Над нами царствовал тогда.
И воскресли строки о Николае Тургеневе, декабристах Лунине, Якушкине... Верность дружбе, юношеским идеалам Пушкин сохранил на всю жизнь.
Заканчивая «Путешествие Онегина», он посвятит полные признательности слова тригорским знакомым, но вспомнит, наверное, не только их, но всех тех, с кем свела и сблизила его судьба, кому он был обязан дружбой, заботами, пониманием:
О, где б судьба ни назначала
Мне безыменный уголок,
Где б ни был я, куда б ни мчала
Она смиренный мой челнок,
Где поздний мир мне б ни сулила,
Где б ни ждала меня могила,
Везде, везде в душе моей
Благословлю моих друзей.
На бюро — план работы Пушкина над «Онегиным», лист с зашифрованной 10-й главой. А чуть левее страница с пушкинским рисунком. Чем-то нам знакомо уже это лицо: тонкий профиль, надменно приподнятый подбородок, насмешливые губы. Уж не Онегин ли это? В портрете словно бы угадывается характер героя:
...Мечтам невольная преданность,
Неподражательная странность
И резкий, охлажденный ум.
Рядом с рукописями «Онегина» — веселый рисунок к «Сказке о попе и работнике его Балде»: еле стоит на тонких ножках с крохотными копытцами маленький бесенок, беспомощно разводит длинными руками, не в силах понять, как обогнал его «меньшой Балда».
Яркий, разнообразный мир новых героев пришел в русскую литературу осенью 1830 года: ремесленники и чиновники, провинциальные дворяне, рыцари, люди искусства, крестьяне разоренной русской деревни, сказочные персонажи. Необыкновенно широк охват материала: действие болдинских произведений происходит в России, Испании, Австрии, Англии. Пушкин пишет о Возрождении, средних веках, о днях, которым сам является свидетелем.
В конце ноября поэт покидал Болдино. Рано утром собрались дворовые попрощаться с барином. И вот уже побежала под ноги коней заснеженная зимняя дорога. Близился декабрь,
Зато зимы порой холодной
Езда приятна и легка.
Остаются позади отцовское село, дом, к которому привык за три месяца... Пушкин спешил: впереди была Москва, там ждала невеста. Представлял, как удивится и обрадуется Плетнев, когда он прочтет ему свои болдинские тетради. И в то же время ощущал грусть — может быть, оттого, что окончилась эта удивительная осень:
Иль жаль мне труда, молчаливого спутника ночи,
Друга Авроры златой, друга пенатов святых?
Прошло три года...
Многое переменилось в жизни Пушкина за это время. Он женился. У него уже было двое детей. Заботясь о материальном положении семьи, он вынужден был поступить на службу. Служба открыла поэту доступ в архивы. 1831—1833 годы — время серьезнейших раздумий Пушкина над современностью, его интереса к глубинным процессам истории, к прошлому России. Собираясь осуществить свой замысел «Истории Пугачева», Пушкин, подобно профессиональному историку, изучает архивные документы, печатные источники.
Между тем столичная суета мало соответствовала его душевным наклонностям. «Жизнь моя в Петербурге ни то ни се. Заботы о жизни мешают мне скучать. Но нет у меня досуга, вольной холостой жизни, необходимой для писателя. Кружусь в свете, жена моя в большой моде — все это требует денег, деньги достаются мне через труды, а труды требуют уединения»,— так писал он П. В. Нащокину 25 февраля 1833 года.
Пушкин нe раз вспоминал болдинское уединение: прогулки верхом, тихие размеренные дни, отданные любимому труду, необычайный даже для него самого прилив творческих сил. И снова потянуло в эти края...
В конце августа 1833 года поэт отправился в Поволжье и на Урал собирать материалы по истории пугачевского восстания и конечной целью своего путешествия выбрал Болдино.
«Я сплю и вижу приехать в Болдино и там запереться» (Из письма Н. Н. Пушкиной от 12 сентября 1833 г.). Здесь Пушкин надеялся привести в порядок накопленные материалы, осуществить ряд литературных замыслов.
1 октября 1833 года Пушкин добрался до отцовских владений. Наконец-то почувствовал себя дома, на месте. Теперь можно будет спокойно заняться работой: «Уехал писать, так пиши же роман за романом, поэму за поэмой»,— шутил он в письме к жене, посланном еще из Оренбурга.
Вот уже больше месяца, как он ведет кочевую жизнь; позади остались сотни ворст, десятки городов: Нижний Новгород, Казань, Симбирск, Оренбург, Уральск... Вначале погода благоприятствовала путешествию. Но на обратном пути начался дождь, «и через полчаса сделал дорогу непроходимой. Того мало: выпал снег...»,— описывал Пушкин Наталье Николаевне свои дорожные злоключения.
Последней остановкой перед Болдином было имение поэта Языкова, у которого он отобедал и заночевал.
Дорога утомила: усталость, накопившаяся за несколько недель, дала себя знать. Забрызганную грязью, видавшую виды коляску окружили дворовые. Лица многих из них были знакомы по первому приезду. Приказал затопить баню, поужинал и уснул в той же комнате, на том же диване, что и три года назад. Утро следующего дня начал с письма к жене, от которой уже давно не получал известий: «Что с вами? здорова ли ты? здоровы ли дети? Сердце замирает, как подумаешь».
Тут же 11 упоминание о занятиях: «Прости — оставляю тебя для Пугачева». «Привожу в порядок мои записки о Пугачеве...» — сообщит поэт и следующем письме.
