взад и вперед по галерее, мурлыча себе под нос:
Когда в колодец поглядишь,
Дженет, Дженет,
Себя в колодце разглядишь,
Красотка Дженет.
- Так вы не желаете нас впустить, мистер Хеллидей? Ну что ж! Ладно,
пусть так. Будьте здоровы. Больше вы меня не увидите и этой славной вещицы
- тоже, - сказала Дженни, показывая солдату блестящий серебряный доллар.
- Дай ему золотой, дай золотой, Дженни, - прошептала, замирая от
волнения, юная леди.
- С таких, как он, хватит и серебра, раз ему нипочем глазки
хорошенькой девушки, - ответила горничная. - И, кроме того, что еще хуже,
он может подумать, что тут что-то не так, что тут побольше, чем
родственница. Господи Боже! Не так уж много у нас серебра, чтобы швыряться
золотом. - Прошептав это своей госпоже, она громко сказала: - Не хочет моя
родня дожидаться, мистер Хеллидей; ну так вот, как вам угодно, а не то -
будьте здоровы.
- Погодите чуточку, погодите, - оживился солдат, - попридержите
лошадку, Дженни, и давайте столкуемся. Если я впущу вашу родственницу к
моему арестанту, вы останетесь здесь и повеселите меня, пока она не выйдет
оттуда, и тогда, знаете, никто из нас не будет внакладе.
- И тогда сам дьявол погонится за мной по пятам, - ответила Дженни. -
Неужто вы думаете, что моя родственница и я заодно хотим потерять наше
доброе имя; чтобы такие шалопаи, как вы, а в придачу и ваш арестант, пошли
чесать языками. Нет уж, мы хотим, чтобы игра шла в открытую. Да, да,
господа, прошу поглядеть, какая разница между обещаниями некоторых и
исполнением их обещаний! Вы все наговаривали на бедного Кадди, что он такой
да сякой; а попроси я его о чем хочешь, и мне бы не пришлось напоминать ему
дважды о том же, даже если бы ему грозила за это веревка.
- Будь он проклят, ваш Кадди! - обозлился драгун. - Ему и так не уйти
от веревки, могу поручиться. Я видел его сегодня в Милнвуде вместе с этой
пуританской сукой, его мамашей, и когда бы я знал, что он залезает в мою
тарелку, то приволок бы его сюда, привязав к хвосту моей лошади; и отвечать
бы мне за это не пришлось.
- Ладно, ладно, смотрите, да хорошенько, как бы Кадди не всадил в вас
меткую пулю после того, что вы выгоните его в болота, вслед за многими
порядочными людьми. Он здорово бьет по цели и был третьим, когда стрелял в
попугая; и потом, он так же верен своим обещаниям, как верны его глаза и
рука, хотя он не бахвалится, как иные ваши знакомые. Но это уже мое дело...
Идем, дорогая, идем-ка отсюда.
- Погодите, Дженни, будь я проклят, если, посулив что-нибудь, тяну
дольше других, - сказал солдат, начиная, видимо, колебаться. - Где сержант?
- Пьет и накачивается, - ответила Дженни, - вместе с управителем и
Джоном Гьюдьилом.
- Значит, этот не в счет; а где остальные ребята? - продолжал
Хеллидей.
- Хлещут медными жбанами вместе с птичником, егерем и еще кое-кем из
прислуги.
- Много ли у них эля?
- Шесть галлонов, налитых верхом, - ответила девушка.
- Ну, тогда все в порядке, красавица, - сказал часовой, смягчаясь, -
выходит, до смены можно не беспокоиться; чего доброго, они и запоздают
маленько; так вот, если вы обещаете, что еще раз придете сюда, и одна...
- Может, приду, а может, и нет, - перебила солдата Дженни, - а если
доллар будет у вас в руках, что вам до всего остального?
- Будь я проклят, если возьму его, - заявил Хеллидей и тут же взял
доллар. - Это все-таки дело опасное: если Клеверхауз услышит про то, что я
сделал, он поставит для меня кобылку ростом с ваш Тиллитудлем. Только в
полку всякий берет, где может, и Босуэл со своей королевской кровью подает
хороший пример. Положиться на вас, чертенок вы этакий, значит, как
говорится, попусту ноги бить и порох тратить, тогда как этот голубчик, -
продолжал он, разглядывая монету, - куда бы ему ни попасть, всюду будет
хорош. Проходите, двери для вас открыты, но смотрите! Не хныкать и не
молиться с молодым вигом и, лишь только я крикну у двери, - не мешкать, как
если бы горнист протрубил: "На коней - марш вперед!"
С этими словами Хеллидей отпер дверь в комнату заключенного, пропустил
Дженни и ее мнимую родственницу, поглядел им вслед и принялся снова
размеренным шагом прохаживаться по галерее, насвистывая, чтобы убить время,
как полагается порядочным часовым на посту.
Пока дверь медленно отворялась, мисс Эдит увидела Мортона, который
сидел за столом, положив голову на руки. Поза молодого человека
свидетельствовала об охватившем его глубоком унынии. Услышав скрип
отворяемой двери, он поднял голову и, заметив обеих женщин, вскочил со
своего места, смотря на них изумленным взором. Эдит, в которой скромность
боролась с решимостью, порожденной отчаянием, остановилась у двери, не имея
сил ни заговорить, ни подойти ближе.
