Итак, матриархат. Женщина в центре человеческого бытия — она содержит жилище, рожает и выкармливает младенцев, готовит еду, блюдет запасы, поддерживает в очаге огонь. А что мужчины? — Они потребны женщине для оплодотворения, добычи, охраны, они пастухи и земледельцы. Иными словами, они служат женщине, они для нее средство ее выживания. Если есть божества, то первые места в пантеоне занимают женоподобные, с которыми общается хранящая очаг женщина. У греков это Гея, у индусов, видимо, Матри, у восточных славян нынче безымянные берегини и рожаницы, потом Мокошь. Перед мужскими божествами, которыми повелевают женские, поставлена одна задача: способствовать мужчинам в их занятиях. Но поскольку мужские божества «по определению» слабее женских, последние их контролируют; поэтому есть богини охотницы, воительницы и т. д.
Строго родовой жизни еще нет. Женщины отлавливают мужчин, подчиняя их и используя, — ибо они, женщины, от природы, как правило, наделены большей, нежели мужчины, способностью властвовать; непокорных, неспособных, неумелых мужчин убивают или изгоняют. Культура весьма примитивна, причем женщины не обужены культурными ограничениями и запретами, последние держат в рамках только мужчин.
Так рисуется нам «утопия» матриархата. Где-то она осуществлялась в полную силу, где-то половинчато, где-то только видится как почти неосознаваемый идеал, вечно лелеемый женщиной, и, как это ни странно, и мужчиной, приобретая у последнего зримые причудливые формы — в рыцарском поклонении прекрасной даме, в культе богинь, в мужском желании уняться, погружаясь в уютное тепло женского мира; а разве даже самые отчаянные бродяги, вроде Одиссея, Уленшпигеля и Пер Гюнта, в конце концов не обрели счастливого покоя под семейным кровом? Ибо, несмотря на всяческие прогрессы и новации, пракультура, даже ее самые подспудные слои, неизменно тянет в свое куда-то умчавшееся человечество, так что «феминизм» и «коммунизм», пусть и в виде нелепых сновидений, всегда будут нас тревожить заманкой «вечного возвращения» (Ф. Ницше).
Есть множество свидетельств реальности матриархата, неважно какой реальности, натуральной или мечтательной. Доказательством женской власти являются самые древние женские божества, опекавшие женщин и вместе с тем определявшие судьбу, — это греческие прядущие Мойры, знающая будущее Гея, Фемида, Немезида, славянская Мокошь, не расстававшаяся с куделью, суденицы. А сказки! Принцессы, задающие загадки, царевна-несмеяна, ждущая того, кто ее «рассмешит», спящая царевна, почивающая в ожидании пробуждающего поцелуя, прелестная легенда о Клеопатре («Египетские ночи» Пушкина) — все эти сюжеты говорят об одном — о «когдатошней» власти женщины улавливать и отбирать мужчин, пригодных прежде всего для зачатия. О том же говорят обычаи умыкания, захвата, выкупа невест: мужчина должен доказать свое право на женщину и заплатить за него — явный признак того, что такое право у него было не всегда. Между сказкой и былью уместно поместить легенды об амазонках, дающих арьергардные бои терпящего поражения матриархата.
Предположим, например, что в жизни человеческих популяций наступал, и не раз, очень тяжелый период для выживания, когда мужские занятия — добыча пропитания, оборона и т. п. — оказывались на первом плане, и более того, — от лишних ртов старались избавляться (у этнографов есть факты). Тем самым возникала удобная для культурного переворота ситуация: правила жизни теперь мог диктовать мужчина, так как существование популяции зависело целиком от него. А вот другой вариант (не исключающий предыдущий). В условиях плотной заселенности, — в местах очень удобных для жизни, — возникает необходимость отделения и охранения территорий, а следовательно и разделения популяций на роды и племена. Такое разделение — наиболее естественный способ размежевания своих и чужих, способ, основанный на признаке кровного родства: люди, принадлежащие одной кровнородственной группе, в чем-то похожи (специальные маркировки своих в виде раскрасок, татуировок и т. п. должны были появиться позже). Но похожесть будет иметь место, если количество детопроизводящих мужчин невелико, в идеале это будет один мужчина. Так, наряду с матерью, взамен случайных производителей, появляется отец, становящийся со временем вождем племени или рода. Его право первого совокупления (в более позднем обычае — благословения) с любой женщиной, желающей обзавестись мужем, в том или ином виде бытует в течение тысячелетий.
