Застал там близких и искренних и "венчального батюшку". Провинтил в винт рублей за сорок и, по склонности человеческой, сваливаю всю вину этого проигрыша на кого-нибудь другого.
- Это, - говорю, - ребята, я так провинтился от расстройства: одна девчонка меня нынче очень размазала. - И рассказал им о своей гостье.
Все выслушали и особенного внимания не обратили, но мой венчальник, идучи вместе со мною домой, верно нечто почувствовал, одобрялся и уронил мне "крылатое слово":
- Еще так ли это, как она сказывала. Может быть, им еще можно пособить. Вы у них свидетельство спросите.
- Да как им пособить, если они обвенчаны? Ведь у них грошей на развод нет.
- Да я, - отвечает, - о разводе и не думаю, а может быть это дело совсем не порчено - и развода никакого не надо.
- Все равно, если и свидетельства нет, а венчаны, так уже пропадай они совсем - второй раз перевенчивать зазорно.
- Я, - говорит, - думаю, что их не венчали. Небось пропели что-нибудь, да и конец.
- Ну может ли это быть?
- А отчего нет? Они ведь энгелисты - в церковь не ходят, службы не знают, не все ли км равно, что им споют: молебен или венчанье. Нет, вы спросите-ка свидетельство.
Думаю: и вправду, дай-ка спрошу! Он это даром на ветер не бросил.
Отслужил наутро обедню, напился с своей гостьей чаю и говорю:
- Я вам переводишко устроил, и вот вам пока из редакции три рубля вперед, а перед вечером пожалуйте - тогда и перевод получите. Да не можете ли пригласить ко мне вашего ветеринара, - я и ему кое-что хочу предоставить.
Так, разумеется, вздор врал, ко в случае, если бы она стала расспрашивать, сказал бы, что хочу его отрекомендовать в Москву бесного слона лечить. Но только она не спросила, а прямо его обещала привести.
А я тем временем спосылал за безголосым певцом и спрашиваю:
- Есть ли у них _для себя_ какие-нибудь памятки, кто у них легко венчан? Отвечает:
- Есть.
- Нельзя ли, - говорю, - мне справиться про такого-то студента?
Он это минутою сдействовал и воротился - говорит:
- Очень легко сделано.
- Так что можно ему еще раз жениться?
- Сколько угодно. Им просто молебен спет.
- Ишь, - говорю, - что вы, разбойники, строите.
- А что же, - отвечает, - да они, -безбожники, больше и не стоят. До каких лет доживут, в церковь гроша не подадут, и не слышали о, том, какая служба есть. Им и молебна-то жаль - не токма что Исайю для них беспокоить.
- Так, значит, они с акушеркой не венчаны?
- Не венчаны.
Я это принял к сведению, пообедал и только маленько соснул, как смотрелка меня будит.
- Утрешняя мадамка, - говорит, - вдвоем, пришла.
- С кем?
- Жених, - говорит, - ейный, что ли, не знаю.
Я велел подождать, обтерся со сна полотенцем и выхожу.
Они кланяются.
Не знаю, что она в нем и полюбила, - смотреть совсем не на что.
Я его туда-сюда повернул и в первых же расспросах вижу, что детина самая банальная: откровенно глуп и откровенно хитер. Так сказать - фрукт нашего урожайного года.
- Я, - говорит, - обманут низостью, какой не ожидал. Жена моя, - говорит, - казалась развитою женщиною - уверяла, будто ей нужно выйти замуж только для того, чтобы от родительской власти освободиться, а потом стала требовать, чтобы я Анюту бросил, а с нею на одной квартире жил или чтобы я ей на содержание давал. А после к ней полицейские стали ходить, и она меня начала пугать.
- Чем?
Молчит.
- Донос какой-нибудь хотела сделать?
Пожимает плечами и отвечает:
- Вероятно.
- Да вы разве в чем-нибудь замешаны?
- Нет, - отвечает, - я не замешан, но мы еще со студенческого времени все без замешательства, так просто боимся, а она теперь и сама в полицию акушеркой поступила.
"Ах ты, - думаю, - дурачок горький". И спрашиваю:
- Она в полиции, а вы-то где служите и под чьим начальством?
Называет место и начальника - лицо мне, по старым памятям, весьма знакомое: еще с табелькой с ним игрывали.
- Да у тебя, голубчик, в формуляре-то записано ли, что ты женат?
- Нет, - отвечает, - не записано.
- А венчальное свидетельство есть?
- Тоже нет.
- Почему?
- Не дали.
- Хорошо, что не дали. А теперь отвечай мне: рад бы ты иметь женою, вместо твоей акушерки, Нюточку?
Молчит.
- Что же ты молчишь?
- Я, - говорит, - в убеждениях совсем против брака.
- Ага, мол: ишь ты какой: норовишь лизнуть да и сплюнуть. А по доброму порядку, - говорю, - когда человек с женщиною детей прижил, так ему уж эти рацеи надо в сторону. Женись-ка, брат, на ней, да и баста.
- Да ведь это невозможно.
- А если бы возможно было? Опять молчит.
- Ну, стало быть, - говорю, - ты, брат, лукавишь; отвечайте-ка вы, Нюточка: вы желали бы быть его женою?
Та, молодцом, сразу прямо ответила, что желала бы. Видно, уже игра-то сия ей принадокучила. - Но он молчит.
- Что же ты, - говорю, - пнем стал? Поверни тебя, батюшка Спиридон-поворот.
