Существует преграда на пути понимания сущности аллегории. Она таиться в самой истории этого термина. Он возник на излете великой культуры Эллады. Аристотель и слыхом не слыхивал об аллегории, которую ввели позднее, в александрийскую эпоху. Александрийцы – книжные черви. Тем не менее, они выбрали для термина очень неподходящее для этого слово: allegoria. Дело в том, что любой троп является иносказанием. По этой причине александрийцы и следовавшие за ними римляне нередко смешивали аллегорию с метафорой, метонимией, олицетворением. И поныне аллегорию частенько путают с другими видами тропов. Например, в современном «Словаре литературных терминов» читаем: «Аллегорией является образ «клинка, покрытого ржавчиной презренья» в стихотворении М.Ю.Лермонтова «Поэт».
Проснешься ль ты опять, осмеянный пророк!
Иль никогда, на голос мщенья,
Из золотых ножон не вырвешь свой клинок,
Покрытый ржавчиной презренья?..
У Лермонтова «клинок» – метафора, означающая высшее предназначение, служение идеалу, служение свободе, служение народу, воинская честь, гражданская доблесть, истинная поэзия, личное достоинство, а вовсе не аллегория, которая всегда однозначна.
Следует запомнить, что метафоры принадлежат конкретному поэту, а не являются общим достоянием, каковы аллегории. Эту метафору Лермонтова больше не повторил ни один из наших поэтов.
И наоборот, подчас в погоне за аллегорией удовлетворяются другим тропом. Вот, скажем, надпись, красующаяся на служебном туалете: «Посторонним лицам вход воспрещен». Очевидно, что проще была бы сказать «посторонним вход воспрещен». Но чиновники люди творческие. Они в этом шедевре прибегают к частному виду метонимии, к синекдохе, заменяя «лицом» функционально совершенно иное. Конечно, здесь они свое лицо приравнивают к части тела, которая располагается пониже спины. Но чтобы эта чиновничья запретительная формула стала более точной, доходчивой и действенной, то есть аллегорией, следует слово «лица» заменить фамилией словенского режиссера Даниеля Срака, употребленной во множественном числе и в качестве имени нарицательного. Сравните с получившейся надписью другие запретительные надписи: «Берегись!», «Смертельно!», «Опасно для жизни!», которые и без намалеванного под ними черепа и перекрещенных костей воспринимаются аллегориями. Сопрягая эти надписи, я не прибегаю к гиперболе, о чем, в частности, свидетельствует рассказ Бунина «Архивное дело», основанный на историческом факте.
Итак, во всех видах письменности, аллегория – это перевод отвлеченного понятия в конкретное и однозначное.
Аллегория из-за своей сугубо рационалистической природы не способна вызвать живой эмоциональный восторг, что достигается при посредстве других тропов. Но она помогает завуалировать крамольную с позиции властей идею, придавая ей характер всеобщности.
В художественной литературе аллегория является основным тропом животного эпоса, басни и притчи. Все герои басен: Лев, Волк, Ягнёнок, Лиса, Орёл, Осёл, Рак, Лебедь, Щука – аллегории.
Аллегория превращает сложные явления в примитив. Сравните, например, глубину человеческого переживания смерти и ее изображение в виде старухи с косой. Или аллегорию любви в виде пронзенного стрелой сердца. Аллегория – это упрощение, это лубок. Аллегория - это классицизм. Герои басен наделены какой-нибудь одной характерной чертой. Лиса – хитрая, Осёл – глупый, Волк – кровожадный и т.п. Таковы и носители «говорящих фамилий»: Стародум, Правдин, Милон, Простакова, Молчалин, Скалозуб.
Кроме создателей животного эпоса, басен и притчей, к аллегории не равнодушны сатирики. Однако у выдающихся сатириков аллегория всегда выступает об руку с гротеском и гиперболой, а возникающий на основе этого союза художественный мир приобретает глубочайшую глубину и широчайшую широту, когда сатира, направленная на собственное государство, распространяется на каждое государство с любым устройством. Таково, например, творение Свифта «Путешествие Гулливера».
В «Поэтическом словаре» А. Квятковского сказано: «аллегория–иносказание, изображение отвлеченной идеи посредством конкретного отчетливо представляемого образа. Связь между образом и значением устанавливается в аллегории по аналогии (например, лев как олицетворение силы и т.д.). В противоположность многозначности символа смысл аллегории характеризуется однозначной постоянной определенностью и раскрывается не непосредственно в художественном образе, а лишь истолкования содержавшихся в образе явных или скрытых намеков и указаний, то есть путем подведения образа под какое-либо понятие».
Жизнь, смерть, надежда, злоба, совесть, дружба, Азия, Европа, Мир – любое из этих понятий может быть представлено с помощью аллегории. В том и заключается сила аллегории, что она способна на долгие века олицетворять понятия человечества о справедливости, добре, зле, различных нравственных качествах. Богиня Фемида, которую греческий и римские скульпторы олицетворяли с завязанными глазами и весами в руке, навсегда осталась олицетворением правосудия. Змея и чаша – аллегория врачевания, медицины. Библейское изречение: «Перекуем мечи на орала» - аллегорический призыв к миру, к окончанию войн.
