В связи с этим необходимо обратить внимание на изначальную форму прозвища Ильи – Муравленин, Моровлин, Муровец, Муравич и т.д. Б.М. Соколов и Б.А. Рыбаков предполагали, что Илья происходит из Моровийска на Десне. Но гораздо убедительнее предположение А.Г. Кузьмина и А.С. Королева, что первичная форма прозвища указывала на происхождение из Моравии. Т.о., древнейшее прозвище Ильи органично включается в третий слой топонимики былин. Киев в этом случае один из многочисленных дунайских городов с таким именем. Вариант «Смолягин» вкупе со «Смалискьей» Саги о Тидреке Бернскоми напоминает дунайское племя смолян[223]. Этот слой географических названий можно назвать сюжетным, поскольку он прочно связан с сюжетами былин.
Этот слой поразительно совпадает с географией Руси по «Тидрек саге». В обоих случаях Русь оказывается где-то в среднем течении Дуная, выше Паннонии, неподалеку от верховьев Вислы, Одера и Северной Италии. Топонимика Руси в саге скорее характерна для скандинавских саг: Смоленск в былинах упоминается редко, отсутствует Полоцк, почти не упоминается Новгород; в саге же основные города Руси – Smalisku, Kiu ok Palltaeskiu, а столица – Holmgard (Nogard). «Русская» топонимика саги – это топонимика северной Руси эпохи викингов. Но география Руси в саге и ее топонимика различны. Названия городов отправляют нас в Восточную Европу, а герои саги путешествуют по Европе Средней: Русь по саге –сосед паннонских владений Аттилы, Северной Италии, и земли вилькинов. Географический пролог саги прямо локализует Русь между Швабией, Венгрией (Гуналанд) и землями полабских славян[224]. В саге и в былинах более древнюю систему топонимики сменила более поздняя, одна – в Скандинавии, другая – на Руси.
§3. Былины и эпические предания западных славян
Польский эпос, как таковой, не дошел до нас. Остались пересказы отдельных эпических преданий, вошедшие в хроники Анонима Галла, Богухвала, Кадлубка и пр. В «Великой хронике» поляков сохранилось предание о двух братьях, сыновьях легендарного героя и правителя Крака, основателя Кракова. Они сразились в поединке, победил старший, которого тоже звали Краком[225]. Это предание напоминает былину «Королевичи из Крякова». Там также идет речь о поединке братьев, сыновей правителя, в котором одерживает верх старший брат, тезка отца[226]. Имена братьев в былине христианские, то есть поздние. Более того, Лука и Петр Петровичи – это общеэпические имена братьев, упоминаемых в паре, они могут появляться на богатырской заставе, на поле Камского побоища и т.д., то есть имена эти вполне условны. Королевичи Краковы вполне могли превратиться в королевичей из Крякова. Имена сыновей Крака плохо сохранились даже в польском предании, за исключением того, что один из братьев был тезкой отца.
Кроме того, автор «Великой хроники» поведал, что некий «ткач» из рода Попелюшей, одолел Александра Македонского не силой, а «хитростью и подвохом»[227]. В честь этого подвига герой получил имя-прозвище Лешко, то есть обманщик, плут. В былинном эпосе отлично известен герой, побеждающий врагов «хитростью и подвохом». Его зовут Алеша (чаще Алешка) Попович. Еще Квашнин-Самарин предположил, что первоначальной формой этого имени было именно Лешко. Алешка Попович и Лешко Попелюш кажутся как минимум созвучны. В русских диалектах «алёха», «алёшка» обозначает лгуна, хвастуна, «алёшки подпускать» – обманывать[228]. Греческое имя могло получить такое значение только по созвучию с более древним Лешко – «плут, обманщик, лгун». Популярностью же своей эта трактовка имени обязана былинному образу плута и обманщика Алёшки-Лешки П оповича-Попелюша. Возникает вопрос – отчего Лешко в польской хронике «ткач» и почему его сделали победителем Александра Македонского?
На свой первый пир в Киев Алеша достаточно часто является под видом калики или скомороха. Его место у печного столба – традиционное место скоморохов. Он играет на гуслях[229]. З.И. Власова обратила внимание на связь в фольклоре и документах скоморохов с бродячими ремесленниками – портными, ткачами и т.п., приведя ссылку на Козьму Пражского, чешского автора XII века, где скоморохи-гусляры («кифаристы») сближены с портными[230]. Даже в датской сказке, известной в обработке Андерсена («Голый король»), бродячие ткачи действуют, как типичные скоморохи.
