ни угла ни одного
ни чаю,
ни к чаю газет.
Постепенно вживался небесам в уклад.
Выхожу с другими глазеть...
(«Человек», 1917)
И наконец, возможны случаи совмещения двух принципов, например, перекидная и одновременно спрятанная рифма:
Сразу -
люди,
лошади,
фонари,
дома
и моя казарма
толпами
по́ сто
ринулись на улицу.
Шагами ломаемая, звенит мостовая.
Уши крушит невероятная поступь.
(«Революция», 1917)
Вообще же, процесс развития составной рифмы у Маяковского очень интересен для исследования, если только рифма не рассматривается как деталь звукового оформления стиха. В действительности рифма, как и все другие элементы стиха, является частью сложной словесной конструкции, в которой смысловые и фонетические стороны слова находятся в неразрывной взаимосвязанности и взаимодействии. Поэтому в количественном накапливании признаков новой рифмы у Маяковского и в качественном ее изменении, так же как и в других сторонах его поэзии (в языке, в системе образов, в ритмико-синтаксических построениях и пр.), можно видеть одно из проявлений общего процесса: диалектический переход старой стиховой системы в новую - классических камерных форм в чисто тонический, ораторский, митинговый стих.
Оставляя в стороне два или три экспериментальных по заданию стихотворения молодого Маяковского («Утро», «Из улицы в улицу» и отчасти «В авто»), мы видим в его ранних стихах, нередко написанных правильными метрами (четырехударным ямбом и амфибрахиями), полное отсутствие сложных рифм.
Здесь важно отметить, что и в стихах, написанных классическими ямбами и хореями, рифма не только маркирует конец строки, но и играет своеобразную роль усилителя смысла. Это объясняется, с одной стороны, общими ритмическими условиями ямбических и хореических стихов, в которых последнее ударение в конце ритмического ряда не может быть утрачено, и поэтому каждое слово, попадающее на рифмовое место, увеличивает свою весомость по сравнению с остальными. С другой стороны, здесь играет роль фонетическая энергия рифмы: слово в конце строки дает импульс, настраивает на ожидание созвучия, а ответная рифма, возвращая ассоциации к предыдущим строкам и сопоставляя рифмующие слова, создает перекрестную систему словесных смыслов.
В ранних стихах Маяковского мы встречаем чрезвычайно простые с формальной точки зрения типы рифмы, например рифмовку слов одинаковых грамматических категорий (существительных в одинаковых падежах и др.):
Слезают слезы с крыши в трубы,
к руке реки чертя полоски,
а в неба свисшиеся губы
воткнули каменные соски.
(«Кое-что про Петербург», 1913)
Читайте железные книги!
Под флейту золоченой буквы
Полезут копченые сиги
и золотокудрые брюквы.
(«Вывескам», 1913).
Несмотря на элементарность своей конструкции, эти рифмы чрезвычайно действенны, потому что в них закреплены наиболее знаменательные для сюжета стихотворения слова, организующие всю его смысловую систему. В первом примере рифмующие слова в третьей и четвертой строках являются носителями метафорических смыслов (губы туч, со́ски фабричных труб). Во втором примере все четыре рифмовых слова ведут вперед тему. Сначала она дана в зашифрованном, перифрастическом виде (железные книги - вывески), но уже в следующих строках она раскрывается через предметные смыслы рифмующих слов, усиленных зрительными, живописными эпитетами. Особенно любопытен здесь тот факт, что основной образ (вывески - железные книги города) развертывается при помощи своего рода рифмовых каламбуров.
Взятые отдельно рифмы «книги - сиги» и «буквы - брюквы» могли бы послужить темой для «буримэ», стихотворения на заданные созвучия. Вне контекста эти рифмы комичны, так как они сталкивают отдаленнейшие смысловые ряды. Однако в общей структуре стихотворения каламбуризм этих звуковых сопоставлений утрачивает свою комическую функцию, сглаживается интонацией патетического воззвания («Читайте!»).
Дальнейшим этапом в развитии поэтической техники Маяковского были поиски более свободных ритмических форм, которые могли дать больший простор для интонации нового поэта, поэта улицы (лирический цикл «Я!» и лирическая «трагедия» «Владимир Маяковский»).
Маяковский разрывает классическую закрепощенность силлаботонической системы стиха и переходит к стиху тоническому. Этот процесс, очень сложный, заслуживает особого детального исследования. Отметим здесь только, что на пути к принципиально-новой поэтической системе у Маяковского возникали и гибридные формы, в которых находились в неустойчивом равновесии новаторские и традиционные элементы. Таковы, например, стихотворения «По мостовой...» и «Несколько слов о моей жене». Первое стихотворение на всем своем протяжении несет в себе инерцию «вольного» ямба, преодолеваемую синтаксисом и рифмами. Во втором стихотворении ямбическое начало перебивается наплывом импульсов амфибрахия и нарушениями законов классической метрики (добавочными слогами или выпадением слогов).
