| Поет июнь, и песни этой знойПалит мне грудь, и грезы, и рассудок,Я изнемог и жажду незабудок,Детей канав, что грезят под лунойИным цветком, иною стороной.Я их хочу: сирени запах жуток,Он грудь пьянит несбыточной весной;Я их хочу: их взор лазурный чутокИ аромат целебен, как простор.Как я люблю участливый их взор!Стыдливые, как томны ваши чары...Нарвите мне смеющийся букет, -В нем будет то, чего в сирени нет,А ты, сирень, увянь в тоске нектара. |
И рефрен "Я их хочу", и свежие яркие эпитеты ("лазурный", "стыдливые", "томны", "смеющийся"), и неожиданные сравнения ("Детей канав, что грезят под луной") - все воссоздает неповторимый образ уголка родной природы. Не менее совершенна сказка "Душистый горошек":
| Прост и ласков, как помыслы крошек,У колонок веранды и тумбРаспускался душистый горошекНа взлелеянной пажити клумб.И нечаянно или нарочно,Но влюбился он в мрамор немой,Точно был очарован он, точноОдурачен любовью самой!Но напрасно с зарей розовел он,Обвивая бесчувственный стан:Не для счастия камень был сделан,И любить не умел истукан... |
"Грубый мрамор" предпочел мох, а вихрь, подслушав желание каменного истукана, "порешил изменить его вид". Глубоко психологично иносказание финала сказки:
| Взял он в свиту песчинки с дорожекИ шутливо на старца напал, -И опал разноцветный горошек,Алым снегом мечтаний опал!.. |
Любовь - главная тема "Громокипящего кубка". Она раскрывается и через лирическое "я", и в ряде запечатленных стихом романсов ("Это было у моря", "Кензель", "Соната в шторм", "Валькис и Валтасар", "Вернуть любовь" и др.). Последнее из перечисленных стихотворений - это и исповедь, и философия любви.
| ...Но грешники-безгрешны покаяньем,Вернуть любовь-прошение вернуть.Но как боюсь я сердце обманутьСвоим туманно-призрачным желаньем:Не месть ли то? Не зависть ли? СгубитьСебя легко, и свет с небес не видеть...Что ж это: зло старается любитьИли любовь мечтает ненавидеть?.. |
Есть в этом сборнике стихотворения, которые позволяют судить об И. Северянине не только, как о поэте любовных грез и "ананасов в шампанском". Пронзительная боль за родную землю, ее народ обнажена в стихотворении "А знаешь край?" Стихотворение построено как ответ на строки А. К. Толстого "Ты знаешь край, где все обильем дышит?":
| ...А знаешь край, где хижины убоги,Где голод шлет людей на тяжкий грех,Где вечно скорбь, где лица вечно строги,Где отзвучал давно здоровый смехИ где ни школ, ни доктора, ни книги,Но где-вино, убийство и... вериги?.. |
Эти строки помогают понять смысл другого стихотворения, когда автор сбрасывает нарядные одежды своего имиджа, окончательно противопоставляя себя той изысканной лживой толпе, которая так почитала и славила его:
| Я не лгал никогда никому,Оттого я страдать обречен,Оттого я людьми заклеймен,И не нужен я им потому....Мне чужды и любовь, и почетТех, чья мысль - это лживый закал.И не знаю дороги туда,Где смеется продажная лесть.Но душе утешение есть:Я не лгал никому никогда... |
Заканчивается сборник "Эпилогом", несколько строк которого стали удобной мишенью для критики и пародистов:
| Я, гений Игорь Северянин,Своей победой упоен:Я повсеградно оэкранен!Я повсесердно утвержден!От Баязета к Порт-АртуруЧерту упорную провел.Я покорил литературу!Взорлил, гремящий, на престол! |
Но далее, в последующих строках, вновь продолжается тема противопоставления себя "толпе холопов", и слово поэта рвется в другие, еще неизвестные и светлые "просторы":
| ...От пыли отряхаю обувь,И вновь в простор-стезя моя.Схожу насмешливо с престолаИ, ныне светлый пилигрим,Иду в застенчивые долы,Презрев ошеломленный Рим.Я изнемог от льстивой свиты,И по природе я взалкал.Мечты с цветами перевитыРосой накаплен мой бокал... |
Войну 1914 года И. Северянин не славил и не проклинал. Его даже пытались обвинить в безответственности. Но это скорее всего не "безответственность", а желание остаться в маске шута на этом кровавом, никому не нужном пиру:
| Друзья, но если в день убийственныйПадет последний исполин,Тогда, ваш нежный, ваш единственный,Я поведу вас на Берлин!.. |
Почти три года прошагал И. Северянин по дорогам первой мировой войны, сполна испытав на себе бремя солдатчины И лишь Брестский мир прервал империалистическую бойню 3 мае 1918 И. Северянин писал о "Ленине как миротворце:
| ...Я вне политики, и, право,Мне все равно, кто б ни был он.Да будет честь ему и слава,Что мир им, первым, заключен. |
После "Громокипящего кубка" выходят в свет один за другим сборники - "Златолира" (1914), "Ананасы в шампанском" (1915), "Виктория Регия" (1915), "Поэзоантракт" (1915), "Тост безответный" (1916). На волне славы Северянин публикует не только новые стихи, но и много старых, без какого-то-либо критического отбора. Эстрадно-богемная тематика все более вытесняет светлое восприятие мира, ту "детскость", о которой когда-то писал А. Блок. Не замедлил откликнуться его первый и суровый наставник - В. Брюсов. В статье "Игорь Северянин" (1916) В. Брюсов писал: "Ошибки против вкуса обезобразят самое вдохновенное художественное создание... Между тем именно доброго вкуса и не достает в стихах Игоря Северянина... Не всегда ясно, иронически ли изображает поэт людскую пошлость, или, увы! сам впадает в мучительную пошлость". Резким было замечание патриарха русской поэзии по поводу "отсутствия знаний", "неумения мыслить". Это было убедительное размышление над явлением поэзии, имя которому - Игорь Северянин.
