КарамзинпомещаеттакжевальбомемыслиРуссоодружбе: «Des вmes humaines veulent кtre accouplйes pour valoir tout leur prix; et la force unie des amis, comme celle des lames d’un aimant artiёciel, est incomparablement plus grande, que la somme de leurs forces particuliиres. Divine amitiй! c’est ton triomphe! » [7, с. 188] .
В феврале 1812 г. пребывание Карамзина в Твери, вопреки обыкновению, было безрадостным, омраченным расставанием с любимой женой, тяжело переносившей беременность.
По возвращении он одной строкой упомянул об этой поездке в письме к брату («Великая Княгиня уехала в Петербург. Я был в Твери на один день и простился с нею, надолго, как думаю» [5, c. 484], а прямо из Твери, – 25 февраля – он написал супруге подряд два письма, не будучи уверен, что первое благополучно достигнет адресата. Эти письма еще не попали в круг зрения «Монархическое правление есть правление одного, которому другие обязаны своими полномочиями. Наиболее действенное правление есть власть одного». – (Фр.) То, что делает основу государства действительно прочной и долговременной, - это обычаи, настолько соблюдаемые, что естественные отношения и законы всегда в точности совпадают, и одни, так сказать, обеспечивают, сопровождают, улучшают другие». – (Фр.) «Следует опасаться всяких изменений: времен года, ветров, пищи, настроений; и никакие законы не являются действительно влиятельными, кроме тех, которые Бог дал давно, тех обычаев, происхождения которых никто не знает и которые никогда не были другими». – (Фр.) «Человеческие души хотят соединиться, чтобы открылась вся их ценность; сила, притягивающая друзей друг к другу, словно магнитом, неизмеримо больше, чем сумма их отдельных сил. Божественная дружба! Это твой триумф!» – (Фр.)
исследователей и никогда не были напечатаны. Между тем они представляют интерес, живо передавая состояние историографа в тот момент. Карамзин сообщал жене (по-французски), что добрался благополучно, хотя и с опозданием, и что он очень грустит, покинув свою дорогую подругу, что выехав из Москвы, он оставил в ней все свое счастье. Дорогой он десять раз давал себе обещание никогда больше так не делать. Как всегда, он был дружески принят в Твери доброй хозяйкой и получил от нее записку: «Принц принужден по делам ехать сегодня в Петербург, и любезный учитель угощается завтра поутру в 11 часов. Его приезд мне весьма приятен, а Принц грустит, что лишается удовольствия с ним беседовать».
Узнав также, что болен сын Великой Княгини, Карамзин принял решение назавтра же откланяться и поскорее вернуться. «Дай Бог, - пишет он жене, - чтобы я нашел тебя, мое единственное сокровище в мире, в добром здравии, и наших малюток тоже. <...> Тысячу раз обнимаю тебя, мой ангел, мой нежный друг, мое все. <...> Ты скоро снова меня увидишь» .
Письмо Карамзин передал через князя Я.И. Лобанова, который в тот момент отправлялся в Москву.
Проводив князя, Карамзин снова берется за перо: «Милый друг Катенька! Сию минуту отправил к тебе письмо с Яковом Ивановичем Лобановым и писал к тебе, что я приехал сюда не вовремя; что Принц скачет в Петербург; что маленький Принц болен и что я едва ли не завтра прощусь с Великой Княгиней; она велела мне быть к себе в одиннадцать часов утра. Однакож пишу к тебе и через почту на всякий случай, воображая, что князь Яков Иван. (так!) может от забывчивости и не доставить тебе письма моего. Итак, знай, что я слава Богу! здоров и спокоен, а грущу единственно о тебе моей милой. Нет, худо расставаться: дай Бог благополучно возвратиться к тебе, а там уж никогда не тронусь с места. У меня сердце не на месте без моего нежного друга»10.
Продолжая уже по-французски, Карамзин называет свое состояние подвешенным и, надеясь, что в связи с отъездом принца у великой княгини не будет светских раутов, рассчитывает завтра или послезавтра уехать.
Впрочем, добавляет он, «Буди воля Божия!»11.
Переписка Карамзина с Екатериной Павловной продолжалась. Она отправляла ему послания «всегда ласковые и дружеские» [6, c. 161]. «Умею любить Ее сердечно и бескорыстно, - писал он Дмитриеву, – кажется, она этому верит» [6, с. 162].
Карамзин Н.М. Письма к Е.А. Карамзиной // Отдел Рукописей Российской государственной библиотеки (далее – ОР РГБ). Ф. 488. К. 1. Ед. хр. 1. Л. 90.
10 Там же. Л. 90 (об.).
11 Там же. Л. 91 (об.).
Вслед за этим последовала долгая разлука любезного учителя и августейшей ученицы, настала «гроза двенадцатого года», усугубленная потерей родных и близких. Наряду с государственной тематикой встают в письмах проблемы семейные и религиозные. В посланиях, связанных с кончиной первого супруга великой княгини принца Георга Ольденбургского в 1812 г. и смертью первого сына Карамзина (Андрея), формируется тот круг нравственно-философских идей о возвышающем душу страдании, который предстанет и в более поздних письмах Карамзина.
