Последние 3–4 года, характеризующиеся ускоренным переходом России к новым экономическим отношениям, сменами приоритетов в социальной и духовно-нравственных сферах, сужением сферы ВПК, открытостью наших связей с зарубежными партнерами, порой необъяснимой доступностью широкого круга лиц к сведениям, не подлежащим оглашению, не дают через статистические показатели судимости представления об истинной структуре государственной преступности. Несомненно одно – условиями тяжелого и всеобъемлющего кризиса в России в полной мере пользуются зарубежные спецслужбы и преступный элемент внутри страны. В 1995 году 28 российских граждан были разоблачены в проведении шпионской деятельности, за 6 месяцев 1996 года – 11 российских граждан и предотвращено более 100 попыток передачи важнейших сведений иностранным представителям за вознаграждения[9].
Динамика особо опасных государственных преступлений зависит от степени активности действия причинных факторов, порождающих данные преступления, изменений законодательства, расширяющего или сужающего рамки криминальных деяний, а также от активности и профессионального мастерства сотрудников органов Федеральной службы безопасности.
Криминологическая оценка состояния, структуры и динамики политической преступности зависит от факторов социально-экономического, политического и нравственно-этического порядка. На нее влияют уровень активности действия причин, порождающих данный феномен на разных исторических этапах, изменения в уголовном законодательстве, статистическая точность событий и фактов, а также активность и эффективность действия правоохранительной системы.
Причины и условия совершения политической преступности коренятся в объективных явлениях и процессах жизнедеятельности людей и в субъективной сфере – групповом и общественном сознании. Будучи социально детерминированным явлением, особо опасные государственные преступления, как и преступность в целом, зависят, прежде всего, от характера и условий социальной жизни на данном этапе развития общества и чутко реагируют на всевозможные изменения и различия этих условий.
В своей работе В.Н. Кудрявцев и В.Е. Эминов предлагают проанализировать причины политических преступлений на психологическом и социологическом уровнях. Что касается психологии, то непосредственной причиной такого преступления является антиобщественная установка противогосударственной направленности. Диапазон ее достаточно широк и многообразен: от глубокой убежденности в необходимости смены общественного строя до недовольства отдельными мероприятиями властей. При этом важно подчеркнуть, что в отличие от трактовки сталинских времен одной лишь антиобщественной направленности личности совершенно недостаточно для того, чтобы обвинить лицо в совершении преступления: при привлечении к ответственности речь идет не о взглядах и намерениях, а о конкретных действиях, запрещенных уголовным законом, которые были порождены указанными намерениями.
Собранная специалистами статистика психологических причин политических преступлений последних лет свидетельствует о том, что наиболее распространенной является идеологическая убежденность в ошибочности общественного устройства или проводимого курса (на ее долю приходится 85% всего комплекса причин). Антиобщественная направленность личности, вызванная неудовлетворенностью человека обстоятельствами его жизни, составляет 27%. Наконец, прямая обида на органы власти образует 12%. В ряде случаев сочетаются несколько психологических причин.[10]
Все эти причины, как видно из изложенного, не возникают сами по себе, случайным образом. В основе их появления, а затем и реализации в конкретных преступных действиях лежат объективные процессы социально-экономического, политического и духовного характера. Социологический и политический анализ свидетельствует о том, что кризисные явления в экономике, неустойчивая политическая ситуация, неразбериха в государственном управлении, коррупция среди чиновничества, конфликтные взаимоотношения центральных и местных властей и многое другое дезорганизуют общественную жизнь, порождают неудовлетворенность разочарование, толкают на поиски иных путей развития, моделей общественного и государственного устройства, а подчас и на активное преступное противодействие существующему порядку. Как констатируют Р. Айдинян и Я. Гилинский, «во время экономических кризисов наступает политическая нестабильность, государство теряет некоторые из важнейших механизмов контроля и управления обществом, нарушение законов становится для части граждан необходимым условием выживания, в результате наступают анемия и общий упадок нравов, легко коррумпируется чиновничий аппарат, включая правоохранительные органы».[11]
Таким образом, социальная ситуация, с одной стороны, выступает в рассматриваемых случаях в качестве негативного фактора формирования личности, а с другой — в виде повода для совершения преступления. Часто они совпадают.
Также хотелось бы отметить, социальная ситуация наблюдаемая в определенном государстве напрямую зависит от политического режима. Так в демократических государствах по сравнению с государствами с тоталитарными и авторитарными политическими режимами совершается и регистрируется значительно меньше насильственных политических преступлений, таких как: вооруженные мятежи, акты политического терроризма и военные агрессии, которые могут регистрироваться в стране считанными случаями в течение века. Однако сам по себе демократический политический режим государства не является гарантией ликвидации насильственных форм политического протеста. Подтверждением этому положению служат акты политического терроризма, достаточно часто происходящие в европейских и североамериканских странах с давно установившимися демократическими традициями. По данным американских исследователей из общего количества актов терроризма по политическим мотивам их совершается до 65%. Кроме того, в современном мире просматриваются тенденции роста террористических актов, в том числе и политической направленности.[12]
Если в свое время отечественные исследователи считали, что демократическое преобразование политической системы в государствах позволяет полностью исключить применение вооруженного насилия между государствами в решении международных вопросов, то с недавнего времени эти надежды стали рушиться. Это обусловлено тем, что в конце XX века вооруженные силы группы демократических государств, объединенные в военный блок НАТО, под предлогом обеспечения и защиты законных интересов, прав и свобод человека, совершили вооруженную агрессию против суверенной Югославии,[13] в результате которой пострадало большое количество мирного населения этого государства, а в последующем от применения ракет с урановыми компонентами и военнослужащих этих же государств-участников военного блока НАТО.[14]
Также хотелось бы отметить, что особенностью политической преступности в современных государствах не зависимо от политического режима, существующего в них, является ее высокая латентность. В государствах с тоталитарными политическими режимами высокая латентность политической преступности обусловлена в первую очередь декриминализацией политического насилия органов государственной власти и их должностных лиц в отношении действительных и мнимых политических противников. В демократических государствах политическая преступность в основном проявляется через ненасильственные формы - политическую коррупцию и злоупотребления властью, которые, как правило, предполагают высокую степень образованности, профессионализма и изобретательности политических преступников или использование ими в политической борьбе государственных органов, осуществляющих борьбу с преступностью, что и обеспечивает ее высокую степень латентности.
Не зависимо от политического (государственно-правового) режима пока существует государство - всегда будет существовать политическая борьба и политическая преступность, однако политические режимы хотя и
Если рассматривать лиц совершающих данные преступления, то при анализе некоторых политических преступлений, можно заключить, что личность политического преступника неоднозначна. Своеобразные мотивы политических преступлений говорят о том, что большей частью эта личность неординарна. Как отмечено в работе под редакцией В.Н. Кудрявцева и В.Е. Эминова, практические наблюдения за политической преступностью XIX—XX вв. позволяют выделить среди ее субъектов три основные группы лиц.[15]
Первая — политический преступник по убеждениям. Это идеалист, фанатик, который, по его мнению, борется за интересы народа, как он их понимает, и выступает против существующей власти по принципиальным соображениям, нередко жертвуя собой, а подчас и посторонними людьми (как это бывает при совершении террористических актов). Идеалистами-фанатиками были, например, многие русские революционеры-народовольцы XIX в. В «Катехизисе революционера», который мы уже цитировали, подчеркивалось, что «революционер — человек обреченный. У него нет своих интересов, ни дел, ни чувств, ни привязанностей, ни собственности, ни даже имени. Все в нем поглощено единственным исключительным интересом, единой мыслью, единой страстью — революцией».