‑ Вот он, наш герой является! ‑ сказал капитан в то время, как Краут, размахивая руками и побрякивая шпорами, весело входил в комнату. ‑ Чего хотите, Фридрих Крестьяныч: чаю или водки?
‑ Я уж приказал себе чайку поставить,‑ отвечал он,‑ а водочки покамест хватить можно для услаждения души. Очень приятно познакомиться; прошу нас любить и жаловать,‑ сказал он Володе, который, встав, поклонился ему,штабс‑капитан Краут. Мне на бастионе фейерверкер сказывал, что вы прибыли еще вчера.
‑ Очень вам благодарен за вашу постель: я ночевал на ней.
‑ Покойно ли вам только было? там одна ножка сломана; да все некому починить ‑ в осадном‑то положении,‑ ее подкладывать надо.
‑ Ну что, счастливо отдежурили? ‑ спросил Дяденко.
‑ Да ничего, только Скворцову досталось, да лафет один вчера починили. Вдребезги разбили станину.
Он встал с места и начал ходить; видно было, что он весь находился под влиянием приятного чувства человека, только что вышедшего из опасности.
‑ Что, Дмитрий Гаврилыч,‑ сказал он, потрясая капитана за коленки,‑ как поживаете, батюшка? Что ваше представленье, молчит еще?
‑ Ничего еще нет.
‑ Да и не будет ничего,‑ заговорил Дяденко,‑ я вам доказывал это прежде.
‑ Отчего же не будет?
‑ Оттого, что не так написали реляцию.
‑ Ах вы, спорщик, спорщик,‑ сказал Краут, весело улыбаясь,‑ настоящий хохол неуступчивый. Ну, вот вам назло же, выйдет вам поручика.
‑ Нет, не выйдет.
‑ Вланг, принесите‑ка мне мою трубочку да набейте,‑ обратился он к юнкеру, который тотчас же охотно побежал за трубкой.
Краут всех оживил, рассказывал про бомбардиро 1000 ванье, расспрашивал, что без него делалось, заговаривал со всеми.
19
‑ Ну, как? вы уж устроились у нас? ‑ спросил Краут у Володи. ‑ Извините, как ваше имя и отчество? У нас, вы знаете, уж такой обычай в артиллерии. Лошадку верховую приобрели?
‑ Нет,‑ сказал Володя,‑ я но знаю, как быть. Я капитану говорил: у меня лошади нет, да и денег тоже нет, покуда я не получу фуражных и подъемных. Я хочу просить покамест лошади у батарейного командира, да боюсь, как бы он не отказал мне.
‑ Аполлон Сергеич‑то? ‑ Он произвел губами звук, выражающий сильное сомнение, и посмотрел на капитана.‑ Вряд!
‑ Что ж, откажет ‑ не беда,‑ сказал капитан,‑ тут‑то лошади, по правде, и не нужно, а все попытать можно, я спрошу нынче.
‑ Как! вы его не знаете,‑ вмешался Дяденко,‑ другое что откажет, а им ни за что... хотите пари?..
‑ Ну, да ведь уж известно, вы всегда противоречите.
‑ Оттого противоречу, что я знаю, он на другое скуп, а лошадь даст, потому что ему нет расчета отказать.
‑ Как нет расчета, когда ему здесь по восемь рублей овес обходится! сказал Краут.‑ Расчет‑то есть не держать лишней лошади!
‑ Вы просите себе Скворца, Владимир Семеныч,‑ сказал Вланг, вернувшийся с трубкой Краута,‑ отличная лошадка!
‑ С которой вы в Сороках в канаву упали? А? Вланга? ‑ засмеялся штабс‑капитан.
‑ Нет, да что же вы говорите, по восемь рублей овес,‑ продолжал спорить Дяденко,‑ когда у него справка по десять с полтиной; разумеется, не расчет.
‑ А еще бы у него ничего не оставалось! Небось вы будете батарейным командиром, так в город не дадите лошади съездить!
‑ Когда я буду батарейным командиром, у меня будут, батюшка, лошади по четыре гарнчика кушать; доходов не буду собирать, не бойтесь.
‑ Поживем, посмотрим,‑ сказал штабс‑капитан. ‑ И вы будете брать доход, и они, как будут батареей командовать, тоже будут остатки в карман класть,прибавил он, указывая на Володю.
‑ Отчего же вы думаете, Фридрих Крестьяныч, что и они захотят пользоваться? ‑ вмешался Черновицкий.‑ Может, у них состояние есть: так зачем же они станут пользоваться?
‑ Нет‑с, уж я... извините меня, капитан,‑ покраснев до ушей, сказал Володя,‑ уж я это считаю неблагородно.
‑ Эге‑ге! Какой он бедовый! ‑ сказал Краут. ‑ Дослужитесь до капитана, не то будете говорить.
‑ Да это все равно; я только думаю, что ежели но мои деньги, то я и не могу их брать.
