Б.И. Ярхо доказал, что речь идет о тождестве героев былин и западного эпоса, обнаружив: а) сходство в имени, б) в географическом и циклическом приурочении, в) во внешнем облике, г) в сюжете боя отца с сыном[202].
В 1950-е годы А.М. Астахова в своей статье «Илья Муромец в русском эпосе» обратилась к материалу западных преданий, но вывод сделала иной: «Материал саг не дает никаких оснований предполагать, что Илья вошел в западный эпос непосредственно из исторической действительности»[203]. Мельком коснулся былинной темы И.Э. Клейненберг в статье «Дедрик Бернский» в Новгородской летописи», считавший, что тема войны Тидрека с русами, лютичами и поляками есть отражение «Натиска на Восток» Саксонской династии в IX– Xвв.[204] Но в эпосе нет ни слова о религиозной подоплеке войны, а в исторической реальности IX– Xвв. союз поляков, русов и лютичей против германцев – вещь невероятная. Совершенно непонятно отсутствие в саге самого этнонима «лютичи», появившегося в Xвеке и быстро вытеснившего прежнее название племени – «вильтины».
Следующей заметной публикацией на эту тему была статья Г.В. Глазыриной «Илья Муромец в русских былинах, немецкой поэме и скандинавской саге», причём собственно исторический источник видеть в былинах, поэме и саге автор отказывается. В проникновении образов русского былинного эпоса на Запад Глазырина видит только взаимовлияние эпосов. Глазырина находит отличия в образе Ильи в былинах и западном эпосе: Илья в былинах крестьянин, а в западных преданиях он – «король Илья»; в поэме «Ортнит» Илья руководит войском в 5.000 бойцов, а в былинах совершает подвиги в одиночку; западный Илья женат и имеет детей, а Илья былин одинок[205]. Но крестьянское происхождение Ильи считается многими исследователями эпоса привнесением XV–XVIIвв. В ряде былин Илья выступает не только как одинокий воитель. но и как полководец, руководящий действиями богатырской дружины. Кроме любовниц Ильи, которыми могут оказаться безымянная вдова, баба Златогорка (Латыгорка), поляница или даже ведьма Маринка Кайдаловна, в одной из былин прямо упоминается жена богатыря, некая «Савишна», в отсутствие мужа и в его доспехах отражающая вражье войско[206].
Есть в былинах еще один родственник Ильи, находящий себе удивительно полную параллель в западном эпосе: племянник Ильи или Владимира, богатырь Ермак. Его связь с покорителем Сибири ограничивается сходством имени: Ермак XVI в. появляется в русском фольклоре бывалым атаманом-полководцем, в преданиях еще и колдуном, – ему приписывается участие во взятии Казани, а также пополнение казачьего войска «шишигами»[207]. Былинный Ермак совершенно другой человек: запальчивый отрок, никем не руководящий и в большинстве вариантов былин гибнущий в сражении с противником, силу которого он недооценил и от боя с которым его предостерегали Илья и Владимир[208]. В западном эпосе упоминается племянник одновременно Ильи Русского и «конунга Вальдемара», юный герой, вопреки увещеваниям близких вступающий в бой с драконом и гибнущий в этом бою. Это Ортнит, или Гертнит-младший, он же «русский граф Эрно»[209]. Совпадают и родственные отношения героя, и возраст его, и причина смерти; созвучно и имя. Промежуточным вариантом между именами Эрно и Ермак может служить имя времен Великого переселения народов Эрнак (Ернак), зафиксированное Иорданом[210]. Переход «м»-«н» один из самых очевидных (Никита-Микита и т.д.), так что Ермак и Эрнак практически одно имя. Единственное серьезное различие между былинным витязем и рыцарем немецких поэм – характер врага. Можно утверждать, что былина о Ермаке существовала уже в раннем Средневековье. Поэтому невозможно согласиться с отождествлением имен Ермак-Ермолай.
Еще одна параллель – фигура дочери Ильи, родившейся и выросшей в «земле Тальянской», где Илья «служил три года»[211]. В «Тидрек саге» также упоминается дочь Ильи в Вероне[212]. На эту параллель обращали внимание А.Н. Веселовский, Г.В. Глазырина, А.Г. Кузьмин, С.Н. Азбелев.
Из объяснений компаративистов неясно, отчего вдруг немцы и тем более скандинавы ввели русских былинных героев в свой эпос, и почему они не ввели туда паладинов Карла Великого. Необъясненным остается и появление в Новгородской первой летописи беглого упоминания в начале XIIIв. о городе Берне, «идеже бысть поганый злый Дедрик»: в немецких преданиях о Дитрихе нет ни слова о его вражде с Ильей и Владимиром, т.е., нет и оснований для суровых эпитетов Новгородской летописи. Подобный разнобой в оценках эпического героя происходит, когда один и тот же исторический персонаж по-разному отражается в эпической традиции его потомков и потомков его врагов. Типичный пример – Аттила: свирепый и вероломный конунг Атли «Саги о Вольсунгах» и «Старшей Эдды» и добрый, мягкосердечный король Этцель южно-немецкого эпоса.