Все планы, с какими шла она к любимому человеку, чтобы помочь,
поддержать и утешить его, казалось, улетучились, оставив в мыслях
мучительный хаос; к тому же, допустив поступок, быть может, на взгляд
Мортона, необдуманный и неподобающий женщине, она боялась, не уронила ли
себя в его мнении. Неподвижная, почти лишившись сил, она повисла на руке
своей спутницы, которая тщетно пыталась успокоить и ободрить ее, нашептывая
ей на ухо:
- Раз мы уже здесь, сударыня, давайте как следует используем время;
сержант или капрал, я уверена, все-таки захотят сделать обход, и будет
досадно, если бедняга Хеллидей поплатится за свою любезность.
Между тем Мортон сделал несколько робких шагов навстречу пришедшим,
подозревая истину, ибо какая другая женщина, кроме Эдит, могла в этом доме
принимать к сердцу его злоключения. Однако из-за вечерней полутьмы и пледа,
скрывавшего лицо незнакомки, он все еще опасался, как бы не впасть в
ошибку, которая могла бы набросить тень на предмет его обожания. Дженни,
сообразительность и расторопность которой оказались как нельзя более кстати
для исполняемой ею роли, поспешила растопить лед.
- Мистер Мортон, мисс Эдит глубоко сожалеет по поводу того положения,
в котором вы в данное время находитесь, и...
Этого было достаточно: он порывисто устремился к Эдит, он был у ее
ног, он сжимал ее руки, которые она без сопротивления отдала ему, он осыпал
ее словами благодарности и нежной признательности; впрочем, его бессвязная
речь едва ли могла бы быть понятна читателю без описания интонаций, жестов,
страстных и стремительных проявлений глубокого и сильного чувства,
сопровождавших ее.
Две-три минуты Эдит была неподвижна, как статуя Святой Девы,
принимающей благоговейное поклонение; наконец, немного оправившись и отняв
свои руки у Генри, она почти неслышно проговорила:
- Я позволила себе странный поступок, мистер Мортон, поступок, -
продолжала она более связно, по мере того как усилием воли овладевала собой
и собиралась с мыслями, - который, быть может, встретит с вашей стороны
порицание... Но уже давно я разрешила вам пользоваться языком дружбы, и,
может быть, даже больше... да, слишком давно, чтобы покинуть вас в таких
обстоятельствах, когда вас покинул, по-видимому, весь свет. Как и почему вы
арестованы? Что можно сделать? А мой дядя, который так высоко вас ценит, не
может ли он помочь? Или ваш родственник Милнвуд? Что следует предпринять? И
что, по-вашему, вам угрожает?
- Будь что будет, - ответил Генри, пытаясь завладеть рукою Эдит,
которую она отняла у него и которую теперь снова ему отдала, - будь что
будет; сейчас я ощутил, что все случившееся со мной - самое счастливое
событие моей скучной жизни. Вам, моя дорогая Эдит, - простите меня, я
должен был бы сказать: мисс Белленден, но несчастье притязает на особые
привилегии, - вам я обязан несколькими мгновениями счастья, осветившими
солнечным светом мое тусклое существование, и если теперь ему будет положен
конец, воспоминание о чести, которой вы меня удостоили, сделает меня
бесконечно счастливым даже в мой смертный час.
- Неужели ваше дело так безнадежно, мистер Мортон? - спросила Эдит. -
Неужели вы оказались так внезапно и так глубоко втянуты в эти злосчастные
распри, хотя всегда были от них в стороне, что не рассчитываете сохранить
свою...
Она остановилась, не в силах произнести слово, которое должно было за
этим последовать.
- Жизнь, вы хотели сказать? - отозвался на ее слова Мортон спокойным,
но грустным тоном. - Решение, полагаю, всецело зависит от судей. Мои стражи
считают, что мне могут заменить смертную казнь отправкой в один из наших
находящихся за границей полков. Я думал, что могу согласиться на это, но
теперь, мисс Белленден, встретившись с вами еще раз, я понял, что ссылка
была бы для меня горше смерти.
- Неужели вы действительно так опрометчиво вступили в сношения с одним
из тех свирепых злодеев, которые умертвили примаса?
- Предоставляя ночлег, - сказал Мортон, - и укрывая у себя одного из
этих безумных и жестоких людей - старинного друга и соратника моего отца, я
не знал еще об убийстве архиепископа. Но это обстоятельство едва ли
облегчит мою участь. Ибо кто же, мисс Эдит, кроме вас, поверит мне в этом?
И что еще хуже, я никоим образом не могу заявить с полной уверенностью,
что, даже зная о преступлении, я смог бы переломить себя и при любых
обстоятельствах отказать во временном приюте тому, кто искал его у меня.
- Но кто же, - сказала Эдит, встревоженная услышанным, - будет
производить расследование по вашему делу?
- Мне дали понять, что я предстану пред полковником Грэмом
Клеверхаузом, - сказал Мортон, - он один из членов военной комиссии,
которой королю, Тайному совету, а также парламенту - последнему более всего
подобало бы оберегать наши свободы - было угодно вручить право
распоряжаться нашим имуществом и нашею жизнью.
- Пред Клеверхаузом! - произнесла Эдит совершенно упавшим голосом. -