‑ А я вам вот что скажу, молодой человек,‑ начал более серьезным тоном штабс‑капитан.‑ Вы знаете ли, что когда вы командуете батареей, то у вас, ежели хорошо ведете дела, непременно остается в мирное время пятьсот рублей, в военное ‑ тысяч семь, восемь, и от одних лошадей. Ну и ладно. В солдатское продовольствие батарейный командир не вмешивается: уж это так искони ведется в артиллерии; ежели вы дурной хозяин, у вас ничего не останется. Теперь вы должны издерживать, против положения, на ковку ‑ раз (он загнул один палец), на аптеку‑два (он загнул другой палец), на канцелярию ‑ три, на подручных лошадей по пятьсот целковых платят, батюшка, а ремонтная цена пятьдесят, и требуют,‑ это четыре. Вы должны против положения воротники переменить солдатам, на уголь у вас много выходит, стол вы держите для офицеров. Ежели вы батарейный командир, вы должны жить прилично: вам и коляску нужно, и шубу, и всякую штуку, и другое, и третье, и десятое... да что и говорить...
‑ А главное,‑ подхватил капитан, молчавший все время,‑ вот что, Владимир Семеныч: вы представьте себе, что человек, как я, например, служит двадцать лет сперва на двух, а потом на трехстах рублях жалованья в нужде постоянной; так не дать ему хоть за его службу кусок хлеба под старость нажить, когда комисьонеры в неделю десятки тысяч наживают?
‑ Э! да что тут! ‑ с 1000 нова заговорил штабс‑капитан. ‑ Вы не торопитесь судить, а поживите‑ка да послужите.
Володе ужасно стало совестно и стыдно за то, что он так необдуманно сказал, и он пробормотал что‑то и молча продолжал слушать, как Дяденко с величайшим азартом принялся спорить и доказывать противное.
Спор был прерван приходом денщика полковника, который звал кушать.
‑ А вы нынче скажите Аполлону Сергеичу, чтоб он вина поставил,‑ сказал Черновицкий, застегиваясь, капитану.‑ И что он скупится? Убьют, так никому не достанется!
‑ Да вы сами скажите,‑ отвечал капитан.
‑ Нет уж, вы старший офицер: надо порядок во всем.
20
Стол был отодвинут от стеньг и грязной скатертью накрыт в той самой комнате, в которой вчера Володя являлся полковнику. Батарейный командир нынче подал ему руку и расспрашивал про Петербург и про дорогу.
‑ Ну‑с, господа, кто водку пьет, милости просим! Прапорщики не пьют,прибавил он, улыбаясь Володе.
Вообще батарейный командир казался нынче вовсе не таким суровым, как вчера; напротив, он имел вид доброго, гостеприимного хозяина и старшего товарища. Но несмотря на то, все офицеры, от старого капитана до спорщика Дяденки, по одному тому, как они говорили, учтиво глядя в глаза командиру, и как робко подходили друг за другом пить водку, показывали к нему большое уважение.
Обед состоял из большой миски щей, в которых плавали жирные куски говядины и огромное количество перцу и лаврового листа, польских зразов с горчицей и колдунов с не совсем свежим маслом. Салфеток не было, ложки были жестяные и деревянные, стаканов было два, и на столе стоял только графин воды, с отбитым горлышком; но обед был не скучен: разговор не умолкал. Сначала речь шла о Инкерманском сражении, в котором участвовала батарея и из которого каждый рассказывал свои впечатления и соображения о причинах неудачи и умолкал, когда начинал говорить сам батарейный командир; потом разговор, естественно, перешел к недостаточности калибра легких орудий, к новым облегченным пушкам, причем Володя успел показать свои знания в артиллерии. Но на настоящем ужасном положении Севастополя разговор не останавливался, как будто каждый слишком много думал об этом предмете, чтоб еще говорить о нем. Тоже об обязанностях службы, которые должен был нести Володя, к его удивлению и огорчению, совсем не было речи, как будто он приехал в Севастополь только затем, чтобы рассказывать об облегченных орудиях и обедать у батарейного командира. Во время обеда недалеко от дома, в котором они сидели, упала бомба. Пол и стены задрожали, как от землетрясения, и окна застлало пороховым дымом.
‑ Вы этого, я думаю, в Петербурге не видали; а здесь часто бывают такие сюрпризы,‑ сказал батарейный командир. ‑ Посмотрите, Вланг, где это лопнула.
Вланг посмотрел и донес, что на площади, и о бомбе больше речи не было.
Перед самым концом обеда старичок, батарейный писарь, вошел в комнату с тремя запечатанными конвертами и подал их батарейному командиру. "Вот этот весьма нужный, сейчас казак привез от начальника артиллерии". Все офицеры невольно с нетерпеливым ожиданием смотрели на опытные в этом деле пальцы батарейного командира, сламывавшие печать конверта и достававшие оттуда весьма нужную бумагу. "Что это могло быть?" ‑ делал себе вопрос каждый. Могло быть совсем выступление на отдых из Севастополя, могло быть назначение всей батареи на бастионы.
‑ Опять! ‑ сказал батарейный командир, сердито швырнув на стол бумагу.
‑ Об чем, Аполлон Сергеич? ‑ спросил старший офицер.
‑ Требуют офицера с прислугой на какую‑то там мортирную батарею. У меня и так всего четыре человека офицеров и прислуги полной в строй не выходит, ворчал батарейный командир,‑ а тут требуют еще. Однако надо кому‑нибудь идти, господа,‑ сказал он, помолчав немного,‑ приказано в семь часов быть на Рогатке... Послать фельдфебеля 1000 ! Кому же идти, господа, решайте,повторил он.