В начале тяжелого, голодного 1918 года И. Северянин вместе с больной матерью выехал из Петрограда в эстонский поселок Тойла. А в феврале 1920 года Эстония объявила себя самостоятельной республикой, и поэт оказался по ту сторону российской границы. И. Северянин продолжал считать себя "просто дачником", но ход времени готовил свой приговор, который обернулся для поэта подлинной трагедией: ни "белым", ни "красным" он оказался не нужным. Но быть нужным истинному поэту просто необходимо. В феврале 1920 года И. Северянин дал поэзо-вечер в актовом зале старинного университета Тарту, на котором присутствовали видные представители эстонской литературы. Жизнерадостность стихов оказалась близка молодежи, восхищались, много аплодировали.
В том же Тарту 21 декабря 1921 года И. Северянин обвенчался в Успенском соборе с Фелиссой Круут, жительнице Тойла. Она была начитана, сама писала стихи и красива. Помогала и супругу: составляла ему подстрочники для перевода г эстонского. В Тойло они прожили 15 лет, и надо сказать, счастливо. Северянин посвятил любимой женщине лучшие свои стихи о любви:
| ...А в глазах твоих -Ветер с моря и поле ржаное.Ты совсем не похожа на женщин других,Почему мне и стала женою... |
Женитьба окончательно связала Северянина с Тойло, которое он часто посещал и до революции как дачное место, где очень любили отдыхать петербуржцы. Поэт любил залитые солнцем окрестные луга, высокие сосны, берег, с которого открывался прекрасный вид на море. Северянин много писал. Стал шире творческий диапазон, а само творчество - многожанровым: лирика, написана интересная стихотворная комедия "Плимутрок", три романа в стихах - "Падучая стремнина", "Колокола собора чувств", "Роса оранжевого часа". Рыбная ловля, дальние прогулки с женой, прием гостей, творчество - так проходили годы.
С начала 20-х годов, обычно зимой, И. Северянин предпринимал поездки за границу, где и выступал с поэзо-вечерами. Это были концертные залы Латвии, Литвы, Финляндии, Польши, Германии, а позднее - Югославии, Румынии, Болгарии, Франции. Северянина всюду сопровождал успех, но ему самому казалось, что это лишь эхо российской славы. И публика была не по душе. В письме к московскому другу, поэту Георгию Шенгели Северянин писал: "Да, лирическое не в чести... Тиража книг нет... Аплодируют не содержанию - голосу: его пламени, его негодованию, его нежности беспредельной, всему тому, чего сами не имеют, перед чем подсознательно трепещут, чего боятся. Двуногое зверье..." (27. ХII. 1927). В эстонский период поэзия И. Северянина освобождается от разного рода эстрадных изысков, стих становится простым, точным, емким. Но поэта точила ностальгия: Россия была рядом, туда спешил по Финскому заливу пароход, а он не мог сесть в поезд и выехать в родной город на Неве. Рождаются горькие, но полные патриотического пафоса строки:
| Ты потерял свою Россию,Противопоставил ли стихиюДобра стихии мрачной зла?Нет? Так умолкни: увелаТебя судьба не без причиныВ края неласковой чужбины.Что только охать и тужить -Россию нужно заслужить! |
Творчество Северянина эстонского периода, тем более позднего, мало известно. Книги, выходившие за рубежом: "Менестрель" (Берлин: Москва. 1921); "Миррэлия" (Берлин: Москва. 1922); "Фея Еиоле" (Берлин: О Кирхнер и К-. 1922); "Медальоны" (Белград. 1934) и др. - не имели отечественных переизданий.
В 1990 году, в Москве, в главной редакции театральной литературы - "ТОМО" была издана, вернее переиздана, книга поэз И. Северянина - "Соловей" (Изд-ие акц. общ-ва "Накануне". Берлин: Москва. 1923). Издание это стало библиографической редкостью, и вышедшая сейчас у нас книга И. Северянина позволит сократить дистанцию между реальным творчеством поэта и нашими представлениями о нем.