А.С. Хомяков, первым обративший внимание на фразу из Новгородской летописи, сообщает и об оригинальной традиции отношения к Тидреку-Дитриху на приодерских землях (т.е. в землях Вилькиналанда), где Теодорих – вожак Дикой охоты[213]. «Поганый злый» – типичный эпический термин, и появление словосочетания «поганый злый Дедрик» говорит о существовании славянской эпической традиции, единой у русских и вильтинов, в которой Дедрик-Тидрек был антигероем, и о бытовании эпических преданий о временах Великого переселения народов в Новгороде.
§2. География и топонимика былин
В географии Руси былин киевского цикла существует три слоя. Первый, наиболее очевидный – география Киевской Руси IX– Xвв.: Киев, Чернигов, Смоленск, Ростов, Муром, Суздаль, но три последних города лишь упоминаются, а Смоленск-Смолягин часто подменяет собою Чернигов, который появляется то как неотделимый от Киева город-близнец, то предстает оппозиционным Киеву городом, то вообще чужеземным городом. В ряде вариантов правителями Чернигова названы Ставр, посаженный Владимиром в погреб и погубленный тем же Владимиром Данила Ловчанин. «Владыка черниговский» на Киевском пиру при возникновении конфликта между киевлянами и чужаком, всегда поддерживает чужака[214]. На княжеский трон зовут Илью Муравленина «мужички-черниговцы», не считающие себя подданными Владимира. Упоминается также, не очень твердо, Орда и Литва, являющиеся едва ли не нарицательными именами: «ты какой орды, да какой литвы?»[215]. Этот слой топонимики можно назвать историческим, его существование объясняется бытованием эпоса в Русском государстве.
Второй слой – названия библейского происхождения: земля Задонская (Сидонская), горы Араратские или даже Аравийские, Фавор-гора, земля Ханаанская, Офрак или Сафат-река (Ефрат) и т.д. Происхождение этих топонимов также объясняется легко: к текстам былин относились на Севере, как к священным; библейские легенды и русские былины воспринимались как нечто сакрально равноценное. Старообрядческие сказители, вопреки ими же провозглашенному суровому запрету, незаметно для себя прибавили к эпосу топонимы из «Святого Писания» и христианских легенд[216]. Этот пласт былинной топонимики можно назвать библейским.
Но существует и третий слой топонимов, не столь очевидный: русские богатыри ездят в землю Ляховецкую и Поморянскую. Достаточно ясно, что речь не о родном для певцов Поморье, а о западнославянском племенном союзе поморян[217]. Гости из Ляховецкой земли пребывают на пиру у князя Владимира. В Ляховицкой (или Поморянской) земле обретают невест Владимир, Дунай, Добрыня и Святогор. В былине «Королевичи из Крякова» польского королевича называют «богатырем святорусским», сам он собирается поехать «ко славному городу ко Киеву, ко ласковому князю ко Владимиру» и говорит, что «слыхал... поговорю на святой Руси». Илья Муромец «три года служил у короля тальянского», он обороняет Киев, стоя в заставе «на степях Цицарских» (австрийских) и ездит «дорогою латынскою»[218]. В «Латынскую» землю едет Илья Муромец закупать коней; на «латынской» дороге встречается Илья Муромец с каликой Иванищем по дороге в Царьград; по ней он ездит в трех поездочках[219]. Возможно, здесь имеются в виду дороги римлян.
А вот Волынь и Подолье рисуются в эпосе каким-то тридевятым царством с явными чертами иного мира. Рядом с Подольем или вместо него иногда возникает «царство Бухарское», которое М.М. Плисецкий считал славянским краем к западу от Карпат, упоминаемым в венгерских документах XIв.[220] Былины не знают венгров, а «Бухарское царство» рассматривают как независимую державу. Таким образом, речь идёт о времени не позднее конца IX– начала Xвв., когда венгры поселились на Дунае.
Все это заставляет с удвоенным вниманием отнестись к сообщениям, что в былинах иногда «Дунай течет под Киевом», что Дюк Степанович плывет по Дунаю к Киеву, что Илья Муромец кидает в Дунай «пенья-коренья» с родительской пашни, а дочь Соловья-разбойника оказывается перевозчицей на Дунае[221]. По отдельности их можно списать на роль Дуная в фольклоре как обобщенного названия реки, но их совокупность в контексте всего третьего слоя былинной топонимики обретает особенное звучание. Тем более нельзя игнорировать былину о рождении Дуная от крови заколовшегося под Киевом богатыря. Город, от которого проще доехать до Кракова или «Тальянской земли», чем до Волыни, вполне может стоять на Дунае. Болгарский исследователь Н.П. Ковачев насчитал в землях южных, западных и восточных славян более семи десятков Киевов, Киевых, Киевцов, Киевичей, Киевищ и т.д. Многие из них располагались на Дунае[222].