До конца 1950-х годов положение молодежи рассматривалось в ряду прочих проблем внутренней политики СССР. Сообщениям того времени присущи те же штампы, что и агитационным материалам. Авторы безапелляционно утверждали, что «полнейшую неудачу потерпело коммунистическое воспитание в области привития советской молодежи непримиримости и ненависти к “буржуазному миру”, к “врагам социализма”» [28: с. 100], возмущались тем, что «советская печать всячески скрывает истинное положение о студенческом движении в СССР» [7: с. 156].
Интересно, что в своем стремлении показать молодежь антисоветски настроенной, эмигрантские исследователи порой полностью копировали риторику комсомольских работников. Но, сходясь в характеристиках молодежи с советскими идеологами, авторы-эмигранты делали абсолютно иные выводы относительно этих характеристик. Так, М. Штигер, описывая послевоенное советское поколение вполне в духе официальной комсомольской риторики: «...они дети второй половины двадцатого столетия, века атомной энергии, атомных бомб, спутников и межпланетных полетов, времени второй технической революции» [28: с. 85], — видел в этом свидетельство нарастающего конфликта поколений. По его мнению, поколение «отцов» просто не могло и не хотело понять своих «детей», выросших в совершенно других условиях. Советская же общественная наука отрицала «буржуазную» концепцию поколенческого конфликта и предлагала теорию преемственности поколений: новая генерация советских людей, используя достижения предшественников, вместе с ними строит коммунистическое общество [5: с. 371].
Не столь однозначно воспринимали новое поколение авторы статей сборников, посвященных непосредственно советской молодежи, хотя ряд исследователей продолжали выискивать следы подпольного молодежного движения в скупых сообщениях советской прессы и «неофициальных источниках». Последние давали более достоверную информацию о положении дел. Вряд ли можно назвать политически «экстремными» убеждения молодых людей из группы «Голубые лошади», описанной в «Комсомольской правде». «Мы живем в фиолетовом мраке. Да здравствует фиолетовое настоящее и фиолетовое будущее», — цитировали «программный документ» советская газета, а вслед за ней и автор-эмигрант Ю. Дьячков [11: с. 37]. В то же время «неофициальные источники» сообщали о том, что «в период с лета 1957 по весну 1958 года по Советскому Союзу прокатилась волна арестов среди молодежи. Всем им были предъявлены обвинения в “антисоветской пропаганде”» [11: с. 9]. Действительно, в 1957-1958 годах были арестованы несколько десятков молодых людей по всему Советскому Союзу [21: с. 264-496]. Информацию об арестах автор статьи мог получить либо от анонимных корреспондентов в СССР, либо, что скорее, от вернувшихся в Германию немецких военнопленных, содержавшихся в конце 1950-х в одних лагерях с осужденными за антисоветскую пропаганду.
В целом на рубеже 1950-х и 1960-х годов риторика антисоветской борьбы и бунта постепенно уступила место анализу духовных поисков, брожения в умах молодых людей. Факты, которые ранее были бы проинтерпретированы как зачатки революционного движения, теперь объяснялись попытками молодых людей найти пространство, свободное от наскучившей идеологии. Некоторые авторы признавали, что «существует множество промежуточных категорий молодых людей между правоверными комсомольцами и открыто несогласными» [29: p. 26], и при этом «большинство советской молодежи, может быть, и не разделяя коммунистических идей, лояльно относится к режиму» [12: с. 18].
Брожение в умах советской молодежи связывалось с прекращением террора после смерти Сталина, развенчанием культа его личности и, как следствие, отсутствием страха репрессий [29: Foreword]. «Во времена Сталина она [молодежь] не имела собственного мнения ни по одному вопросу. <.> ХХ съезд КПСС с сенсационной речью Н. Хрущева снял “табу”. Молодежь заговорила открыто», — утверждал один из сотрудников Мюнхенского института А.И. Лебедь. С другой стороны, он подчеркивал, что «молодежи всех времен и всех народов присущи свободомыслие, отрицание авторитетов, любознательность, критическое отношение к действительности, политическая активность, тяга к знаниям, прогрессивность взглядов и революционность идей» [12: с. 4-5]. С такой точки зрения далеко не все поступки советских молодых людей и девушек определялись их политическими взглядами — многое объяснялось особенностями возрастной психологии.
Анализируя материалы конференций Института по изучению СССР, можно проследить характерную для эмигрантов тенденцию в освещении проблем нового советского поколения. До конца 1950-х годов молодежь интересовала исследователей лишь как одна из страт советского общества, внимание к ней усилилось с появлением большего числа источников и усилением внимания к проблемам молодежи внутри СССР. Расширение базы для анализа позволило отойти от политически ангажированных выводов и предложить различные варианты классификации молодежи, в которых каждой из подгрупп соответствовали свои интересы. Наиболее простой вариант предложил М.Д. Сантерр, различавший «под-советскую» молодежь (конформистов) и «обычную», такую же как «ребята с Монпарнаса, или студенты Швабинга» [12: с. 144].
