то же мгновение из-за ограды раздался еще один выстрел, отомстивший за
смерть лорда Эвендела, так как пуля попала в лоб Бэзилу Олифанту, и он
замертво упал на землю. Его люди, пораженные столь быстрым возмездием, не
трогались с места, не зная, что предпринять, но Берли, загоревшийся боевым
пылом, воскликнул: "Смерть мадианитянам!" - и с палашом в руке бросился на
Хеллидея. В этот момент послышался топот, и кавалерийский отряд, несясь во
весь опор по дороге из Глазго, начал разворачиваться на роковом поле. Это
были драгуны, которых вел голландский генерал Виттенбольд, сопровождаемый
Мортоном и представителем гражданских властей.
Предложению немедленно сдаться, сделанному во имя Бога и короля
Вильгельма, повиновались все, за исключением Берли, который, надеясь
скрыться, повернул коня и пустил его вскачь. Несколько солдат под командою
офицера бросились за ним в погоню, но только двоим, чьи кони оказались
выносливее, почти удалось настигнуть его. Он дважды, не торопясь, обернулся
в седле и, разрядив сначала один, а потом и второй пистолет, ускакал от
преследователей, смертельно ранив одного из драгун и подстрелив лошадь
другого. Так он скакал до Босуэлского моста, где, на его беду, ворота
оказались запертыми и под сильной охраной. Повернув, он примчался к берегу
Клайда и, отыскав подходящее место, устремился в воду; пули
преследователей, стрелявших из карабинов и пистолетов, свистели вокруг
него, и, когда он был уже на середине реки, в него одна за другою попали
две пули. Почувствовав, что опасно ранен, он поворотил коня назад к левому
берегу, показывая жестами, что сдается. Кавалеристы прекратили стрельбу,
дожидаясь его возвращения. Двое из них въехали в воду, чтобы схватить его и
обезоружить. Но вскоре выяснилось, что он хотел отомстить, а не сдаться и
спасти себе жизнь. Приблизившись к обоим солдатам, он собрал последние силы
и нанес одному из драгун страшный удар по голове, сваливший того с седла.
Второй, дюжий и мускулистый, в то же мгновение уцепился за Берли. Тот, в
свою очередь, сдавил ему горло, словно тигр, который, издыхая, не выпускает
добычи, и оба, упав с коней во время схватки, оказались в воде. Их увлекло
течением. За ними тянулся кровавый след. Стоявшие на берегу видели, как они
дважды оказывались на поверхности воды; голландец пытался плыть, но Берли
не выпускал его из рук, решившись, видимо, погубить его вместе с собой. Их
трупы были найдены на четверть мили ниже по течению Клайда. Так как
освободить драгуна из цепких объятий Берли можно было, лишь обрубив
последнему руки, их поспешили зарыть в одной общей могиле, на которой и
посейчас сохраняется нескладный надгробный камень с высеченной на нем еще
более нескладной эпитафией*. И пока душа этого мрачного фанатика летела в
небо, чтобы отдать отчет в своем земном бытии, душа храброго и благородного
лорда Эвендела также покидала его бренное тело. Увидев, что произошло с
лордом Эвенделом, Мортон спрыгнул с коня, чтобы оказать посильную помощь
своему сраженному насмерть другу. Тот сразу его узнал, но, не в силах
что-либо выговорить, дал понять знаками, чтобы его перенесли в дом. Это
было сделано со всею возможной осторожностью; его окружили опечаленные
друзья. Впрочем, шумное горе леди Эмили намного уступало безмолвной скорби
Эдит. Еще не зная о присутствии Мортона, она заключила в объятия
умирающего. Она не знала и о том, что судьба, отнимая у нее одного
преданного поклонника, возвращала ей, словно воскресшего из мертвых,
другого, - до тех пор пока лорд Эвендел, взяв их руки в свои, не сжал их с
глубоким чувством и не соединил вместе, после чего возвел к небу взор, как
бы моля о благословении их союза, откинулся на подушки и тотчас испустил
дух.
______________
* Благородный читатель! Я попросил моего почтенного друга Питера
Праудфута, странствующего торговца, известного многим в стране честностью и
порядочностью не менее, чем своими муслинами, батистами и мелким товаром,
чтобы при первой поездке в эти места он достал мне точную копию упомянутой
эпитафии. Согласно его сообщению, которому я не имею оснований не доверять,
она звучит следующим образом:
Здесь камень прах земной хранит,
Джон Белфур Берли здесь лежит,
Он полон пламенного рвенья,
За лигу требовал отмщенья,
В бою при Магусе он был,
Он Джеймса Шарпа умертвил,
И здесь, голландцами сражен,
Был в воды Клайда брошен он.
(Прим. автора.)
