- Совершенно верно, - сказала леди Маргарет, - и вы можете, должно
быть, напомнить мне некоторые подробности.
- Нет, сестрица, увы! - ответил майор. - Проклятый обед, которым через
несколько дней Нол угостил нас под Вустером, вышиб из моей памяти все ваши
чудесные яства. Но что я вижу? Тут даже то большое турецкое кресло, и на
нем те же подушки.
- Трон, братец; с вашего позволения, это трон, - наставительно
произнесла леди Маргарет.
- Трон так трон, - продолжал майор, - и он послужит Клеверзу исходной
позицией для атаки на паштет, не так ли, сестрица?
- Нет, братец, - ответила леди, - эти подушки покоили на себе нашего
обожаемого монарха, и их, даст Бог, не обременит, пока я жива, тяжесть
какой-нибудь менее достойной особы.
- В таком случае, - сказал старый солдат, - вам не следовало оставлять
их на глазах почтенного старого кавалериста, проскакавшего до завтрака
десять миль; признаюсь, они выглядят страшно заманчиво. А где Эдит?
- У зубцов сторожевой башенки, - ответила старая леди, - ждет, когда
покажутся наши гости.
- Ну что ж, пожалуй, и я поднимусь наверх. И раз этот зал приведен в
полную боевую готовность, то и вам не мешало бы отправиться вместе со мной.
Чудесная вещь, доложу вам, любоваться кавалерийским полком на марше.
Произнося эти слова, майор со старинной галантностью предложил леди
Маргарет руку, принятую ею с теми церемониями и выражениями
признательности, что были в ходу в Холирудском дворце до 1642 года, который
на время вывел из моды и придворные церемонии, и дворцы.
У зубцов башенки, куда они поднялись, проделав нелегкий путь по
винтовой лестнице с неудобными, грубо сложенными ступенями, майор увидел
Эдит, нисколько не похожую на молодую девицу, сгорающую от нетерпения и
любопытства в ожидании блестящих драгун, но, напротив, бледную,
подавленную, с лицом, которое неоспоримо доказывало, что минувшею ночью сон
не слетал к ее изголовью. Доброго старого воина поразил и огорчил ее
измученный вид, тогда как леди Маргарет в суете приготовлений к приему
высокого гостя ничего этого, видимо, не замечала.
- Что с тобой, глупышка? - сказал он, обращаясь к Эдит. - Почему ты
выглядишь, как жена офицера, раскрывающая после кровавого дела "Ньюз
леттер" и боящаяся найти в списке убитых и раненых имя своего супруга?
Впрочем, причина ясна: ты начиталась этих дурацких романов, ты глотаешь их
днем и ночью и льешь слезы над страданиями, которых никто никогда не
испытывал. Каким образом, черт побери, можешь ты верить бессмысленным
басням вроде того, что Артамен, или как его там, сражался в одиночку против
целого батальона? Удачно сразиться одному против трех - и то величайшее
чудо, и я никогда не встречал никого, кроме капрала Раддлбейна, кто решался
бы драться при этих условиях. А эти проклятые книги изображают какие-то
совершенно невероятные подвиги, и позволительно думать, ты сочла бы капрала
полным ничтожеством. Я охотно отправил бы тех, кто стряпает такую
несусветную чушь, на аванпосты, поближе к огню.
Леди Маргарет, которая и сама любила романы, не преминула вступиться
за них.
- Мосье Скюдери, - сказала она, - сам солдат, и, как мне приходилось
слышать, отличный; то же самое и господин д'Юрфе.
- Тем хуже для них; кому-кому, а им полагалось бы основательно знать
то, о чем они пишут. Что до меня, то последние двадцать лет я не раскрывал
ни одной книги, за исключением Библии, да еще "В чем долг человека", и
совсем недавно, - сочинения Тернера "Pallas Armata, или Руководство к
использованию пикинеров", хотя и не согласен с придуманною им тактикой. Он
предлагает располагать кавалерию впереди пикинеров, вместо того чтобы
помещать ее на их крыльях; не сомневаюсь, что, поступи мы так при Килсайте
и не поставь горсточки наших всадников с флангов, противник первой же своею
атакой смял бы их и оттеснил к нашим горцам. Но что это? Я слышу литавры.