Российских эмигрантов и советскую молодежь разделяли не только государственные, но, и порой это было более важно, возрастные границы. Тем не менее представители русского зарубежья считали новое поколение советских людей своими соотечественниками и обращали к ним свои надежды на переустройство родной страны. Отсутствие достоверной и достаточной информации заставляло эмигрантов конструировать желаемый образ молодежи исходя из собственных воззрений на будущее России, свободной от коммунистического правительства. К этому абстрактному молодому человеку скорее, чем к действительным юношам и девушкам СССР, были обращены пропагандистские материалы эмигрантских организаций. Исходя из убежденности в тотальном нонконформизме советской молодежи, производился анализ сообщений советской прессы — самого доступного источника информации. Постепенное увеличение информационного потока из-за «железного занавеса» и появившаяся в середине 1950-х годов возможность непосредственного общения с молодыми гражданами Советского Союза заставили часть публицистов и общественных деятелей русского зарубежья отказаться от представлений о советской молодежи как о движущей силе грядущей русской революции. В дискуссиях рубежа 1950-1960-х годов произошел отход от представлений о советской молодежи как о единой социальной группе, были предложены различные варианты ее классификации, причем политическая индифферентность большинства подгрупп воспринималась как должное. Интерес, проявляемый молодыми гражданами СССР к эмигрантским изданиям, скорее был обусловлен желанием почерпнуть информацию о жизни на Западе и о дореволюционной культуре России, нежели поисками политических альтернатив советскому строю. «Основной исторической миссией сегодняшней советской молодежи..., — резюмировал в 1968 году публицист П. Корин, — надо считать воспитание своего потомства (то есть следующего нового поколения) в духе свободолюбия и бесстрашия перед властью» [9: с. 238]. Несмотря на разочарование в поколении «пятидесятников», не сумевшем освободить Россию от советской власти, авторы русского зарубежья стали возлагать надежды уже на следующее поколение. Таким образом, можно считать, что именно возрастная принадлежность, а не политические взгляды молодых людей в первую очередь влияли на формирование представлений российских эмигрантов о роли возрастных страт в общественной жизни СССР.
Список литературы
Антошин А.В. Российские эмигранты в условиях «холодной войны» (середина 1940-х - середина 1960-х). Екатеринбург: Изд-во Уральского университета, 2008. 659 с.
Буковский В.К. «И возвращается ветер.» Письма русского путешественника. М.: «Демократическая Россия», 1990. 464 с.
Бург Д. О некоторых чертах идейного брожения в Советском Союзе // Социалистический вестник. 1958. № 2-3. С. 31-34.
Бург Д. Оппозиционные настроения молодежи в годы после «оттепели». Мюнхен: Институт по изучению СССР, 1960. 64 с.
Глотов Б.А. Преемственность поколений // Социология молодежи: энциклопедический словарь / Под ред. Ю.А. Зубок, А.И. Ковалева и др. М.: Academia. С. 370-371.
Еще одно подтверждение. В СССР существует революционная организация! // Посев. 1955. № 3 (454). 16 января. С. 1.
Карча Р. Вопросы образования и воспитания на ХХ съезде КПСС // VIII конференция Института по изучению СССР (Мюнхен, 23-24 июля 1956 г.) ХХ съезд и советская действительность: доклады и дискуссии. Мюнхен: Институт по изучению СССР, 1956. С. 149-160.
Кирюшин Б.Т. Обзор событий в СССР после смерти Сталина. 1953-1958. Вторая тетрадь. Б.м., 1960. 80 с.
Корин А. Советская Россия в 40-60-х годах. США [Франкфурт-на-Майне: Посев], 1968. 244 с.
Молодежь отвергает насилие КПСС // Посев. 1956. № 5 (508). 5 февраля. С. 3.
Молодежь Советского Союза: сб. ст. / Отв. ред. А.И. Лебедь. Мюнхен: Институт по изучению СССР, 1959. 104 с.
Молодежь Советского Союза. XIV конференция Института по изучению СССР (Мюнхен, 5-6 ноября 1962 г.). Мюнхен: Институт по изучению СССР, 1962. 160 с.
Н.Т. Молодежь ищет новые пути борьбы. Рассказ студента, вырвавшегося из СССР // Посев. 1955. № 5 (456). 30 января. С. 4.
Н.Т. «Я, как коммунист, обеспокоен.» // Посев. 1955. № 24 (475). 12 июня.
С.6.
Немиров А. Молодежь. Ее искания и борьба. Б.м., 1959. 48 с.
НТС. Мысль и дело. Б.м., 1990.
Омельченко Е.Л. Идентичности и культурные практики российской молодежи на грани XX-XXI вв.: автореф. дис. ... док. соц. наук. М., 2005. 48 с.
Поиски правды. Оппозиционные стихи советских поэтов. Мюнхен: ЦОПЭ, 1958. 44 с.
Поремский В. К теории революции в условиях тоталитарного режима («Молекулярная теория») // Поремский В. Проблемы национальной революции. Б.м.: Посев, 1952. С.73-102.