Сапченко Л.А.
Эпистолярий Н.М. Карамзина – малоизученная, но крайне важная часть его наследия. Его восьмилетнюю (1810–1818) переписку с сестрой императора Александра I, Екатериной Павловной, можно рассматривать как источник сведений о его политических и нравственно-философских взглядах. Письма отразили изменения в мировоззрении Карамзина: от надежд на «нежный союз чувств и всеобщее благоденствие» он уходил к идее непостижимости законов истории, к ожиданию пробуждения от «сна жизни» и прозрения в ином мире. «Записка о древней и новой России», созданная по вызову великой княгини, равно как и составленный для нее альбом с выписками из европейских мыслителей по вопросам государственного устройства и общественной морали, показывает, что изучение писем Карамзина в аспекте адресации должно быть дополнено исследованием исторического и литературного контекста. Исследуемые документы свидетельствуют о внутреннем состоянии русского общества в 1810–1820-е годы - один из наиболее драматических моментов его истории.
Эпистолярий Н.М. Карамзина – важнейшая часть его наследия. Именно в посланиях к близким и друзьям приоткрываются его политические, философские, эстетические, нравственные, религиозные взгляды, вехи его духовного пути, его подлинная личность. Между тем эти письма редко становятся предметом специального рассмотрения.
Из множества возможных научных подходов к эпистолярному жанру едва ли не определяющее значение имеет исследование фактора адресации.
Круг адресатов Н.М. Карамзина широк, однако письма к некоторым из них занимают особое место, обусловленное высокой степенью самораскрытия адресанта, исключительной информативностью о его личности.
Среди тех, кто получал от Н.М. Карамзина такие письма, следует назвать И.И. Дмитриева, А.И. Тургенева, П.А. Вяземского, И.А. Каподистрия. Существенный интерес представляет переписка Карамзина с царской семьей - Александром I, императрицами Марией Федоровной и Елизаветой Алексеевной, а также с сестрой императора Екатериной Павловной. Ее личность и деятельность привлекали и привлекают к себе внимание исследователей. В последнее время появилось немало работ о роли Екатерины Павловны в российской внешней и внутренней политике двух первых десятилетий XIX в., причем ни одна из статей не обходится без обращения к карамзинской «Записки о древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях», написанной по вызову великой княгини и предназначенной для ее царственного брата.
«В конце 1809 года, - сообщает М.П. Погодин, - Государь Император Александр Павлович был в Москве вместе с Великою Княгинею, Екатериною Павловною, и сказал Карамзину несколько приветственных слов, встретясь с ним на бале. Великая Княгиня осыпала его ласками, познакомясь с ним, кажется, через родственника ему по первой жене, графа Ростопчина, и пригласила к себе в Тверь» [11, с. 65].
Карамзин, адресуясь к брату Василию Михайловичу, пишет о том, что исполняя волю Екатерины Павловны, они с женой находились в Твери и читали страницы «Истории...» великой княгине и великому князю Константину Павловичу. Шесть дней чета Карамзиных пользовалась искренним гостеприимством и пленительным расположением августейших особ . В декабре того же года Карамзины снова посетили Тверь и были осыпаны новыми знаками милости со стороны великой княгини. «Она русская женщина: умна и любезна необыкновенно, - писал Карамзин брату. - Мы прожили около пяти дней в Твери, и всякий день были у нее. Она хотела даже, чтобы мы в другой раз приехали туда и с детьми» [5, с. 479]. Разговоры с великой княгиней велись, как отмечает Погодин, о состоянии России, о новых государственных мерах, предпринимаемых правительством. «Карамзин выражал искренно свое мнение, далеко не благоприятное. Умная, пылкая, очарованная Карамзиным, Великая Княгиня просила его изложить свои мысли непременно на бумаге. Брат мой, говорила она, достоин их слышать» [11, с. 68].
В письмах Екатерины Павловны к Карамзину мы найдем строки о «Записке», о нетерпеливом ожидании ее завершения: «Жду с нетерпением Россию в ея гражданском и политическом отношениях» (14 декабря 1810 г.); «С нетерпением ожидаю вас и Россию» (5 января 1811 г.) [3, с. 89].
Предполагалось, что идеи Карамзина, его критические оценки русской истории и современности, выраженные превосходным слогом историографа, смогут повлиять на позицию Александра и предостеречь его от слишком смелых (с точки зрения консервативной партии) проектов.
«Карамзин хотел, разумеется, чтобы записка его сделалась известной Государю, - пишет М.П. Погодин. – Для молодой женщины не стал бы он тратить свое драгоценное время, да и что могла бы сделать с нею Великая Княгиня» [11, с. 69]. Перед историографом открывалась уникальная возможность - прямо изложить царю мнение о нем как о государственном деятеле, о его политике и о его царственных предшественниках. По словам Пушкина, «Карамзин написал свои мысли о древней и новой России, со всею искренностию прекрасной души, со всею смелостию убеждения сильного и глубокого...» [8, c. 45].
Первую половину февраля 1811 г. Карамзины снова провели в Твери в гостях у великой кКнягини и ее супруга, Георгия Ольденбургского.