Заниматься прочтением вселенной в аллегорическом ключе означает читать ее так, как читают Библию, поскольку теория библейской экзегезы считалась подходящей и для природы: на буквальный смысл высказывания накладывается смысл аллегорический, смысл тропологический, иначе говоря, моральный, и смысл аналогический, то есть мистический. От Беды Достопочтенного вплоть до Данте все Средневековье совершенствует эту доктрину. Нельзя упускать из виду того, что аллегорический смысл могут иметь как вещи, так и слова. Так считал Беда Достопочтенный, к этому мнению присоединяется и Гуго Сен-Викторский. Это очень далеко от элегантной литературной персонификации: все тела подобны невидимым благам. Наилучшее определение этого состояния бытия мы, пожалуй, найдем в стихах, которые приписываются Алану Лилльскому:
«Все земные твари мира, подобно книгам или картинам, являются нашим отражением. И точным отпечатком нашей жизни, нашей смерти, нашего положения, нашего удела. Мы подобны розе, в ней – подлинный образ нашей жизни и ее урок. Ибо на заре она расцветает, а в пору вечерней старости с распустившегося бутона опадают листья».
Аллегорической концепции природы сопутствовала аллегорическая концепция искусства. Обе они объединены в теории Рихарда Сен-Викторского: все творения Божьи созданы, чтобы руководить человеком, но среди творений рук человеческих одни являются аллегориями, другие же – нет. В творениях литературных аллегория рождается легко. Аллегорический смысл поэзии близок людям, и его корни прочные.
Каждая эпоха порождает свое собственное ощущение литературных произведений, и мы не можем с современных позиций судить о том, чем руководствовались люди Средневековья. Возможно, мы никогда не сумеем проникнуться возвышенным удовольствием, с которым средневековый человек открывал в стихах волшебника Вергилия целые миры символических пророчеств (впрочем, таких полу понятных пророчеств полно в книгах Элиота и Джойса, и нам с вами тоже найдется что открывать). В XII веке миниатюрист псалтыри св. Альбан из Гильдесгейма изобразил осаду некоего укрепленного города. И если покажется, что изображению недостает изящества или достоверности, следует помнить: иллюстрация представляет во плоти то, что следует читать духовно, представив себе через посредство изображенной баталии борьбу, которая ведется с осаждающим нас злом. Художник, безусловно, верил, что подобное понимание полнее и доставляет больше удовольствия, чем чисто визуальное созерцание.
В литературе многие аллегорические образы взяты из мифологии и фольклора. На Аллегории строятся басня, моралите, притча, а также многие произведения средневековой восточной поэзии; встречается и в др. жанрах («Три ключа» Аллегория С. Пушкина, сказки М. Е. Салтыкова-Щедрина). В середине 19 в. понятие Аллегория сужается до художественного приёма.
Аллегорию можно обнаружить в бестиариях, лапи-дариях, «Физиологе» («Physiologos»), в «Церковном зерцале» («Speculum Ecclesiae») и «Образе мира» («Rationale Divinorum Officiorum») Гонория Отэн-ского, в сочинениях Вильгельма Дуранда.
Художественной литературе, как и другим видам искусства, присуще конкретно-образное представление жизни в отличие, например, от абстрагированного, логико-понятийного, объективного отражения действительности в научной речи. Для художественного произведения характерны восприятие посредством чувств и перевоссоздание действительности, автор стремится передать прежде всего свой личный опыт, свое понимание и осмысление того или иного явления.
В художественном стиле речи очень широко используется речевая многозначность слова, что открывает в нем дополнительные смыслы и смысловые оттенки, а также синонимия на всех языковых уровнях, благодаря чему появляется возможность подчеркнуть тончайшие оттенки значений. Это объясняется тем, что автор стремится к использованию всех богатств языка, к созданию своего неповторимого языка и стиля, к яркому, выразительному, образному тексту.
Аллегория всегда играла заметную роль в режиссуре массовых празднеств всех времен и народов. Значение аллегории для режиссуры реального действия прежде всего в том, что она всегда, впрочем как символ и метафора, предполагает двухплановость. Первый план – художественный образ, второй план – иносказательный, пределяемый знанием ситуации, исторической обстановки, ассоциативностью.
Аллегорические образы занимали ведущее место в празднествах французской революции. Вот один из примеров, описанный К. Державиным в книге «Театр французской революции»: «Особую группу декораций представляло аллегорическое оформление сцены в том жанре, который являл собой любопытную особенность революционной драматургии в жанре апофеоза и театрального празднества. Например, торжественно устроенное 10 ноября 1793 года в соборе Парижской богоматери в честь Разума празднество послужило революционной сцене известным образом для оформления ее апофеозов и патриотических живых партий. Посредине собора была воздвигнута гора, на вершине которой находился храм с надписью на фронтоне «философия», окруженный бюстами философов – представителей революции. У подножия горы алтарь, на котором пылал факел истины».