Я решил было освободить себя от труда писать заключительную главу,
предоставив читателю дорисовать в своем воображении все происшедшее после
смерти лорда Эвендела. Но, понимая, что нарушение сочинителем давней
традиции, даже если оно удобно и ему и читателям, вызовет неудовольствие,
я, признаюсь, был в большом затруднении, когда, к моему счастью, меня
пригласила на чашку чая мисс Марта Баксбоди, еще не старая женщина, с
большим успехом занимавшаяся в течение добрых сорока лет изготовлением
дамских нарядов для Гэндерклю и окрестностей. Зная ее пристрастие к
повестям подобного рода, я попросил ее просмотреть накануне моего посещения
эти разрозненные в то время листы и помочь мне опытом, который она
накопила, прочитав все книги в трех библиотеках для чтения в Гэндерклю и
двух соседних городках, где бывают базары. И когда с трепещущим сердцем я
предстал перед нею в назначенный вечер, я нашел ее весьма склонной
удостоить меня похвального отзыва.
- Никогда еще, - сказала она, протирая очки, - ни один роман, кроме
"Истории Джемми и Дженни Джессеми", не приводил меня в такое волнение, - но
там действительно настоящий пафос. А что касается вашего плана отказаться
от заключения, то он никуда не годится. На протяжении вашего повествования
вы сколько угодно можете щекотать наши нервы, но, если вы не обладаете
талантом автора "Юлки де Рубинье", никогда не омрачайте конца. Пусть в
последней главе блеснет солнечный луч: это совершенно необходимо.
- Мне было бы очень легко, сударыня, повиноваться вашему пожеланию:
ведь обе четы, в которых вы по своей доброте принимаете столько участия,
прожили долгую счастливую жизнь, произведя на свет сыновей и дочерей.
- Нет нужды, сэр, - сказала она с упреком, - пускаться в подробности
относительно их супружеских радостей. Но почему бы вам не сказать несколько
слов об ожидавшем их счастье?
- Но, сударыня, - возразил я, - вы же знаете, что всякая книга
становится менее интересной по мере того, как автор подходит к концу; тут
то же, что с вашим чаем. Это превосходный зеленый чай, но в последней чашке
он неизбежно окажется и более слабым, и менее вкусным. Если я нахожу, что
последняя чашка не становится лучше оттого, что на ее дне вы обычно
находите нерастаявший сахар, то я также думаю, что рассказ, выдыхаясь к
концу, может быть только испорчен нагромождением различных подробностей,
которые и без того должны быть ясны читателю, - и это даже в том случае,
если автор не пожалеет на них своих самых ярких эпитетов.
- Это не так, мистер Петтисон, - сказала почтенная леди, - вы
состряпали заключительные главы вашей истории очень поспешно и крайне
неловко, я сказала бы, что вы сметали их неизящно, на живую нитку, и я в
моем деле задала бы хорошую трепку даже самой молоденькой ученице,
выпустившей из своих рук такую скверную и неряшливую работу. Если вы не
исправите этой грубой ошибки, рассказав нам подробно о свадьбе Мортона и
Эдит и о том, что стало с другими действующими лицами вашей повести,
начиная с леди Маргарет и кончая Гусенком Джибби, предупреждаю вас, никто
не скажет, что вы добросовестно сделали вашу работу.
- Ну что же, - ответил я, - у меня такое обилие материала, что я,
вероятно, смогу удовлетворить ваше любопытство, сударыня, если только вы не
потребуете уж очень мелких подробностей.
- В таком случае, - сказала она, - первое и самое важное: получила ли
леди Маргарет свое состояние и свой замок?
- Да, сударыня, получила, и притом самым простым путем: как наследница
своего достопочтенного кузена Бэзила Олифанта, не оставившего после себя
завещания. Таким образом, после смерти того, кто при жизни так упорно и
коварно ее преследовал, ее состояние не только осталось в прежних размерах,
но и несколько возросло. Джон Гьюдьил, восстановленный в своей давней
должности, стал еще более важным, чем прежде, а Кадди с величайшим
восторгом занялся обработкой земель Тиллитудлема и водворился в своей
старой хижине, но, как человек осторожный, никогда не хвалился тем метким
выстрелом, который возвратил и его госпоже, и ему их прежние резиденции. "В
конце концов, - сказал он Дженни, от которой у него не было тайн, - старый
Бэзил Олифант был двоюродным братом моей госпожи, и к тому же лицом
значительным; правда, насколько я понимаю, он действовал против закона, не
предъявив приказа о задержании и не предложив лорду Эвенделу сдаться, и
хотя я столько же думаю о том, что его укокошил, как если бы пристрелил
куропатку, все же лучше об этом помалкивать". Он не только умолчал о своем
подвиге, но искусно поддерживал слухи, будто это сделал старый Гьюдьил, за
что и получил изрядную толику стаканчиков бренди, поднесенных ему
дворецким, который, резко отличаясь характером от благоразумного Кадди, был
склонен скорее преувеличивать, чем преуменьшать свою доблесть. Слепая вдова
была обеспечена до конца своей жизни; позаботились и о маленькой провожатой
Мортона к водопаду. Что касается...
- Но какое отношение имеет все это к свадьбе, к свадьбе главных
действующих лиц?.. - прервала меня мисс Баксбоди, нетерпеливо постукивая по