержусь от противоречия вам, а только в обществе об этом думают иначе.
- "В обществе"! Нашли на кого ссылаться! Что оно знает и чего ни болтает, это так называемое наше общество!
- Ну как, - говорю, - так... о всем обществе...
- А то как еще говорить о людях, которые судят и рядят о том, о чем и понятия не имеют! Или доказательств еще требуете, так они у вас налицо. Разберите-ка, венчан или не венчан этот писатель Z., с которого наш разговор пошел, - вот и не разберете. Да они даже и сами не разберут, потому что в церковь не ходят, служения никогда не видят и не знают, что над ними делают: крестят их, венчают или хоронят. Ей, право, одичали хуже диких!
И мой собеседник весело рассмеялся.
- Но позвольте, - возразил я, слегка уязвленный его насмешкою, которая мне все-таки не открывала интересовавших меня практических приемов тайнобрачия. - Надеюсь, вы, однако, допустите, что если общество неправильно судят о духовенстве, то, например, архиереи наши имеют же о вас настоящие понятия?
- Ну что же такое? к чему этот вопрос?
- Да так. Вы скажите: имеют они или не имеют?
- Может быть, некоторые и имеют.
- "Некоторые" только?
- Да, некоторые.
- Да и то "может быть". Но пусть так, пусть будет по-вашему, а вот я знаю один случай, где архиерей прямо сказал, что у него попы за деньги кого угодно "хоть на родной матери перевенчают".
- Хватил греха на душу его преосвященство: на матери венчать не станут. Да кому это и интересно на мамаше жениться... Нет, это уже очень по-монашески. А впрочем, еще нельзя ли знать, какой святитель изрек сии словеса?
Я назвал архиерея.
Собеседник мой еще веселее расхохотался.
- Что же, - любопытствую, - тут смешного?
- Да ишь кого вы цитуете? Этот господин что хотите брякнет... Ему бы, по-моему, "Весельчака" издавать. Мы ведь с ним вместе на школьной скамье сидели всегда, - шутник был. А впрочем, и то еще надо знать: о ком дело-то шло? Секрет это или не секрет: про чье это венчанье?
- Нет, - отвечаю, - теперь это уже не секрет, потому что тот, кого это касается, уже женился и опять овдовел.
И я назвал дядю Никса.
Но едва я произнес это имя, как мой собеседник в третий раз покатился со смеху.
- Право, - говорю, - не могу понять, почему все это вас так смешит.
- Да как же не смешить-с! Так вот это вы этакую-то младенческую свадьбу считаете отчаянною смелостию? Ну, поздравляю вас с знанием русской жизни. Вот оттого-то у вас, господа, по большей части и в романах-то в ваших отвлеченнее, чем в Аристофановой комедии, - все "на облаках" происходит.
- Романы, - говорю, - отодвиньте в сторону; нынче на них и спроса нет, а вы разубедите меня, что свадьба с родною сестрою первой жены не есть свадьба незаконная и рискованная.
- Что она незаконная, против этого я спорить не стану, а рискованного в ней нимало нет, да и венчал ее основательный священник, которого я как сам себя знаю. Он никогда и ни за какие благополучия рискованного дела делать не станет.
- Но вам, я думаю, надо бы подробнее знать эту пару, о которой мы говорим.
- Нечего мне о ней узнавать, когда я о ней все существенное знаю.
- Когда же вы это узнавали?
- Тогда, когда того надобность требовала. Не хотите ли поэкзаменовать: я все отлично помню, со всеми, можно сказать, деталями. Тут еще было нагажено тем, что разные большие лица были впутаны. Не правда ли?
- Да.
- И к тому же они владыку просили?
- Да, да, да.
- Помню. Брат у невесты был длинный-предлинный офицер с ученым значком.
- Был.
- Имени не помню, а по батюшке, кажется, Данилыч.
- Вы отлично помните.
- Вот он и приходил. Чудесный парень, все рассказал, по-военному: благородно и откровенно, и о своих неудачах у владыки открыл.
- И это не испугало священника?
- Нимало. Штраф, разумеется, на них маленький накинул в цене, чтобы старших не беспокоили, и все тут.
- Однако я помню, - говорю, - что этот Данилыч не сразу как-то сговорился со священником, а было два-три дня томительных.
- Неправда, всего на все один день только их просили подождать, и то это совсем не для притеснения, а уже это всегда так, нарочно, "заминка" делается.
- Для чего?
- Чтобы давальцев не отпугнуть, а в то же время справки навести.
- Какие же справки?
- Есть или нет у брачущихся недвижимое имущество или значительное наследство.
- Но зачем это священнику?
- А это в тайных браках есть самое нужнейшее. Родство или что другое, идущее только против церковных уставов, - это пустяки, а вот имущество, из-за чего все люди ссорятся, - тут надо строго.
