Для Бердяева Н А. характерным является и то, что он рассматривал свободу человека в неразрывной связи и единстве с его научным и художественным, культурным творчеством. “Без свободы творчества, — писал он, — нет новизны, нет возрастающей и восходящей жизни, есть умирание” (Бердяев Н. А. О свободе творчества. Встреча. Сб. 2. Париж, 1945, с. 3). В творческой свободе, по Бердяеву, заключена величайшая тайна экзистенции человека, без свободы творчество прекращается. Свободное творчество творит новизну, то, чего еще не было. Так реализуются преемственность, связь времен, сочетаются традиции и современность. “Без Традиции нет связи и нет смысла исторической судьбы” (там же).
Глубоко исследовал проблему человека и крупный отечественный мыслитель Иван Александрович Ильий (1882-1955 гг.). Наряду с такими истинно человеческими феноменами, как добро и зло, мораль, любовь, душа, вера, культура, труд, совесть, семья и пр., он исследует в различных аспектах свободу человека. Прежде всего он ставит теоретико-методологические вопросы: “Что значит — “свободен”? Какая свобода имеется здесь в виду? Свобода от чего и ради чего?” (Ильин И. А. Путь к очевидности. М., 1993, с. 165).
И. А. Ильин различает внешнюю свободу личности и ее внутреннее освобождение; соотносит свободу, любовь и веру в Бога; пишет о человеческих страстях и достижении свободы в управлении ими; исследует политическую свободу как разновидность внешней свободы; ставит проблему уважения авторитета, дисциплины, ответственность свободного человека; критикует беспредельность и разнузданность в поведении людей; указывает на “вреднейший парадокс, утверждающий необходимость и полезность безграничной свободы (крайний либерализм, анархизм)” (там же, с. 165-178). Он выступает против бездуховности, считает, что духовная свобода и религиозная самостоятельность людей не только не исключают воспитания и преподавания, а напротив, предполагают их. Обратившись против духа, свобода перестает быть таковой и становится произволом и всепопранием. Итак, заключает мыслитель, “без свободы гаснет дух; без духа - вырождается и гибнет свобода. О, если бы люди увидели и уразумели этот закон!” (там же, с. 178).
Для русской философской литературы вообще характерно широкое, целостное толкование духовности, включающей триединство: разум, чувство и волю. Последняя, пожалуй, является объектом столь же многочисленных исследований, как и сама свобода.
Еще поэт и философ Древнего Рима Тит Лукреций Кар (I в. до н. э.), написавший знаменитую шеститомную философскую поэму “О природе вещей” (четвертый том посвящен человеку, его чувственным восприятиям как основе знаний), ставил сакраментальный и, по существу, безответный вопрос: “Как и откуда, скажи, появилась свободная воля?” Для Гегеля воля — это себя в себе опосредствующая деятельность и возвращение к себе, “последний источник всякой деятельности, жизни и сознания” (Гегель Г. Философия права. М., 1990, с. 74). Во французском и немецком экзистенциализме, неопозитивизме свобода нередко отождествляется с абсолютно автономной человеческой волей. В русском языке слова-термины “свобода” и “воля” также могут употребляться как синонимы. Действительно, воля — это способность осуществлять свои желания, поставленные перед собой цели; сознательное стремление к осуществлению чего-нибудь; пожелание, требование; власть, возможность распоряжаться, а также “свобода в проявлении чего-нибудь, “свободное состояние” (Ожегов С. И. Словарь русского языка. М., 1990, с. 100).
А. В. Водолагин подчеркивает, что человек в своем историческом существовании всегда открыт возможностям бытия, которые еще не стали вещами, поступками, событиями. И вот эта открытость, проявляющаяся в “неискоренимом томлении человеческого духа, в состояниях беспричинного страха, беспокойства, тревоги, недовольства самим собой и миром означает вместе с тем его постоянную готовность к самоопределению, которую мы и называем волей” (Водолагин А. Онтология политической воли. Тверь, 1992, с. 3).
Как бы то ни было, свободой может обладать лишь ' тот человек, который наделен волей. Это позволяет ему противостоять внешней необходимости, реализовать свои внутренние потенциальные силы и возможности. Воля и свобода могут трактоваться как проявления инстинктивного, аффективного состояния человека, в отрыве от духовности и социальности или в психологическом плане: свобода — “психологическое сознание людей, действующих по желаниям и стремлениям своего “Я”, по своей воле” {Бердяев Н. А. Субъективизм и индивидуализм в общественной философии, с. 118).
Свобода воли должна быть осознанной, соизмеренной с волей других людей, их общностей; с правом — волей, возведенной государством в закон. Волевая деятельность, волевые отношения людей в конечном счете детерминированы экономически и политически, но лишь в конечном счете. Реально они настолько самостоятельны и даже “самостийны”, что представляют собой относительно автономную сферу человеческой деятельности. Свобода воли — не идеалистическая “чепуха” и “лжепроблема”, а реальный фактор человеческого существования, общественной жизни.