Для решения второго вопроса важно мифическое обрамление его образа. Зачатие Александра приписывали Зевсу в образе Змея. Плутарх сообщает, что его «земной» отец Филипп окривел на один глаз, попытавшись подглядывать за супругой, отдающейся Зевсу-Змею[231], а на средневековых изображениях (западных и славянских) часто изображается Олимпиада в объятиях дракона. А гибель Александра некоторые средневековые легенды связывали с попыткой взлететь на небо с помощью искусственных средств, – он был низвергнут с небес богом и разбился. Образ главного врага Алеши, которого он победил «хитростью и подвохом», Тугарина Змеевича, взлетевшего в небо на бумажных крыльях и низвергнутого оттуда дождем[232], мог вызвать у начитанного клирика ассоциации с Александром.
Польского героя зовут Лешко Попелюш, русского – Алешка Попович. Налицо сходство имен. Алеха в русских диалектах и Лешко по-польски означают плута, обманщика. Налицо сходная семантика имен. Польский герой «ткач»-скоморох, русский переодевается скоморохом. Оба побеждают врага хитростью. У обоих враг – сын Змея, и гибнет, попытавшись взлететь в небеса. В западнославянских и северно-русских сказках сохранилось предание о герое по прозвищу Попялов, Попялышка, Попелюх, Попельвар, Попельчек. Он хитростью одолевает врага на крылатом коне, сочетающего черты змея и конного воина, сопровождаемого воронами и псами – то есть полностью повторяющему образ Тугарина в былинах[233].
Эпоса «вильтинов» (лютичей) не сохранилось, как не сохранилось и самого народа. Но в былине о князе Борисе Романовиче из «синя моря» выходит «зверь кабанище». Былина заканчивается долгой и кровопролитной битвой русского князя-богатыря с войсками, высланными против него Владимиром[234]. Ситуация находит полное подобие в предании лютичей, веривших, что если когда-нибудь им будет угрожать жестокая смута, то из священного озера Толлензее,на берегу которого стоял город Радигощ с храмом Сварожича, выйдет большой вепрь с белоснежными клыками»[235].
§4. Дунайская Русь в исторических источниках
Чем же объясняется столь тесная взаимосвязь русского эпоса с преданиями германских и славянских народов Средней Европы? Заимствование не объясняло уже того уровня, который раскрыл в своих работах Веселовский, – совпадения генеалогий героев. Но совпадение еще и географии тем более не может быть объяснено этим методом. В былинах масса черт, указывающих на Среднюю Европу как на прародину эпоса.
У кельтов существовал аналог культу голов и камней, воплощенному в «бел-горюч камушке» и вещей голове былины о Василии Буслаеве, у них была богатейшая традиция охоты за головами и изготовления из них кубков[236]. Кельтские параллели имеет ритуальное самоубийство в былинах и погребение в дубовой гробнице. Особенно силен кельтский оттенок в теме священного правителя – описание палаты Владимира, и восходящее к нему описание палаты «царя русов» Ибн Фадланом почти полностью повторяет ирландские описания пиршественных покоев королей. Кельтские аналогии образу Апраксеи – самые богатые.
Привлекает внимание одно обстоятельство, обнаруженное С.И. Дмитриевое: на Средней Мезени, в древнейшем из очагов былинной традиции, бытовал обычай зажигать костры на холмах у деревень в ночь на первое мая[237]. Обычай, обнаруженный Дмитриевой в твердыне «старой веры» и консерватизма, напоминал древнейший европейский обычай «майских костров» – кельтского Бельтайна и германского Вальпурнахт – подобия восточнославянского Купалы: те же прыжки через огонь, то же украшение ритуального дерева, та же ритуальная свобода общения полов, наконец, то же представление об этом дне как о дне могущества всяческой неведомой силы[238]. Как раз Иван Купала в Поморье отмечался очень слабо. Восточная граница «майских костров» Европы, – Силезия и Галиция, где этот праздник назывался Турицами[239]. Некоторые западные исследователи считают обычай «майских костров» определяющим признаком первоначального кельтского населения[240]. Невозможно предположить, что древнейшие русские поселенцы застали на берегах Мезени кельтов, поэтому следует полагать, что они пришли в эти места из краев, где кельтский субстрат присутствовал. То есть из Средней Европы.
Среднеевропейские черты в социокультурной архаике былин вкупе с географией былин и рядом параллелей между ними и эпосом Средней Европы и, наконец, этнографическими особенностями населения древнейших очагов былинной традиции заставляют предположить, что какая-то группа населения пришла в Восточную Европу из Средней, принеся с собой свой эпос.
А.В. Назаренко собрал впечатляющую подборку упоминаний в средневековых верхненемецких документах некоей Руси на Среднем Дунае. В одной из грамот Людовика Немецкого упомянута «Русская Марка», располагавшаяся на южном берегу Дуная. Несколько северо-западнее в Дунай впадала речка Россмюль (Русская Мюль, ныне Гроссмюль). А.В. Назаренко выявил целый ряд топонимов и антропонимов, упоминающихся в верхненемецких средневековых документах, производных от слова «русский», «Русь»[241].