- Я, - говорит, - больше уже не попадусь,
- Кому это? - женщине, которая ваших детей таскает и вас любит?
- Все равно, - говорит, - я могу жить граждански.
"Нет, - думаю, - если ты по-граждански, так я же с тобой, с разбойником, сделаюсь по-военному".
Язычок-то себе прикусил и о роде его венчания с акушеркой ничего ему не сказал, чтобы он не считал себя свободным, а озаботился им иначе,
Как он ушел, я положил перед его супругой лист бумаги и говорю:
- Пишите-ка, какой я вам перевод продиктую.
И задиктовал, указывая, где что ставить: "Его превосходительству, господину такому-то, от такой-то докладная записка". А затем продолжение в таком смысле, что "я, просительница, прижив внебрачно с таким-то, служащим под ведением вашего превосходительства, двух детей, в чем он чистосердечно признался при священнике таком-то, и не получая от него ничего на содержание сих невинных малюток, коим сама не в состоянии снискать пропитания, а потому всепочтительнейше прошу побудить его на мне жениться или по крайности оных моих малюток обеспечить должным, по средствам его, содержанием, вычетом части из его жалованья".
Она это все написала, а потом спрашивает:
- К чему это писано?
- А к сему, - говорю, - подпишись.
- Но ведь это донос.
- Нет: это докладная записка.
- В таком случае, - отвечает, - я подпишу. - И подписала.
Я взял этот манускрипт в карман, надел новую ряску и пошел к генералу, которого, как вам говорю, еще в малых чинах коротко по картам знал. Отлично, шельмец, с табелькой играл и вообще был чудесный парень - любил выпить и закусить, и отношения наши, по-полковому, были на "ты".
Конечно, honores mutant mores, {Почести изменяют нравы (лат.).} - может быть, он и переменился, но я как-то этого не надеялся и решил держаться с ним на прежней ноге.
Велел о себе доложить, - а сам стал перед зеркалом, чтобы орденки поправить. Но в это же зеркало и вижу: он в ту же минуту выходит, прямо ко мне, крадется и - цап сзади ладошами глаза мне и закрыл.
- Жоздра! - говорю, - радость моя, - это ты.
- А ты, - восклицает, - почему узнал?
- Мудрено ли узнать: кто, кроме тебя, может мою священную особу за лицо брать, а к тому же я и в зеркало тебя видел. Давай поцелуемся. Я, - говорю, - к тебе по делу, Жоздра.
Его Егором величали, но мы его Жоздрою звали, потому что так ему одна некогда влюбленная в него простонародная девица белошвейка писала.
- Есть у тебя такой-то подчиненный?
- Есть.
- Повели ему, мой ангел, на одной мамзельке жениться.
Он расхохотался.
- Что ты это, поп-чудила, - говорит, - выдумал. В моей власти конские свадьбы, но человеческие браки не по моему ведомству.
- Нет, - говорю, - Жоздра, жизненок мой, маточка, - не говори глупостей: у русского генерала все во власти! Я иначе не верую. Не огорчай меня, не отказывайся от христианского дела, повели дураку жениться на дуре, чтобы вышла целая фигура, а то мне их и ребят очень жалко.
Он было опять смеяться, но я говорю:
- Нет, ты, ангел мой, не смейся, - это дело серьезное. - И рассказал ему все дело.
- Понимаешь ли, - говорю, - что этого ни в какой конклав нельзя пустить, чтобы кто-нибудь не пострадал, а зачем страдать, когда ты по-генеральски - один все дело поправить можешь.
- Каким манером?
- Просто - повели, да и баста, на то ты начальник.
- Я выгнать его, - говорит, - могу, но принудить его жениться не имею права.
- Тпру, тпру, тпру, - отвечаю, - остепенись. Что ты это такое выдумал? Как можно человека выгнать, да еще особенно этакого глупого. Куда он, дурак, без казенной службы годится? Нет, ты не ожесточай несчастного сердца, а просто потребуй его перед себя и накричи.
- Что же я буду кричать?
- Да что хочешь, то и кричи - только посердитее. Но если заметишь, что он отвечать хочет, вот этого не допускай, - топни и скажи: "молчать".
- И с тебя этого будет довольно?
- Совершенно, мамочка, довольно. Только, пожалуйста, посердитее, и чтобы не смел отвечать.
- Изволь, - говорит, - уважу, - и с этим позвонил, а мне добавляет: - Пойди там, за ширмой, посиди, покури, послушай, что выйдет. Я йи за что не ручаюсь.
- Да тебя, - говорю, - никто и не просит ручаться, только сделай свое начальническое дело добросовестно, - накричи.
Ну, он и действительно сделал все это очень хорошо: как тот вошел, он сразу его афрапировал. Все жестокие хитрости сентиментального обхождения откинув, прямо ему сочиненною мною докладною запискою мимо носа на землю швырнул.
- Знаете ли вы, - спрашивает, - какая женщина это пишет?
И чуть тот было только рот разинул, чтоб сказать: "знаю", - он как крикнет:
- Молчать! Почему вы на ней не женитесь? Но прежде чем тот ответил, я ему через ширму пальцами махнул, он - опять крикнул:
- Молчать! Я знать ничего не хочу! Слышите?
- Слу-слу-слу-ш-ш-шаю.
- Завтра мне чтобы брачное свидетельство было. Слышите?
- Слу-слу-слу-ш-ш-шаю.
- Вон! и до тех пор на глаза мне не сметь показываться. Слышите?
- Слу-слу-слу-шаю.
- Деньги на свадьбу есть?
- Нет.