а также благожелательным в докладе начальству о духе нашего дома, и еще он
просит не делать нам зла из-за дурацкой болтовни этой старой кобылы (тут
она надменно посмотрела на Моз, чтобы хоть чем-нибудь вознаградить себя за
усилия, которых стоили ей любезности, расточаемые солдатам), этой старой,
полоумной смутьянской дряни. До вчерашнего вечера (пропади она пропадом!)
она не жила в нашем доме и никогда больше не переступит его порога, как
только я выгоню ее вон.
- Беда, беда, - зашептал Кадди на ухо матери, - всегда то же самое! Я
так и знал, что нам снова придется пуститься в дорогу, если вы раскроете
рот и произнесете два-три слова подряд. Я был уверен, что другому и не
бывать, матушка.
- Помолчи, сынок, - сказала Моз, - и не ропщи на наш крест. Никогда не
переступит порога! Да я и сама не захочу переступить их порог. На дверях
этого дома не начертано знака, чтобы ангел мщения миновал его. И они будут
поражены от руки его, ибо думают много о тварях и не думают о творце,
радеют о благах земных, а не о поруганном ковенанте, о кружках из желтого
кала, а не о чистом золоте слова Господня, о друзьях и родне, а не об
избранных, коих преследуют и поносят, гонят, выслеживают, ловят, хватают,
бросают в темницы, терзают, ссылают, обезглавливают, вешают, кромсают,
четвертуют, не говоря уже о сотнях других, принужденных покинуть дома свои
и скитаться в пустынях, горах, болотах, топях, среди мшистых трясин и
заброшенных торфяных ям, чтобы слушать Писание Божие, как те, что тайком
вкушают хлеб свой насущный.
- А ведь она, сержант, разошлась, точно на своем сборище. Не
прихватить ли нам с собой и ее? - предложил один из солдат.
- Не мели, черт побери, вздора, - ответил Босуэл. - Разве тебе
невдомек, что лучше оставить ее на месте, пока здесь хозяйничает такой
уважаемый, сговорчивый, тороватый и почтенный землевладелец, как мистер
Мортон Милнвуд, который располагает средствами утихомирить ее? Пусть уж
старая муха выводит свой рой: она до того упряма, что с ней ничего не
поделаешь. Итак, - крикнул он, - еще одну круговую за Милнвуда, и его
чудо-гостеприимство, и за нашу приятную встречу, которая, надеюсь, не за
горами, если он и впредь будет держать у себя такую фанатичную челядь.
Затем он приказал солдатам седлать коней и выбрал в конюшне Милнвуда
лучшую лошадь "на службу его величеству королю", как он заявил, чтобы
посадить на нее арестованного.
Миссис Уилсон, утирая слезы, собрала между тем небольшой узелок с теми
вещами, которые, по ее мнению, могли понадобиться мистеру Генри во время
его вынужденной поездки. Бегая в хлопотах взад и вперед по комнате, она
нашла случай незаметно вложить ему в руку немного денег. Босуэл с
товарищами сдержали свое обещание и хорошо обошлись с узником. Они не
связали Мортона, а ограничились тем, что поместили его коня между своими.
Вскочив наконец в седло и тронувшись в путь, они перекидывались шутками и
весело гоготали, оставив обитателей Милнвуда в страшном смятении. Старый
хозяин усадьбы, подавленный арестом племянника и бессмысленной потерей
двадцати фунтов, весь вечер только и делал, что метался в своем большом
кожаном кресле, повторяя все ту же жалобу: "Разорен, разорен окончательно и
пущен по миру, разорен и пущен по миру, - о плоть моя и именье мое! О плоть
моя и именье мое!"
Скорбь миссис Элисон Уилсон нашла для себя отдушину и до некоторой
степени утешение в потоке брани, который она обрушила на Моз и Кадди,
выпроваживая их из Милнвуда.
- Пусть болячки источат твое старое тело! Первый красавец в
Клайдсдейле стал отныне страдальцем, и все из-за тебя и твоего сумасшедшего
смутьянства!..
- Поди прочь! - воскликнула Моз. - А я говорю, что вы в путах греха и
во власти зла, раз ропщете, отдавая лучшее и возлюбленное свое за дело
того, кто вам его даровал, и клянусь, я сделала для мистера Гарри не
меньше, чем сделала бы для своего сына; и если бы Кадди сподобился ратовать
за истину на Сенном рынке...
- Похоже, что так и будет, коли ты и он не пойдете другою дорогой.
- И если бы, - продолжала Моз, не обращая внимания на замечание миссис
Уилсон, - и если бы кровавые псы и льстивые зифеи норовили завлечь меня в
тенета своим обещанием отпустить его ценою греховных уступок, я стояла бы,
несмотря ни на что, на своем, и продолжала бы возвышать голос свой против
папства, епископства, антиномианства, эрастианства, лапсарианства,
сублапсарианства и других грехов и соблазнов нашего времени, и вопила бы,
как роженица, кляня черную индульгенцию, которая стала камнем преткновения
для ученых богословов, я бы возвысила голос мой, подобно сильному словом
своим проповеднику.