- Будто это так важно?
- Это только и важно. Если есть родовое имение, которое могут наследовать родственники, или если дети могут быть претендентами на какое-либо родовое наследство, тогда, будьте уверены, никакой порядочный священник такого брака венчать не станет.
- А как можно это узнать?
- В тонкости узнают.
- И скоро?
- Да смотря по людям и по делу: иногда сразу же, а иногда подольше.
- С недельку или с месяц?
- О, что вы! Нет - сутки, много двое.
- Каким же образом можно собрать так скоро такие щекотливые справки, о которых люди могут все утаить и налгать?
- Надо иметь способного справщика и содержать его, иногда даже и терпеть от него кое-что, как вот, например, некоему ближнему доводилось терпеть от этого молодца, который о дядюшке Никсе обыск делал.
- Что же, он плохой человек?
- Ужасный негодяй, но талантлив, шельма, к этим делам бесконечно. Он сюда нарочно из Киева вывезен. Там подобных артистов рассадник. Практика их вырабатывает над богомольцами. И этот все у деревянненькой церкви на Старом городе сидел для перехвата, чтобы богомольцев из Печерска на Подол не перепускать. Должность в том, что как увидит кучку "богомулов" - сейчас к себе подманит и уговорит, чтобы на Подол не ходили, а у них молились. Отличный практик. Ну вот, одному батюшке с разным наследством от брата пришлось и его сюда взять.
- Какой же у этого дельца церковный чин?
- Чин у него - церковный сторож, а ходит он за причетника. - И по особым поручениям?
- Да, преимущественно-то по особым поручениям. По получении заказа сделаешь маленькую заминку, а он тем временем все и обследует.
- Но каким образом?
- А уж это по его усмотрению.
- А он не врет?
- Нет, для чего же? Да он всегда ведь и весь процесс и источники укажет, так что можете обсудить основательность и достоверность и того, и другого, и третьего.
- Ну, так вот, позвольте же, - говорю, - вас разочаровать.
- Сделайте милость, если удастся.
- При венчании дяди Никса решительно ни от кого ни из их родных, ни из знакомых никто таких справок не забирал.
- Верно. Наш дока свое имя недаром носит: он не так глуп, чтобы с родными жениха стал разговаривать. Он понимает, что это дело сердечное, и действует тонко - собирает источники чистые и достоверные. Ему было сказано, что вот так-то и так-то - вот этакий крупный человек желает жениться на сестре своей покойной жены, я на день заминку сделаю, а ты поди и удостоверь дело как нужно. А он отвечает: "Это можно кратко доследить, потому что у них старший дворник, Терешка, мой приятель". Если вы все ведаете, то вы должны знать: был у них дворник Терешка или нет?
- Знаю: действительно был дворник Терешка.
- Ну вот видите. Справщик взял на три бутылки пива, посидел с этим Терешкой в "изке и вернулся, говорит: "Терешка сказал: можно венчать".
- Но вероятно же при этом и какие-нибудь подробности дознания были представлены?
- Как же, разумеется, были: подробности необходимы, потому что по ним видишь и судишь: верно ли и благонадежно ли все дело?
- Ну а в отношении дяди Никса, например, в чем же заключались эти подробности?
- Помнится, он рассказал так: пришел, говорит, к воротам, Терешку вызвал, пошли в низок, две пары пива выпили, а Терешка сказывает: "Ничего - дело плевое - венчать можно, господа согласные. Она, говорит, барыня к нему ласковая и теперь от любви тяжела сделалась, а все ейные братья и сестры очень желают, чтобы она с ним подзаконилась. А насчет состояния не сумлевайтесь: имениев у них нет, и что им по зиме мороженых индюшек присылали, так это от знакомых из чужой деревни. Скажи батюшке, что советую, чтобы крутил с богом".
- И это все?
- А вам что же еще надо?
- И вот это-то, вот эту болтовню с дворником вы называете справкою или сведением!
- А как же это, по-вашему, надо назвать?
- Да так и назвать, пустяками, вздором. Да вы, извините меня, я думаю, что вы шутите.
- Нет, не шучу.
- Не могу верить!
- Почему же?
- Да потому, что вы не можете не знать, что на слова таких людей, как мужик дворник, твердо полагаться нельзя.
- Нет, я этого не знаю и совсем другое думаю,
- Что же вы думаете?
- Я думаю, какие вы все жалкие, поврежденные люди, и как вы безнадежно повреждены в самом своем корне: в вере в ум и в доблесть русского человека. Кто, какой злой дух или какой лихой опыт дал вам право так низко судить о нашем умном и добром народе? И сторож-то вас обманет, и дворник обманет, и, наконец, уже и я, поп, вас обманываю, - шучу, видите, а не правду вам сказываю...