В письме к Дмитриеву Николай Михайлович передает свое очарование сердечным приемом, длительными ежедневными беседами между ис-В этот период жизни Карамзина не могли уже обманывать улыбки судьбы. «За это кратковременное удовольствие, – пишет он брату, – заплатил я после слезами о кончине нашей незабвенной сестры (урожденной княжны Вяземской. – Л.С.) и моею жестокою болезнию» [6, с. 476].
торическими чтениями, говорит о том, что «Великая Княгиня во всяком состоянии была бы одной из любезнейших женщин в свете» и что «Принц имеет ангельскую доброту и знания необыкновенные в некоторых частях» [6, с. 137]. Те же чувства отразились в письме к брату: «Любезность и милость Великой Княгини трогают мою душу. Принц имеет ангельское сердце и знания» [5, с. 480]. Карамзин повторяет, что часы, проведенные с ними, он причисляет к счастливейшим в своей жизни, а «милостивое расположение» августейшей четы составляет одно из главных его утешений.
Все это позволяло историографу надеяться на конструктивный диалог с императором. Екатерина Павловна убеждала Карамзина в «совершенстве того существа» [3, с. 90], которого, как она желала, обожал бы и Карамзин, и уверяла, что император того достоин. Великая княгиня сообщала о скором приезде Александра в Тверь и призывала Карамзина быть готовым.
Государь, как пишет Погодин, «принял Карамзина с отменным благоволением, беседовал с ним несколько раз, выслушал с великим вниманием чтение Истории, узнал его мысли о самодержавии, даже с ним не согласныe» [11, с. 81]. Этот момент Екатерина Павловна сочла наилучшим для передачи «Записки» - «и ошиблась» [11, с. 81]. «Государь прочел или пробежал Записку, вероятно, на другой день, 19 марта, поутру, по крайней мере то, что относится к собственным его действиям, и был огорчен, раздражен, приведен в негодование, что и выразил на первый случай, вольно или невольно, своею холодностию» [11, с. 81].
При отъезде из Твери, спрашивая о своей «Записке», Карамзин получил ответ Екатерины Павловны: «Записка ваша теперь в хороших руках», но едва ли этим ответом она успокоила историографа, «смущенного внезапною переменою в обращении Государевом» [11, с. 82].
Говоря о том, что Александр I «умел быть человеком на троне» [4, c. 295], автор «Записки», он же, по словам Пушкина, «прямодушный подданный», по всей видимости, надеялся на понимание. В то же время, как пишет Ю.М. Лотман, «трудно найти в истории пример», где бы подобная возможность использовалась для того, «чтобы высказать максимум горьких истин» [10, c. 591], но возможность говорить правду давали ему права друга и гражданина.
Рассматривая традицию государственных преобразований в России после Петра I, Карамзин видит цепь неудач: «ни один из законодательных проектов не был доведен до конца, ни один не сделался реальностью в политической жизни страны» [4, c. 592]. Все это определило скептическое отношение Карамзина к самой идее правительственных реформ.
Сопоставляя преимущества и недостатки монархической и республиканской форм правления, Карамзин делает выписку из Ж.Ж. Руссо и помещает ее в рукописный альбом, составленный для великой княгини: «Найти форму правления, которая поставила бы закон выше человека – это задача не менее неразрешенная, чем квадратура круга; и поэтому надо перейти к другой крайности и поставить вдруг человека выше всякого закона, т.е. установить неограниченнейшее самодержавие: я бы желал, чтобы самодержец был Бог» [7, c. 162] . Другими словами, править миром и человечеством должно Абсолютное Благо, Абсолютное Добро.
Между тем российская история, как видит Карамзин, не дает таких примеров. Иоанн, «возлюбив кровь, лил оную без вины и сек головы людей, славнейших добродетелями» [4, с. 276]. Петр «унижал россиян в собственном их сердце», прибегая «ко всем ужасам самовластия» [4, с. 282]. Царствование Елизаветы «не прославилось никакими блестящими деяниями ума государственного» [4, с. 288]. «Усердно хваля Екатерину за превосходные качества души, невольно вспоминаем ее слабости и краснеем за человечество» [там же. С. 291]. Павел «господствовал всеобщим ужасом, не следуя никаким уставам, кроме своей прихоти» [4, с. 292]. Подробно разбирает Карамзин и все ошибочные, с его точки зрения, действия Александра как правителя.
В начале «Записки» Карамзин говорит о создании волею Провидения обширнейшего государства в мире. Далее речь заходит о твердой руке монарха, о нравственном достоинстве государей, о народной добродетели, о любви к отечеству, о семейных нравах, а также о древних привычках. Но главное содержание Записки – добродетели монарха, его умение избирать людей, помнить правило мудрых, что «всякая новость в государственном порядке есть зло, к коему надобно прибегать только в необходимости: ибо одно время дает надлежащую твердость уставам; ибо более уважаем то, что давно уважаем, и все делаем лучше от привычки» [4, с. 301]. «Законы народа, - пишет Карамзин, - должны быть извлечены из его собственных понятий, нравов, обыкновений» [5, c. 318]. «Для старого народа не надобно новых законов» [4, с. 320].