что едва ли следует произносить перед случайным попутчиком речи столь
опасного содержания, которые к тому же в такое время, как наше, небезопасно
слушать и мне.
- От этого никуда не уйдешь, Генри Мортон, - продолжал его спутник, -
Господь имеет на тебя свои виды, и раз он тебя призывает, ты должен
повиноваться; я убежден, что ты еще не слыхал настоящего проповедника,
иначе ты был бы таким, каким ты, бесспорно, когда-нибудь станешь.
- Мы, как и вы, придерживаемся пресвитерианского исповедания, -
ответил Мортон, так как его дядя со всеми домочадцами принадлежал к пастве
одного из тех многочисленных пресвитерианских священников, которым, с
известными ограничениями, была разрешена свободная проповедь. Эта
индульгенция, как выражались в то время, вызвала среди пресвитериан великий
раскол, и те, кто ее принял, подвергались суровому осуждению со стороны
наиболее ревностных приверженцев секты, отказавшихся пойти на предложенные
условия. Вот почему незнакомец выслушал с величайшим презрением сообщение
Мортона о его исповедании веры.
- Это всего-навсего отговорка, пустая и жалкая отговорка. Вы слушаете
по воскресеньям холодные, мирские, приспособленные к духу времени речи,
исходящие от того, кто до такой степени забыл свое высокое назначение, что
получил апостолический чин благодаря покровительству придворных и
лжепрелатов, и вы именуете проповеди таких лиц словом Господним! Из всех
соблазнов, коими дьявол в эти дни крови и мрака улавливает души людей, ваша
черная индульгенция была самым опасным и самым пагубным. Это была страшная
сделка: она означала, что пастырь убит, а овцы рассеялись по горам, что
одно христианское знамя поднято против другого и что на мечи сынов света
обрушивается воинство тьмы.
- Мой дядя считает, - заметил Мортон, - что, находясь на попечении
принявших индульгенцию пасторов, мы в достаточной мере располагаем свободой
совести, а так как избрать церковь для себя и своих домашних - его
бесспорное право, я должен в силу необходимости следовать в этом за ним.
- Ваш дядя таков, - заявил незнакомец, - что последний ягненок в
милнвудском стаде ему дороже, чем вся христианская паства. Он один из тех,
кто охотно пал бы ниц перед золотым тельцом в Вефиле и вылавливал бы из вод
частички его, после того как телец был истолчен в порошок и этот порошок
брошен в воду. Твой отец был человеком другого закала.
- Мой отец, - сказал Мортон, - и в самом деле был отважным и честным
воином. Но вы, должно быть, знаете, сэр, что он сражался под знаменами того
же королевского дома, во имя которого и я сегодня брался за оружие.
- Это верно, но если б он дожил до этих дней, он проклял бы час, в
который обнажил меч за их дело. Когда-нибудь поговорим и об этом, а пока я
твердо возвещаю тебе, что и твой час у порога, и тогда слова, которые ты
только что слышал, застрянут в твоей груди, как стрелы с зазубренным
наконечником. Прощай, мне сюда.
Он указал на ущелье, которое, уходя вверх, вело в дикий край пустынных
и мрачных гор; но когда он уже совсем собрался свернуть на извилистую
тропу, отходившую от дороги в указанном им направлении, к ним приблизилась
какая-то старуха в красном плаще, сидевшая до этого у перекрестка, и,
испуганно озираясь, зашептала:
- Если вы наш человек и дорожите жизнью, то не езжайте нынешней ночью
этим ущельем. На тропе залег лев. Бросерстейнский священник и с ним десять
солдат преградили проход, чтобы отнять жизнь у всякого из наших скитальцев,
если кто из них попытается пройти этим путем к Гамильтону и Дингуоллу.
- А разве гонимые соединились в отряд и у них есть предводитель? -
спросил незнакомец.
- Их человек семьдесят конных и пеших, - сказала старуха, - но горе
им! У них плохо с оружием и еще хуже с едой.
- Господь поможет своим, - сказал всадник. - По какой же дороге мне
ехать, чтобы их отыскать?
- Сегодня это никак невозможно, - ответила женщина, - уж очень зорко
стерегут солдаты проход; говорят, странные вести пришли с востока; вот они
и бесятся из-за этого и в ожесточении сердца своего еще свирепее, чем
когда-либо прежде; вам нужно найти себе убежище на ночь, а потом уже
пробираться через торфяники; спрячьтесь до первого света, а после поезжайте
через Дрейкскую топь. Когда я услышала страшные угрозы насильников, я
накинула на себя плащ и села у самой дороги предупреждать наших рассеянных
повсюду страдальцев, чтобы они не забрели на эту тропу и не попали в сети
злодеев.
- Вы живете поблизости? - спросил незнакомец. - Не приютите ли меня на
ночь?
- Моя хижина возле дороги, около мили отсюда; но у меня поместили
четырех слуг Велиала, чтобы они себе на потеху грабили и разоряли меня, а
все потому, что я не хотела слушать бессмысленные, бесконечные и бессвязные
разглагольствования этого погрязшего в мирской суете Джона Халфтекста,
священника.