Пушкин испытывает гордость, просматривая собранный материал: пожалуй, ни один современный ему историк не владеет таким количеством сведений о Пугачеве. Здесь и выписки из архивных документов, и полные поэзии народные предания о крестьянском вожде, которые он услышал от очевидцев восстания.
Навсегда останутся в памяти темные, в глубоких морщинах лица 70—80-летних стариков, рассказывавших о далеком времени как о совсем недавнем прошлом: «В деревне Берде, где Пугачев простоял шесть месяцев..,— нашел 75-летнюю казачку, которая помнит это время, как мы с тобою помним 1830 год».
Рассказывают, что жители Болдина и Кистенева тоже вступали в пугачевское войско... Тщательно отбирает Пушкин для «Истории» лишь самые главные факты. Большая часть интереснейших документов, воспоминаний будет отнесена в «Примечания». «Весь черный народ был за Пугачева... Одно дворянство было открытым образом на стороне правительства», — такой вывод делает Пушкин, обобщая найденные им сведения.
Снова, как в прежние болдинские дни, поэт собран, сосредоточен. «Я пишу, я в хлопотах, никого не вижу — и привезу тебе пропасть всякой всячины»,— сообщает он жене.
Иногда вечерами в доме собирались крестьянки. Слушая их протяжные песни, он записывал наиболее интересные, вспоминал няню, которой уже не было в живых. Сказка, услышанная когда-то в Михайловском, ожила в памяти. 4 ноября Пушкин завершил «Сказку о мертвой царевне и о семи богатырях».
Спокойное состояние духа, строгое чередование занятий — все то, о чем мечтал он, живя в Петербурге, сбылось. «Ты спрашиваешь, как я живу и похорошел ли я? Во-первых, отпустил я себе бороду: ус да борода — молодцу похвала; выду на улицу, дядюшкой зовут. 2) Просыпаюсь в семь часов, пью кофей и лежу до трех часов. Недавно расписался и уже написал пропасть. В три часа сажусь верхом, в пять в ванну и потом обедаю картофелем да грешневой кашей. До девяти часов — читаю. Вот тебе мой день, а всё на одно лицо»,— сообщал Пушкин в письме к жене от 30 октября.
В кабинете дома-музея лежат рукописи второй болдинской осени. На титульном листе небольшой тетради название «Медный всадник» и ниже неповторимый пушкинский росчерк. Рядом лист из болдинского черновика поэмы. На полях несколько беглых рисунков: такие обычно появляются в момент творческих раздумий и сомнений поэта.
Среди них выделяется тщательностью прорисовки портрет Натальи Николаевны. Пушкин скучает, в письмах делится с женой всем, что на душе: «Все эти дни голова болела, хандра грызла меня; нынче легче. Начал многое, но ни к чему нет охоты; бог знает, что со мною делается» (21 октября 1833 г.).
Поражает количество исправлений, зачеркиваний на этой странице рукописи «Медного всадника». Напряженная работа мысли угадывается за каждой строкой. Вместе с тем бывали дни, когда писалось легко, свободно. 31 октября была написана сразу, почти без поправок вся вторая часть «Медного всадника». Всего за три дня создан «Анджело». Рядом с рукописью поэмы — лист с авторской иллюстрацией, изображающей главных героев: Анджело в одежде испанского гранда. Изабеллу в длинном, ниспадающем мягкими складками платье.
Этой осенью переведены баллады польского поэта А. Мицкевича, написаны «Сказка о рыбаке и рыбке», стихотворение «Осень» и другие произведения. Вторая болдинская осень явилась важнейшим этапом в развитии творчества Пушкина и по плодотворности почти не уступала первой.
С особым волнением читается автограф стихотворения «Осень». Плавные, свободные строки легли во всю ширину листа:
И забываю мир — и в сладкой тишине
Я сладко усыплен моим воображеньем,
И пробуждается поэзия во мне:
Душа стесняется лирическим волненьем,
Трепещет и звучит, и ищет, как во сне,
Излиться наконец свободным проявленьем —
И тут ко мне идет незримый рой гостей,
Знакомцы давние, плоды мечты моей.
И мысли в голове волнуются в отваге,
И рифмы легкие навстречу им бегут,
И пальцы просятся к перу, перо к бумаге.
Минута — и стихи свободно потекут...
Когда писались эти стихи, за окном стояла поздняя осень. Деревья облетели, только кое-где на рябинах перед крестьянскими избушками вспыхивали грозди ярко-красных ягод. Алые закаты казались холодными, почти зимними. Выпадал снег. Ветер гнал по замерзшему пруду засохшие, ершистые листья.
Болдинской природой навеяны полные нежности описания осени — особенно любимого Пушкиным времени года. В осенние дни в заповедном перке можно увидеть картины, подобные тем, что когда-то запечатлел Пушкин.
Стоит начало октября. Холодный воздух пропитан запахом увядающих трав, ароматом яблок. Темной, необыкновенно глубокой кажется вода в прудах. Слегка пожелтели узкие листья ветел, свернулась, покрылась ржавчиной листва в самой старой аллее сада — липовой. Но молодые березки будто окутаны светлым, охристым дымком, сквозь ветви просвечивает ярко-синий воздух. Медленно роняют на землю клены свои разноцветные одежды: здесь, кажется, все оттенки от желто-зеленого и лимонного до пурпурно-красного и вишневого.