Наконец, возможна и такая причина свержения женовластия, как наступившее преимущество мужского интеллекта над женским. Мужской интеллект более интенсивно развивался в тот период, когда экономика перешла от собирательной стадии к производящей. Изобретение и изготовление орудий труда и изощренных боевых средств, а также строительство, земледелие, скотоводство — все это в основном легло на плечи мужчин и должно было способствовать совершенствованию интеллекта. Сравнительно меньшая развитость интеллекта у женщин обусловлена также и тем, что именно она воспитывает младенцев и малых детей, общаясь с ними на уровне детского понимания и тем самым отчасти уравниваясь с ними, что психологически неизбежно. Как только женщина лишается «права» отбора и смены мужчин, появляется род, затем семья и брак, и господином, рано или поздно, становится мужчина. Теперь он отбирает для себя женщин (обычай экзогамии), а его традиционные занятия приобретают в системе культурных ценностей приоритетное место. Меняется и пантеон божеств. Это хорошо видно в позднем славянском пантеоне: на первом месте уже Перун, а Мокошь на последнем. В греческом пантеоне на первом месте Зевс, хотя почитание Афины, Афродиты, Артемиды еще долго не угасает.
Подчинение женщин все более усиливается, для чего используется множество культурных ограничений и ухищрений. Это объясняется не только логикой развития самой культуры, но и опасением того, что женщина может выйти из повиновения — ведь она сильнее! Но сильнее в «естественной среде», поэтому нагнетаются «искусственные», сугубо культурные средства табуирования женского мира. Христианская культура, в сравнении с язычеством, оказывается в этом отношении еще более ригористичной. Возможно, что именно это послужило еще одним стимулом для женского бунта: сначала требования равенства, а затем и попытки взять заветную высоту — побороть мужчину, а ради этого «до основания» разрушить «старый мир»... Подозреваю, что социально-политическим революциям нередко предшествуют сексуальные, а уж в них-то женщина в авангарде.
В массовой культуре функции женщины не ассоциируются только с материнством. Это лишь одна из возможностей её самовыражения. Кажется, что наконец-то женщина в массовой культуре обретает свободу от домашнего заточения и постоянных родов. Однако в условиях утилитарной и информационной масскультуры, которая даже такие интимные процессы, как рождение, стремится подменить информационным симулякром и сделать шоу, образ женщины теряет свою самую древнюю характеристику – сакральность. Образ женщины в массовой культуре не воспринимается как «священная точка начала жизни», «дверь между трансцендентным и материальным». Если в библейской книге «Бытие» первая женщина носит имя Хава (Ева) (от глагола תהל – жить, дышать), то в массовой культуре образ женщины низведён до уровня «дочери обезьяны». И вот уже один из американских мужских журналов носит красноречивое название «Самка» ( Female ).
Несмотря на огромную социальную свободу и эстетическое влияние женщины в масскультуре, её образные характеристики двойственны и противоречивы. И эта двойственность отнюдь не исчерпывается потерей сакрального статуса матери и снижения женского образа до уровня красивой сексуальной самки.
Как известно, техника (если исходить от первоначального греческого термина «текне» – образ действий, манера изготовления) и механизмы всегда присутствовали в культурах. Для машины, формы более высокой организации механизмов, ставшей основной силой в массовом производстве, человек является творцом (отцом). Если у мужчины и женщины появлялись дети, благодаря биологическим законам и часто как результат сердечной и физической близости, то машина также является ребёнком человека, но только его мыслей. Подобно Афине, родившейся из головы Зевса, машина родилась из головы человека. Однако условием для существования машины является не только интеллект человека (независимо от пола), но и природа. Машине необходимы форма, энергия, программное обеспечение, обслуживающая среда и т. д., а всё это в конечном выражении являет собой природные ресурсы. Машина агрессивна по отношению к природе, иными словами, условием существования машин является смерть живой природы. Подобно младшему ребёнку в семье, который часто становится «домашним диктатором», машина переносит свою агрессию на «членов своей семьи». В ней, будто в древнейших теогонических системах, человек для машины является и отцом (создателем), и одновременно старшим братом (сестрой). В этой ситуации особые волны агрессии достаются именно женщине, так как она является традиционным продолжателем жизни природного человека. В повседневности массовой культуры отношения человека и машины выражаются в попытках исказить и внешний, и внутренний образ женщины, закрепившийся на протяжении тысячелетий. Вот почему в массовой культуре появляется образ женщины–«индиго» (согласно утверждениям экстрасенсов у подобных человеческих особей психическая аура имеет цвет индиго). Внешний облик женщины–«индиго» отличается неестественной худобой, плоскогрудостью, непропорционально длинными тонкими ногами, напоминающими механические шатуны. Этот образ проникнут асексуальностью и агрессией.