- Хватит, матушка! - крикнул Кадди, вмешиваясь в эту затянувшуюся
перебранку и силою увлекая за собой мать. - Хватит! Перестаньте ратовать
перед достопочтенной госпожой домоправительницей, ведь она, чего доброго,
может оглохнуть! Вы напроповедовали на всю неделю вперед. Вы
допроповедовались до того, что нас прогнали из нашего уютного дома, и с
нашего милого огорода, и из этого нового убежища нашего, где мы не успели
даже прилепиться как следует; вы допроповедовались до того, что мистера
Гарри поволокли в яму; вы допроповедовались и до того, что в кармане
хозяина двадцати фунтов как не бывало, а вы знаете, как туго он расстается
со своими кровными денежками; и, может быть, вы теперь помолчите немножко,
не то придется мне, видно, подняться по лестнице наверх, а потом
опуститься, да только уже на веревке. Пошли, матушка, пошли прочь; они сыты
по горло вашими ратованиями и долго будут помнить о них.
Произнеся это, он потащил за собою Моз, с тем чтобы приготовиться к
новым странствиям в поисках крова, и долго еще ее язык не мог успокоиться и
с гневных уст слетали слова: ратование, ковенант, злокозненные,
индульгенция.
- Старая, зловредная, выжившая из ума дура - вот она кто! -
воскликнула домоправительница, наблюдая, как Кадди с матерью покидают
усадьбу. - Воображает, будто лучше ее не сыщешь на свете, старая дрянь! А
сколько горя и неприятностей принесла она с собой в тихий и мирный дом!
Если бы я не была по моему положению больше чем наполовину женщиной
благородного звания, запустила бы я вот этот десяток моих коготков в ее
паршивую шкуру!
Глава IX
Я веселый солдат, в битве черт мне не брат,
И рубцов целый ряд я бы вам показал:
За красотку свою иль в кровавом бою,
Там, где в дальнем краю я французов встречал.
Бернс
- Не падайте духом, - говорил Босуэл своему пленнику по пути в
штаб-квартиру, - вы славный малый, у вас много знакомств, и в худшем случае
вас вздернут за это, но ведь таков удел многих честных людей. Скажу
откровенно: ваша жизнь во власти закона; проявите покорность - и тогда,
пожалуй, вы сможете выпутаться из этой истории, внеся порядочный штраф из
средств вашего дядюшки, а он, поверьте, от этого не разорится.
- Но это больше всего и волнует меня, - сказал Генри. - Расставаться с
деньгами - для моего дяди сущая пытка. Не он предоставил Берли ночлег, и я
молю Бога о том, чтобы наказание, которое я понесу, если избавлюсь от
смертной казни, пало на меня одного.
- Кто его знает, - заметил Босуэл, - они могут предложить вам
отправиться на службу в один из заграничных шотландских полков. Это совсем
неплохо; если ваши друзья похлопочут за вас и нажмут, где полагается, вы
сможете вскоре получить производство.
- Я убежден, - отозвался Мортон, - что это самое лучшее, что только
может выпасть на мою долю.
- В самом деле! Значит, вы совсем не такой уж завзятый виг! -
воскликнул сержант.
- Я никогда не вмешивался в борьбу наших партий, - ответил Генри, - я
спокойно сидел у себя дома и не раз всерьез задумывался над тем, не
поступить ли мне в один из наших заграничных полков.
- Вот как! - сказал Босуэл. - Ну что ж, это делает честь вашим
намерениям; я служил в шотландском гвардейском во Франции, и довольно
долго; вот где приучаешься к дисциплине, черт побери! Им нет ни малейшего
дела, где вы пропадаете в свободное время, но попробуйте опоздать на
поверку, и они вам покажут, где раки зимуют. Наш старик, капитан
Монтгомери, заставил меня как-то выстоять на часах у нашего арсенала в
кирасе, латах и шлеме шесть часов сряду, да еще на солнцепеке, ну я и
испекся, как голубь, которых продают возле Пор-Рояля. После этого я дал
себе клятву, что, когда на поверке выкрикнут: "Фрэнсис Стюарт!" - я буду
всегда тут как тут и ради этого даже брешу, если придется, свои карты на
барабане. Да, дисциплина - это не шутка!
- А в других отношениях вам нравилась ваша служба?
- Par excellence*, - ответил Босуэл, - женщины, вино, кутежи, всего
вволю, дай себе только труд пожелать, да с толком. И если у вас хватит
совести внушить какому-нибудь жирному патеру, что вы не прочь перейти в
католичество, он как есть расшибется в лепешку, чтобы доставить вам
удовольствие и таким способом заполучить немножко вашей признательности. А
где вы найдете лопоухого пастора-вига, который отличался бы такой же
предупредительностью!
______________
* Исключительно (франц.).
- Совершенно согласен с вами, такого нигде не найти, - сказал Генри. -
Но в чем состояли ваши основные обязанности?
- Охранять особу его величества короля, - ответил Босуэл, - оберегать,
мой мальчик, жизнь Людовика Четырнадцатого Великого и время от времени
устраивать облавы на гугенотов, или, что то же, на протестантов. Да, там
было где поучиться этому ремеслу, и я здорово набил себе руку для службы в
нашей стране. Но послушайте, вы, сдается мне, bon camerado*, как говорят
испанцы, и я должен поделиться с вами блестящими соверенами вашего