Не розу пафосскую,
Росой оживленную,
Я ныне пою,
Не розу феосскую,
Вином окропленную,
Стихами хвалю;
Но розу счастливую,
На персях увядшую
Элизы моей.
Эмблематический Купидон с повязкой на глазах сопряжен с мотивом иллюзии, обмана, заблуждения. Столь же тесно (как любовь и красота) взаимодействуют Купидон и цветок. Элегия Н. М. Языкова "Воспоминание" (1826), рассказывая историю разрушенных иллюзий, "обмана чувств", использует цветы в целом спектре значений. Первоначально они символизируют плоды творческого расцвета:
Стихов гармония и сила
Пленяла душу красоты;
Казалось мне - она любила
Мои весенние цветы.
Далее лирический сюжет "весенних цветов" развивается в сторону "разоблачения" через снижение лексического ряда и введение оценочных эпитетов: цветы заменяют "мишурные одежды", "благовоспитанный мой бред", "громкое слово идеала". "Любовь возвышенная" заставила служить "обыкновенным божествам" и этим провинилась.
Твоя ли действовала воля,
Тобой ли полон был певец,
Когда с общественного поля
Он набирал себе венец?
В контексте лирики Языкова "общественное поле", как и "общественное достоянье", - перифраза, означающая предосудительное поведение женщины. Поэт оскорблен, в нем оскорблена мечта, и "поэтическая совесть" заставляет назвать историю о том, как он "некстати дары-таланты расточал", безумством. Источник мечты и вдохновения дискредитирован, а вместе с ним, метонимически, по смежности, и сама мечта, сами "весенние цветы", которым поэт находит снижающие синонимы.
"Воспоминание" заканчивается четверостишием, в котором поэт ставит точку в "нравоучительной" повести:
И говорю: любви обеты,
Любви надежды и мечты -
Или живые пустоцветы,
Или поддельные цветы!
Афористичность концовки совпадает с поэтикой эмблематической надписи, которая всегда стремится к окончательной истине. Хотя поэт рассказывает частную историю, которая оттенена резкой субъективной оценкой, последние строки выводят ее за пределы личного опыта. Весь сюжет стихотворения заключен в рамку противопоставления временных отрезков "раньше" и "теперь". Состоянию "раньше" соответствуют "живые пустоцветы", состоянию "теперь" - "поддельные цветы", то есть неживые. Категория времени, неизменно сопровождающая в культуре образ цветка, у Языкова присутствует, и оба традиционных значения (красоты и ее уничтожения, в данном случае - скорее унижения) актуализированы и разведены во времени. В финальных строчках образ цветка приобретает общее значение обмана, иллюзии. Или/или ("Или живые пустоцветы /Или поддельные цветы") - фигура мнимого противопоставления, смысловые оттенки одного и того же. Различие между ними лишь в субъективном времени восприятия, в пространстве текста то и другое синонимично - цветы зарифмованы с мечтами, причем мечтами безумца. Нельзя отрицать в элегии самоиронии автора 10 , но над ироническим элементом доминирует то, что В. Д. Сквозников называет языковской "прелестью истребления", сказывающейся в радикальности, с какой частная лирическая ситуация перерастает в общий вывод 11 .
Интересно, что эмблематический образ "притягивает" афоризмы, так же как и афористичность требует эмблематического образа. Е. А. Баратынский в стихотворении "Лиде" (1821) формулирует отношение между творчеством и той реальностью, которая служит источником поэтического вдохновения, чередуя афоризмы с "картинками".
Твой детский вызов мне приятен,
Но не желай моих стихов:
Немногим избранным понятен
Язык поэтов и богов.
В развитие тезиса об избранности следует иллюстрация - в хороводах и плясках дриад и фавнов, харит и Эрота не участвуют музы, они таятся и лишь со стороны глядят "на невинные забавы". "Плоды возвышенных трудов" и "невинные забавы харит" не стоит смешивать, профанируя первые и превращая их в развлечение. Поэтому даже той, что "дарует лире вдохновенье", поэт его "не поверяет".
Поет один, подобный в этом
Пчеле, которая со цветом
Не делит меда своего.
В отличие от элегии Языкова, стихотворение Баратынского включает в себя момент стилевого перехода от реальной ситуации, послужившей поводом к написанию стиха, к отточенному финалу, в котором поэт использует сравнение, развивающее эмблематический мотив "пчелы в цветнике" (N364 - "Счастлив, кто умеет даже врагов использовать с пользой для себя", N257 - "Здесь собираю то, что соделываю инде") 12 . Цветник для пчел - место, откуда берут, но не отдают. Аллегорическое изображение поэта как поющей пчелы - образ казалось бы, эстетически спорный, но Баратынский - автор классический в смысле культурной выверенности образного ряда, и выбор его не случаен: образу пчелы в европейской культуре сема "величия" уже была задана. Помимо существования греческой легенды о том, что девять муз принимали форму пчел, пчела также использовалась во Франции как символ королевского происхождения. Мэнли П. Холл предполагает, "что лилия Франции есть просто обычная пчела, а не цветок" 13 .
