Середина 1950-х: встречи эмигрантов с советской молодежью и изменения представлений о ней
Во второй половине 1950-х въезд в СССР для иностранных граждан стал проще, активизировался обмен академическими и профессиональными делегациями, двусторонне (хотя и с существенными ограничениями) развивался международный туризм. Эмигранты получили возможность непосредственного общения с соотечественниками, что сказалось на изменении пропагандистской тактики и постепенной корректировке взглядов на советскую молодежь. В 1958 году НТС сформулировал так называемые «лорские соглашения», в соответствии с которыми основной агитационной работой отныне становилась деятельность курьеров, «поддерживающих контакт с конкретными лицами и группами в России» [16: с. 28]. Широко использовалась и «зарубежная оператика» — встречи с советскими туристами, моряками и членами различных делегаций с целью устной агитации и передачи им литературы.
Открывшиеся возможности использовали и другие эмигрантские организации. В СССР направлялась агитационная литература и произведения, недоступные советскому читателю. За рубеж для публикации начали вывозиться рукописи и самодеятельные издания. Тем не менее до середины 1960-х годов система распространения информации «самиздат - тамиздат - самиздат» еще не была отлажена. Вплоть до 1960 года литературно-художественный журнал НТС «Грани» практически не публиковал произведений из-за «железного занавеса», а до 1964 года такие публикации были единичными [16: с. 27].
Знакомить читателей с неподцензурной советской литературой приходилось с помощью отлаженного метода внимательного чтения коммунистической печати: по критическим статьям о современной поэзии цитировались фрагменты «крамольных» стихотворений, в опубликованных официально текстах выискивался антисоветский смысл. Невозможность связаться с автором порой приводила к искажениям текстов произведений, пренебрежению авторской волей. Одно из наиболее цитируемых в эмигрантской публицистике 1950-х стихотворение «Слепая» Лидии Гладкой печаталось без ведома автора, по публикации в «Комсомольской правде» с искажениями цитаты и фамилии автора [4: с. 33-34; 8: с. 10-11; 15: с. 8].
Интересно проанализировать состав выпущенного в 1958 году Центральным объединением политических эмигрантов из СССР (ЦОПЭ) сборника стихотворений «Поиски правды: оппозиционные стихи советских поэтов» [18]. Составители сборника «выбрали стихи молодых поэтов. исходя из тех соображений, что они — будущее страны и их сегодняшние настроения будут определять завтрашний день России» [18: с. 7]. Тем не менее и оппозиционность стихотворений, и принадлежность авторов к молодому поколению можно оспорить. «Стихотворения Юрия Живаго» шестидесятивосьмилетнего Б.Л. Пастернака уже были известны по зарубежным публикациям романа, басня сорокапятилетнего С.В. Михалкова, стихотворения Е.А. Евтушенко и Б.А. Ахмадулиной печатались в советской прессе, наиболее острые произведения М. Курганцева и И. Харабарова были перепечатаны из критических обзоров молодежной поэзии. Анонимная подборка стихотворений Л.Н. Черткова «Стихи московского студента. Неопубликованное» [18: с. 31-38], видимо, была вывезена из СССР однокурсником поэта А. Дольбергом (Д. Бургом) еще в 1956 году, либо записана им же по памяти уже в эмиграции.
Среди литературы, отправлявшейся в СССР, выделяется сборник обращений знаменитых эмигрантов к советской молодежи «Старые — молодым» [25]. Его целью издатели считали возможность «дать только прямой ответ на вопросы [о жизни Русского зарубежья] представителей нового поколения России» [25: с. 5]. Но основным посылом создания книги можно считать формирование у советской молодежи представлений не столько об эмиграции, сколько о духовной жизни дореволюционной России и культуре первых лет советской власти. Показывая богатство и разнообразие утраченной культуры, «на сапогах» унесенной в эмиграцию, писатели, ученые, священнослужители и художники были убеждены, что «пора России снова стать Россией» [25: с. 37]. Надежды на эти преобразования были обращены именно к молодежи, но под «подпольной работой свободомыслящих» [25: с. 30] авторы подразумевают не выстраивание революционных ячеек, а внутреннее освобождение и самообразование.
Несколько отличался взгляд на советское общество представителей «второй волны» эмиграции — людей, выросших в Советском Союзе и покинувших его во время Второй мировой войны и вскоре после нее. С одной стороны, советский этап истории России не был для них абсолютно чужим, как для пореволюционных эмигрантов. С другой стороны, прожившие несколько лет в среде русского зарубежья, в своих работах они воспроизводили многие устоявшиеся за рубежом представления об СССР.