- Доброй ночи. Вы славная женщина. Благодарю за совет, - сказал
незнакомец и тронул коня.
- Да будет над вами благословенье Господне, - напутствовала его
старуха, - да хранит вас всемогущий: он один властен над нами.
- Аминь! - произнес спутник Мортона. - Ибо разумение человеческое
бессильно измыслить, где этой ночью я мог бы укрыть свою голову.
- Мне очень горестно видеть вас в столь затруднительном положении, -
сказал Мортон, - и будь у меня свой собственный дом или какой-нибудь кров,
который я мог бы назвать своим, полагаю, что я скорее рискнул бы навлечь на
себя жестокую кару закона, чем оставил бы вас в этой крайности. Но мой дядя
настолько боится штрафов и наказаний, предусмотренных законом для тех, кто
поддерживает, принимает и поощряет враждебных правительству лиц, что
строго-настрого запретил и мне, и всем своим слугам вступать с ними в
какое-либо общение.
- Ничего другого я и не ждал, - сказал незнакомец, - и все же вы могли
бы приютить меня без его ведома; какой-нибудь амбар, сеновал или сарай для
телег - любое место, где я мог бы прилечь, было бы для меня с моей
неприхотливостью скинией, убранной со всех сторон серебром, и жертвенником,
сложенным из кедрового дерева.
- Уверяю вас, - сказал в замешательстве Мортон, - я не могу пригласить
вас в Милнвуд без ведома и согласия дяди, и даже если бы я был в состоянии
это сделать, то и тогда я бы не позволил себе навлекать на него, ничего не
подозревающего, опасность, которой он больше всего страшится и от которой
так старательно отгораживается.
- Ну что ж, - проговорил незнакомец, - в таком случае еще одно слово.
Слыхали ли вы когда-нибудь от отца имя Джона Белфура Берли?
- Еще бы! Его давнего друга и товарища по оружию, спасшего ему жизнь,
едва не отдав свою, в битве при Лонгмастонмуре? Часто, очень часто.
- Так вот, этот Белфур - я, - сказал спутник Мортона. - Вот дом твоего
дяди; я вижу свет между деревьев. Тот, кто жаждет отметить мне за кровь,
гонится за мной по пятам, и смерть моя неизбежна, если ты не скроешь меня.
А теперь, юноша, выбирай: бежать ли от отцовского друга, как тать в нощи, и
тем самым обречь его мучительной смерти, от которой он спас когда-то твоего
отца, или подвергнуть бренные блага дяди опасностям, которые грозят
всякому, кто в наше развратное время подаст ломоть хлеба или глоток воды
христианину, погибающему от голода или жажды.
Множество воспоминаний пронеслось в голове Мортона. Его отец, память о
котором он чтил как святыню, не раз говорил ему, чем он обязан этому
человеку, и всегда сокрушался, что после длительной дружбы они расстались с
некоторой неприязнью друг к другу; это произошло в то тяжелое время, когда
все население Шотландского королевства разделилось на два враждующих стана
- "резолюционистов" и "протестующих"; после того как отец его умер на
эшафоте, первые стали приверженцами Карла II, тогда как вторые склонялись к
союзу с победоносными республиканцами. Неистовый фанатизм Берли связал его
с партией "протестующих", и друзья разошлись, чтобы никогда больше не
встретиться. Обо всем этом покойный полковник Мортон часто рассказывал сыну
и всякий раз выражал при этом глубокое сожаление, что ему так и не удалось
тем или иным способом отблагодарить Берли за помощь, которую тот
неоднократно ему оказывал.
Колебаниям Мортона положил конец ночной ветерок, принесший издалека
зловещие звуки литавр; с каждым мгновением они, казалось, становились все
ближе, и это говорило о том, что в сторону наших спутников направляется
кавалерийский отряд.
- Это, видимо, Клеверхауз с остатком своего полка. Но что означает
этот ночной поход? Если вы отправитесь дальше, то неминуемо попадете в их
руки; если возвратитесь в местечко, вы в не меньшей опасности, потому что
там корнет Грэм со своими людьми. Тропу, ведущую в горы, перехватили
драгуны. Я должен либо укрыть вас в Милнвуде, либо покинуть на верную
смерть; впрочем, кара закона по справедливости должна обрушиться на меня
одного и не задеть дядю. Едем!
Берли, с полным бесстрастием ожидавший решения Мортона, молча двинулся
вслед за ним.
Дом Милнвуда, выстроенный отцом нынешнего владельца, был скромным
жилищем, под стать самому поместью; к тому же со времени перехода в руки
теперешнего хозяина он заметно пришел в упадок. Невдалеке от дома стояли
хозяйственные постройки. Тут Мортон остановился.
- Мне придется ненадолго оставить вас в одиночестве, - прошептал он. -
Нужно добыть вам постель.
- О, я не нуждаюсь в таких удобствах, - сказал Берли, - на протяжении
последних тридцати лет эта голова чаще покоилась на кучке торфа или валуне,
чем на шерстяной или пуховой подушке. Глоток эля, кусок хлеба, молитва на
ночь и вместо постели немного сухого сена для меня то же самое, что для