В стихотворении "Цветы" (1822) П. А. Вяземский создает образ сада, в котором цветы именуют типы поведения и отношений. Это типичный барочный реестр, где цветы превращены в знаки.
По вкусам, лицам и годам
Цветы в саду своем имею.
Невинности даю лилею,
Мак сонный приторным мужьям,
Душистый ландыш полевой
Друзьям смиренным Лизы бедной,
Нарцисс несчастливый и бледный -
Красавцам, занятым собой.
Мирт - любовнику, фиалку - безвестному таланту, дурман - многим из поэтов, льстецу - подсолнечник, временщику - пион, болтуну - колокольчик, а милой - розу без шипов вручает автор. На первом плане здесь - куртуазная игра знаками, вся прелесть которой - в вариативной оценочности, выраженной эпитетами "мирт прелестный", "приторные мужья", пучок "увядших пустоцветов", "злых вестовщиц и болтунов". Раздаривая цветы своего сада, автор то иронично, то любовно раздает ярлыки, атрибутирует. "Спешите красною весной / Набрать цветов как можно боле:/ Усей цветами жизни поле - / Вот мудрости совет благой!" - означает предложение запастись разнообразными способами отношения к окружающему, ибо мир богат и пестр и разнообразие сада синонимично разнообразию связей. В стихотворении прорастает метафора мира-сада как рационального, упорядоченного многообразия: "по вкусам, лицам и годам цветы в саду своем имею", и в жестах раздаривания цветов тоже нет произвола, они этически выверены и снабжены субъективными определениями, мотивирующими отбор.
Эмблематические компендиумы, образуя обобщенный словообраз, обычно имеют варианты, как бы опровергающие общепринятое значение, а по сути, дополняющие его "метафизику". Например, существует эмблема "Розы на воздухе" с надписью: "Небесные цветы долее пребывают" 14 , репрезентирующая классический мотив "магического цветка", красоты духовной, возвышенной. Этот цветок антонимичен по смыслу цветку "обычному", как, например, у К.Н. Батюшкова ("К цветам нашего Горация", 1816):
Ни вьюги, ни морозы
Цветов твоих не истребят.
Бог лиры, бог любви и музы мне твердят:
В саду Горация не умирают розы.
Стихи Батюшкова, мастера условных поэтизмов, пестрят "лазурными цветами", ландышами, лилиями и розами, равно как и кипарисами, урнами, виноградными лозами - всеми аллегориями и символами французской поэзии XVIII в., из которых выстраивается гармоничный и условный мир Батюшкова. Но для поэта более важна лексическая окраска предмета 15 , а не его "метафизика", поэтому почти всегда "цветы" - составляющая атмосферы, знак состояния, они атрибутивны: "тонкий запах свежих роз" ("Привидение"); "И воздух напоен благоуханьем розы"("Элегия из Тибулла"); "Лиза розою пылает, грудь любовию полна" ("Веселый час"); "Там первые увидишь розы /И с ними вдруг увянешь ты" ("Последняя весна"). По частоте использования образа Батюшков обгоняет всех современников (ср. у О. Мандельштама: "Словно гуляка с волшебною тростью, / Батюшков нежный со мною живет - / По переулкам шагает в Замостье, / Нюхает розу и Дафну поет"), но разработка "метафизики" цветка, принадлежит, конечно, В. А. Жуковскому.
О соприкосновении горнего и дольнего миров, души и природы повествует "Цвет завета" (1819). Вид лугового цветка, простой "былинки полевой" подталкивает к воспоминаниям, с ними возвращается Прекрасное, Отжившее, пора, когда "все лучшее мы зрели настоящим/ И время нам казалось нелетящим". "Цвет завета" - лейтмотив стихотворения, создающий скрепы между прошлым, настоящим, будущим. Развивается его "история": первоначально - это "жизнь минувших лет", "цвет воспоминанья", замена свиданья, далее - "благ земных примета", вневременной знак счастья, душевного родства, союза, а в финале - символ будущей жизни, "символ любви и жизни молодой". За образом закрепляется сема связывания воедино времени, пространства, он обладает свойствами не материального объекта, но некоторой духовной объединяющей субстанции, и в этой роли приравнен к голосу, молве, слову. Перед нами символ с обобщенным спектром значений, субститут высших духовных категорий. Былинка полевая - та, что "... цвела в тиши, очей не привлекая /И путника не радуя собой... Была желанью неприметна, /Чужда любви и сердцу безответна", становится знаком постоянства во времени, неизменности в самих переходах, возможности существования в нескольких измерениях, преодоления границ материального мира.
Летай к друзьям желанною молвой;
Будь голосом, приветствующим друга,
Посол души, внимаемый душой,
О верный цвет, без слов беседуй с нами