Так, автор наиболее обстоятельного исследования о советской молодежи Давид Бург (Александр Дольберг), бежавший на Запад во время поездки в ГДР в 1956 году, в своих работах ставил под сомнение распространенное, в первую очередь среди эмигрантов первой волны, убеждение в оторванности молодежи от культурных традиций дореволюционной России и западного мира: «Россия не орвелловская “Океания”. Человек, родившийся там, живет и развивается отнюдь не в культурном, историческом и политическом вакууме» [3: с. 33]. В доказательство этого он, в отличие от других, приводил не только влияние на духовное освобождение произведений русской литературы XIX века (см. напр.: [25: с. 45]), но и сходное воздействие на молодежь по-новому прочитанных работ классиков марксизма [3: с. 34]. Он отмечал и открывшийся в 1950-е годы (по крайней мере, для жителей столичных городов) доступ к зарубежной прессе и спецхранам библиотек, и возможность общения с иностранцами: «В Москве. я читал “Животноводческую ферму” Орвелла, “Поверженного кумира”, а также “Мрак в полдень” Кеслера...» [3: с. 33]. С другой стороны, книга Бурга «Оппозиционные настроения молодежи.» [4] содержит ту же убежденность в потенциальной революционности нового поколения, что и агитационные брошюры НТС.
Для эмигрантов, покинувших Россию раньше, общение с представителями советской молодежи, приезжавшими в Европу в составе туристических групп и различных делегаций, или встречи с юными соотечественниками во время их собственных визитов в СССР заставляли во многом пересмотреть свое отношение к молодежи. Портреты советских молодых людей и девушек, появлявшиеся на страницах путевых очерков 1950-1960-х годов, существенно отличались от образов «палачей-комсомольцев» и их юных жертв в мемуарной литературе первых пореволюционных десятилетий (см. например: [24]). Не похожи они и на абстрактных молодых подпольщиков — предполагаемых читателей агитационной литературы.
В начале 1960-х годов ЦОПЭ выпустило серию брошюр «СССР сегодня», описывавших встречи с соотечественниками. Анонимные сообщения сгруппированы тематически, часть из них посвящена непосредственно молодежи. Редакторы сборников не стремились дать какой-либо комментарий авторским наблюдениям, поэтому, вступая друг с другом в противоречие, сообщения дают более подробную картину настроений и взглядов молодых людей.
Все авторы отмечали интерес, с которым молодые соотечественники относились к общению с эмигрантами, но в основном юношей и девушек интересовала западная культура, подробности жизни за рубежом — не многие решались вести «откровенную антикоммунистическую беседу» [26: с. 81]. В целом, авторы говорили, скорее, о скептицизме по отношению к советскому режиму и разочарованности в нем, нежели об откровенно антисоветских настроениях. Не было единства и среди противников советской власти. Один из авторов сборника предложил следующую классификацию инакомыслящих: «Люди, критикующие режим, могут быть разделены на три категории: а) верующие, б) люди, научившиеся думать вследствие полученного образования, в) марксисты, считающие настоящее правительство немарксистским. или просто бездарным» [26: с. 55].
Советская молодежь оказалась неоднородной не только по политическим взглядам. Встретившиеся с ее представителями эмигранты отмечали, что разница во взглядах и интересах зависела от социального положения, достатка, места жительства молодых людей. Многое в характеристиках зависело от автора конкретного наблюдения. Если для одного из них «не больше десяти процентов верующих» — «совсем не такой маленький процент для молодежи» [26: с. 57], то другой с сожалением отмечал, что «церкви они [молодые люди] не знают» [27: с. 29].
Возможность живого общения с новым поколением граждан СССР во многом изменила представления российской эмиграции о советской молодежи. На смену представлений о ней как о монолитной социальной группе, потенциально готовой к антисоветской борьбе, пришло понимание того, что «молодежь» состоит из конкретных молодых людей и девушек, чьи интересы могут абсолютно не касаться политики. Рубеж 1950-1960-х годов отмечен дискуссиями о молодежи, в которых аргументами становились уже не только политические убеждения участников спора, но и конкретные сведения, полученные из СССР.
Конец 1950-х - 1960-е: начало дискуссии о советской молодежи
Попытки понять, какой же на самом деле была советская молодежь, предпринимались не только на страницах журналов, газет и брошюр. Доклады о конкретных проблемах молодежи и варианты социологического анализа нового советского поколения предлагались участниками конференций, проводимых эмигрантами. Наиболее серьезной дискуссионной площадкой русского зарубежья стал основанный в 1950 году в Мюнхене Институт по изучению истории и культуры СССР (с 1956 года — Институт по изучению СССР) (см. подробнее: [20]), но интересные доклады звучали и на других конференциях.