«Кажется, что со времени Вашего несчастия мы любим Вас еще более, – пишет Карамзин Екатерине Павловне 29 ноября 1813 г. - Оно придало Вашей судьбе священный характер: я не умею хорошо выразить эту мысль, но она верна. Удовольствия и само счастие не бесконечны, а возвышенность некоторых горестей в большей степени заставляет нас чувствовать благородство нашего существования, наши права на Божественное. Если бы мы были только благополучны здесь, я бы менее верил в бессмертие души и в доброту Бога. Это парадокс для ума и несомненная истина для чувствительного сердца, познавшего несчастие. Сокрушительные удары судьбы в первое мгновение возбуждают нас против Провидения, но впоследствии укрепляют нашу покорность и устанавливают между людьми и Богом некую близость, дающую нам удовольствие наслаждаться предчувствием Его доброты, ибо мы слишком ограничены в этом мире, чтобы объять все великое в целом и верно постигать его связи.
Простите, Мадам, это не в эпистолярном жанре, но я делаюсь уже слишком стар, чтобы строго следовать приличиям. Я говорю прямо то, что занимает мою душу. Мы похоронили нашего единственного сына шести лет, прекрасного, как ангел, и доброго, как его мать. Я писал Вам мое последнее письмо, будучи в страхе лишиться его; потеряв его, мы вверили милый прах берегам Волги и ехали, проливая слезы, среди руин Москвы. Нам еще остаются три дочери, но я не имею более сына на этой земле, хотя пребываю в надежде вновь обрести его, не знаю, где и как. Я часто беседую с ним, как и с его сестрой, которая тремя годами ранее его последовала в небесную обитель <...> Такие потери приуготовляют нас к тихому переходу туда, откуда я отнюдь не хотел бы выйти в качестве невежды. В ожидании будем говорить о другом. <...> Желая, как и прежде, чтобы время умерило Вашу печаль, я не чувствую себя в достаточной мере ни придворным и ни ритором, чтобы высокопарно выступать против нее <...>» [3, с. 11-112].
Карамзина поначалу воодушевило предложение великой княгини, поддержанное императрицей Марией Федоровной, быть «историком нашего времени», написать о 1812 годе и славе Александра. Историограф ощущал в себе «ревность беседовать с потомством о чудесных действиях © Сапченко Л.А., 2013 / статья размещена на сайте: 13.02.13 ISSN 2224-0209 Электронный журнал «Вестник МГОУ» / www.evestnik-mgou.ru. – 2013. – №1 12 рус кая филолог ия Провидения», отмечал, что «картина минувшего слабо действует на сердце, сильно волнуемое настоящим» [9, c. 35, 37], но вскоре засомневался в своем намерении. В письме к Екатерине Павловне читаем: «Вы меня приглашаете быть историком нашего времени: в первом моем воодушевлении, произведенном великими событиями, я сам думал об этом, но размышления живо представили трудности для моего ума. История <...> любит безмолвие страстей и могил, отдаление и сумерки, и изо всех грамматических времен, более других ей подходит прошедшее законченное. Живое движение, шум настоящего, близость предметов и их слишком яркий свет его оглушают; то, что воспламеняет поэта, оратора, то стесняет историка, который всегда имеет «но» на своих устах» [3, с. 119].
Карамзин полагал, что современникам далеко не всегда может быть ясен «план» Провидения, он постигается лишь на огромной исторической дистанции, спустя годы, а может быть, столетия, когда «вечный чертеж творения открывается уму - цель творения открывается...» [2, с. 176]. Поэтому ближе к истине оказывается суд потомков.
Вовлеченный благодаря Екатерине Павловне в политическую жизнь России, т. е. отступив от должности историографа и попытавшись влиять на современность и на действующего правителя, Карамзин осознавал себя наставником царя и русским гражданином, чье «мнение» будет услышано. Он предпринял не одну попытку обращения (письменного и устного) к императору и порой достигал результата. Не случайно он поместил в подаренном великой княгине альбоме следующий отрывок из Монтеня: «C’est un plaisir fade est nuisible d’avoir а faire а gens, qui nous admirent et fassent place. Il n’est aucune condition d’hommes, qui ait si grand besoin, que ceux lа, de vrais et libres advertissemens. Il soutiennent une vie publique et ont аagrйer аl’opinion de tant de spectаteurs, que comme on a accoutumйe de leur taire tout ce, qui les divertit de leur route, ils se trouvent, sans le sentir, engagйs dans la detestation de leurs peuples, pour des occasions souvent, qu’ils eussent pu йviter, аmal nul interкt de leurs plaisirs mкmes, qui lеs en eыt advisйs et redressйs a tems» [7, c. 176]12.
Сообщество людей мыслилось Карамзиным как единство душ, нуждающихся друг в друге и образующих нечто целое, единую мировую душу, с общими страданиями, с пороками и добродетелями, и в ней, как в душе каждого человека, силы добра должны восторжествовать над силами зла. В результате объединения людей силы добра становятся неизмеримо больше, 12 «Это пошлое и низкое удовольствие подчинять себе людей, которые нами восхищаются и уступают нам во всем. Никто так не нуждается в искренних и свободных предупреждениях, как государи. Они поддерживают общественную жизнь и принуждены учитывать мнение стольких зрителей, что, привыкши к замалчиванию всего, что отвлекает их с их пути, оказываются, не чувствуя этого, ненавидимыми своими народами, часто по случаям, коих могли бы избежать, если были бы о них предупреждены заранее и исправили вовремя» - (Фр.).