Все устремились к зубцам башенки, откуда открывался вид на далеко
протянувшуюся долину реки. Замок Тиллитудлем стоял, а может быть, стоит и
поныне на очень крутом и обрывистом берегу Клайда*, в том месте, где в него
впадает довольно большой ручей. Через этот ручей, близ его устья, был
переброшен узкий горбатый одноарочный мост, и по этому мосту, а затем у
основания высокого и изрезанного берега проходила, извиваясь, большая
дорога; укрепления Тиллитудлема, господствовавшие над дорогой и переправой,
приобретали в военное время исключительно большое значение, ибо, кто хотел
обеспечить за собой пути сообщения между лежащими выше глухими и дикими
округами и теми, что находятся ниже, где долина расширяется, становясь
пригодной для земледелия, тот должен был удерживать в своих руках эту
твердыню. Внизу повсюду расстилались леса; впрочем, на ровных местах и
слегка покатых склонах в непосредственном соседстве с рекой виднелись
хорошо возделанные поля неправильной формы, отделенные одно от другого
живыми изгородями и рощицами; было очевидно, что эти участки отвоеваны
человеком у леса, который теснил их отовсюду, занимая сплошным массивом
более крутые откосы и более отдаленные берега. Чистый сверкающий поток
коричневого оттенка, напоминающего кернгорнский горный хрусталь, пробегает
по этой романтической местности, делая смелые изгибы и петли, то прячась
между деревьями, то вновь открываясь взору. С предусмотрительностью,
неведомой в других уголках Шотландии, крестьяне развели вокруг своих жилищ
сады, и бурное цветение яблонь в эту весеннюю пору придавало нижнему краю
долины вид огромного цветника.
______________
* Замок Тиллитудлем - плод фантазии автора; впрочем, развалины замка
Кренсена, на берегу Нисена, приблизительно в трех милях от его слияния с
Клайдом, напомнят читателю описания, которые он встретит в романе. (Прим.
автора.)
Вверх по течению Клайда характер пейзажа заметно менялся к худшему.
Холмистый, пустынный, невозделанный край подступал к берегам реки, деревья
здесь были редкими и теснились поближе к потоку; невдалеке от него унылые
пустоши сменялись тяжелыми и бесформенными холмами, которые, в свою
очередь, переходили в гряду величавых, высоких гор, смутно различаемых на
горизонте. Таким образом, с башни открывался вид в двух направлениях: с
одной стороны - на прекрасно возделанную и веселую местность, с другой - на
дикие и мрачные, поросшие вереском пустоши.
Глаза собравшихся у зубцов башенки были прикованы к нижней стороне
долины, и не только из-за того, что вид этот был привлекательнее, но также
и потому, что оттуда, где извивалась, взбираясь вверх, большая дорога,
начали доноситься далекие звуки военной музыки, возвещавшей приближение
давно ожидаемого полка лейб-гвардейцев. Вскоре в отдалении показались их
тускло поблескивающие ряды; они то исчезали, то вновь появлялись, так как
иногда их скрывали деревья и изгибы дороги, и вообще различить их можно
было главным образом по вспышкам яркого света, который время от времени
излучало на солнце оружие. Колонна была длинная и внушительная - в ней
насчитывалось до двухсот пятидесяти всадников; сверкание их палашей и
развевающиеся знамена в сочетании со звонкими голосами труб и громыханием
литавр заставляли сердца трепетать страхом и радостным возбуждением. По
мере их приближения все отчетливее становились видны ряды этих отборных
солдат, в полном вооружении и на великолепных конях, следовавшие длинною
вереницей друг за другом.
- Это зрелище молодит меня лет на тридцать, - сказал старый
кавалерист, - и все же мне был бы не по душе тот род службы, который
навязывают этим бедным ребятам. Мне пришлось испить свою чашу во время
гражданской войны; могу сказать, не колеблясь, что никогда не служил я с
таким удовольствием, как за границей, когда мы рубились с врагами, у
которых и лица и язык были чужими. Скверное дело слышать, как кто-нибудь на
родном, шотландском наречии молит тебя о пощаде, а ты должен рубить его,
как если бы он вопил чужеземное "Misericorde!"*. Ба, да они уже в
Несервудской низинке; славные ребята, честное слово! И какие кони! Тот, кто
несется вскачь от хвоста колонны к ее голове, не кто иной, как сам Клеверз;
вот он уже впереди, и они въехали на мост; не пройдет и пяти минут, как они
будут у нас.
______________
* Пощады! (франц.)
Возле моста, под башней, полк разделился надвое, причем большая часть,
поднявшись по левому берегу ручья и переправившись вброд несколько выше,
пустилась к ферме - так обычно называли большую усадьбу с различными
хозяйственными постройками, - где по приказанию леди Маргарет все было
готово для их приема и угощения. Только офицеры со своим знаменем и охраной
при нем направились по круто поднимавшемуся проезду к главным воротам
замка, исчезая время от времени за выступами берега или среди огромных
старых деревьев, скрывавших их своими ветвями. Наконец узкая тропа
кончилась, и они оказались перед фасадом старого замка, ворота которого
были гостеприимно распахнуты в ожидании их прибытия. Леди Маргарет вместе с
Эдит и деверем, поспешно спустившись со своего наблюдательного поста, в
сопровождении многочисленной свиты из слуг, которые в меру возможного,
принимая во внимание вчерашнюю оргию, все же соблюдали установленный
этикет, появились перед гостями, чтобы встретить и приветствовать их.
Отменно галантный юный корнет (родня и тезка Клеверхауза, с которым
читатель успел уже познакомиться) в знак уважения к высокому титулу знатной
хозяйки и чарам ее красавицы внучки под звуки фанфар склонил офицерское
знамя, и старые стены ответили эхом на переливчатые голоса труб и на топот