С учетом социального прогресса и достижений общественных наук важно оптимизировать и конкретизировать тезис о свободе как соотношении индивида (“Я”) и его деятельности, совершаемых им актов; о свободе и ответственности человека.
Свободный человек принимает решения по собственной воле. Однако насколько эти решения и сама свободная деятельность человека согласуются с волей и деятельностью других людей, групповыми и общественными интересами? Так свобода и ответственность личности становятся двумя взаимосвязанными и взаимообусловливающими друг друга характеристиками ее бытия. Между тем сторонники абсолютной свободы воли полагают, что поскольку поведенческие поступки человека строго детерминированы внешними условиями и обстоятельствами, он не может и не должен нести ответственность за социальные последствия этих поступков. Считается, таким образом, что воля человека не может быть свободной при сохранении внешней детерминации: либо свобода, либо необходимость.
Метафизическая абсолютизация одной из противоположностей снимает другую противоположность, но это происходит лишь в воображении тех, кто допускает подобную мистификацию. Ведь в рамках необходимости человек имеет возможность выбора того или иного решения, принятия того или иного варианта поведения, вплоть до альтернативных позиций. Свободно, в соответствии с собственной волей принимая решения, становясь на определенную сторону, выбирая путь и т. п., человек должен принять на себя и ответственность за свои действия перед собственной совестью, другими людьми, обществом л государством. Следовательно, свобода предполагает ответственность, а ответственность выступает условием свободы. Предпочитая добро или зло, человек должен принять адекватную реакцию окружающих и в отношении самого себя.
Существует, правда, точка зрения, что зло никогда не выбирается свободно. Напротив, “нас непроизвольно тянет, влечет или гонит к нему; поскольку зло нас “привлекает”, в этом самом акте влечения ко злу мы уже теряем нашу свободу; подлинно “свободно” мы стремимся только к добру...” (Франк С. Л. Соч. с. 541). Вопрос о том, виноваты ли мы в том, что Бог снабдил нас такой сомнительной, неустойчивой свободой, которая может вести ко злу, остается, по Франку, в стороне. Другими словами, предполагается как данность, что злонамеренность коренится в самом человеке, как и доброта. При таком подходе надо признать, что зло неистребимо и борьба с ним бесперспективна. Пока зло на Земле не искоренено, но неужели человек смирится с таким положением на “веки вечные”?
По Новому Завету, “добрый человек из доброго сокровища выносит доброе, а злой человек из злого сокровища выносит злое” (МФ 12:35). Неимоверно сложная задача стоит перед людьми: как добиться, чтобы все сокровища, а следовательно, и люди стали добрыми?
“Добро и зло. Самые древние сущности. Вечно противостоящие друг другу. Веками длится их борьба. С переменным успехом. Сменой декорации. Иногда это походит на вселенский балаган. Ибо перекрашивались одеяния. Герои зла одной эпохи становились рыцарями добра в другой. Хорошее на сегодня вдруг становилось плохим на завтра. Актеры быстро все забывали, меняясь местами в продолжавшейся драке” (Витасофия. М., 1991, с. 202).
В любом государстве, а в современной России, видимо, в особенности, осуществление свободного волеизъявления личности должно сочетаться с выполнением ею конституционных обязанностей и несовместимо с действиями, причиняющими ущерб государственной и общественной безопасности, ментальным основам жизни и здоровью населения, защите прав и свобод других лиц. Трактовка свобод человека не должна допускать их одностороннего толкования: жить в обществе и быть независимым от общества нельзя. Подлинная свобода альтернативна несвободе во всех ее проявлениях. В то же время она несовместима с безответственностью, вседозволемностью, распущенностью, анархистским своеволием, волюнтаризмом индивида, жизненное кредо которого чрезвычайно примитивно и эгоцентрично: “Делай, что хочешь”.
С этим девизом себялюбцев фактически смыкается широко рекламировавшийся у нас в конце 80-х гг. постулат: “Все разрешено, что не запрещено законом”. Что это означает на практике? Только ли законопослушание? Отнюдь нет. Ведь даже законопослушные люди ориентируются при этом на допустимость аморального поведения, безнравственных поступков. Поскольку общеобязательных, “писаных” законов в области морали не существует, выходит, что может быть санкционирована “антимораль”? В жизни так и получается, что повсеместно дают о себе знать не урегулированные законом акты циничного попрания традиционных правил общежития, вопиющая бездуховность, грубость и хамство, нравственная глухота. Без свободы выбора нет и самой свободы, но это должен быть разумный выбор.