В ряде стихотворений 1913-1914 гг. еще доминирует силлабическая скованность и определенная метрическая канва, но в некоторых стихотворениях уже выкристаллизовываются формы типичного для Маяковского тонического четырехударного стиха.
Одновременно с ритмикосинтаксической перестройкой стиха появляются и составные рифмы: от простейших типов женской рифмы (могла бы - баба, влип как - скрипка) до более сложных дактилических (фраз пяты - распяты, фетровой - ветра вой, мглистый вал - перелистывал). Первый разряд рифм, с лингвистической точки зрения, представляет собой звуковое сопоставление целого вещественно-значимого слова с комплексом: значимое слово плюс служебное слово, попавшее в неударенный слог (такие слова утрачивают ударение и в разговорной речи, примыкая к предыдущему или последующему). Во втором разряде значимое слово рифмует с комплексом: два самостоятельных слова, последнее из которых занимает один или два неударяемых слога. Однако, оставаясь полновесным по смыслу, это слово не может полностью утратить свое разговорное ударение, и в результате столкновения прозаического и ритмического акцентов возникает особый эффект частичного несовпадения рифм (рифмы дактилическая и мужская).
Составные рифмы, впервые появившиеся в сборнике стихов «Я!», становятся одним из основных признаков рифмовой системы Маяковского второго периода (в поэмах 1915-1917 гг.).
В «легкой» (юмористической) французской поэзии XVIII в. существовала эхо-рифма (veres en écho), основанная на том, что вторая рифмующая строка состоит из одного слова, целиком входящего в первую рифму.
Маяковский возродил эту форму, применив ее к стихам с агитационным заданием (1920):
...Если Врангеля и пана добьем,
мир будет тогда?
Да!
Как всегда у Маяковского, конструктивные элементы, примененные в мелких и даже комических жанрах, в дальнейшем, изменяя свою функцию, переходят и в его монументальные поэмы. Так и «эхо-рифма» в усложненном виде вошла в главу 2-ю поэмы «Хорошо!» (ропот солдат, не желающих повиноваться Временному правительству):
Что же
дают
за февраль,
за работу,
за то,
что с фронтов
не бежишь?
Шиш.
Маяковский с полным правом мог сказать в статье «Как делать стихи» о своей системе рифм, что до него она «не употреблялась и в словаре рифм ее нет».
Рифма Маяковского - всегда носитель смысла, поэтому она возможна только в определенном контексте.
Маяковский не только не повторял чужие рифмы, но очень редко пользовался дважды рифмами собственными.
Вот единичные исключения.
Знаменитые рифмы концовки «Хорошо!» в эмбриональном состоянии находятся в сатирическом цикле «Маяковская галерея» («не лет же до ста расти - в старости»).
Другой случай - повторение рифмы из «Левого марша» (1918) в агит-стихотворении Роста «Товарищи, смотрите за шептунами» (1920):
Пусть бандой окружат нанятой
...России не быть под Антантой
(«Левый марш»)
В агитстих перешла не только рифма, но и целый синтактико-смысловой комплекс:
...для этого работают агенты Антанты.
Товарищи, следите за бандой нанятой.
С очень интересными изменениями идейной установки и эмоциональной окраски образов связано повторение и варьирование системы рифм на слова: труб, труп.
В трагедии «Владимир Маяковский» (1913) ими скрепляется гротескная метафора:
...в будуарах женщины,
- фабрики без дыма и труб -
миллионами выделывали поцелуи, -
всякие,
большие,
маленькие, -
мясистыми рычагами шлепающих губ.
В 1916 г. в стихотворении «Эй!», иронически проповедующем «театрализацию» будничного быта и возрождение средневековых традиций в современности, есть такая строфа:
И, наконец, ощетинясь как еж,
с похмелья придя поутру,
неверной любимой грозить, что убьешь
и в море выбросишь труп.
В 1918 г. Маяковский написал программное стихотворение «Поэт-рабочий», в котором доказывал, что работа поэта - сложный и трудный производственный процесс:
...Может быть,
нам
труд
всяких занятий роднее.
Я тоже фабрика.
А если без труб,
то, может,
мне без труб труднее.
Здесь в новом качестве возродилась метафора из трагедии «Владимир Маяковский». Гротескно-сатирическая окраска образа сменилась высокой патетикой.
Почти десять лет спустя - в 1927 г. - все четыре рифмы, встречающиеся в цитированных стихотворениях, воскресли в строфе стихотворения, посвященного строительству новой Москвы:
Вечером
и поутру,
с трубами
и без труб -
подымал
невозможный труд
улиц
разрушенных
труп.
(«Автобусом по Москве»)
Таким образом, можно отметить следующее:
1. В русской поэзии 19 века господствовала точная рифма, что выражалось в буквальном совпадении всех звуков (а то и букв) в конце соотносимых строк. В качестве классического примера приведем рифменный ряд первой строфы из "Евгения Онегина": "правил"- "заставил", "занемог"-"не мог", "наука"-"скука", "ночь"-"прочь", "коварство"-"лекарство", "забавлять"-"поправлять", "себя"-"тебя".