все прочее известно мне от местных жителей и лазутчиков.
- Каковы могут быть силы мятежников? - спросил Клеверхауз.
- Возможно, около тысячи, но сведения на этот счет очень разноречивы.
- В таком случае, господа, - сказал Клеверхауз, - пора в путь и нам.
Босуэл, велите трубить наступление.
Босуэл, который, подобно боевому коню из Писания, чуял битву издалека,
поспешил передать приказ Клеверхауза шестерым неграм в белых, богато
расшитых галунами мундирах, с массивными серебряными воротниками и такими
же нарукавниками. Эти черные служаки были в полку трубачами, и вскоре стены
старого замка и окрестные леса огласились трубными звуками.
- Значит, вы покидаете нас? - спросила леди Маргарет; сердце ее
болезненно сжалось, в ней ожили тягостные воспоминания о былом. - Не лучше
ли послать людей для выяснения численности мятежников? О, сколько раз
слышала я эти грозные звуки, сколько раз звали они из Тиллитудлема полных
жизни и сил, молодых, цветущих мужчин, но мои старые глаза никогда не
видели, чтобы они возвращались назад.
- Я не могу оставаться дольше, - сказал Клеверхауз, - в этих местах
найдется достаточно негодяев, чтобы впятеро увеличить число мятежников,
если мы немедленно их не раздавим.
- И так уже многие, - добавил Эвендел, - сбегаются к ним, и они
утверждают, что ждут сильное подкрепление из принявших индульгенцию
пресвитериан, которых ведет молодой Милнвуд, как они называют его, сын
прославленного некогда круглоголового, полковника Сайлеса Мортона.
Присутствующие каждый по-своему восприняли это известие. Эдит,
потрясенная им, едва не упала со стула, тогда как Клеверхауз устремил
острый и полный сарказма взгляд на майора Беллендена, выражавший, казалось,
следующее: "Теперь вы видите, каковы убеждения того юноши, за которого вы
заступались".
- Это ложь, это наглая ложь бесстыдных фанатиков! - воскликнул майор.
- Я готов отвечать за Генри Мортона, как отвечал бы за своего сына. Его
религиозные взгляды столь же благонадежны, как взгляды любого офицера
лейб-гвардии. В этом ни для кого нет ни малейшего сомнения. Он бывал со
мной в церкви, по крайней мере, раз пятьдесят, и я ни разу не слышал, чтобы
он не ответил вместе со всеми, когда это полагается по ходу богослужения.
Эдит Белленден может подтвердить справедливость моего свидетельства - он
пользуется тем же молитвенником, что и мы, и знает тексты Писания не хуже
священника. Позовите, выслушайте его.
- Неповинен он или виновен, убытку от этого, конечно, не будет, -
сказал Клеверхауз. - Майор Аллан, - продолжал он, поворачиваясь к старшему
офицеру, - возьмите проводника и ведите полк к Лоудон-хиллу самой удобной и
короткой дорогой. Двигайтесь как можно быстрее, но смотрите, чтобы люди не
заморили коней. Лорд Эвендел и я нагоним вас через четверть часа. Оставьте
Босуэла с небольшим отрядом, он будет конвоировать арестованных.
Аллан поклонился и вышел из зала в сопровождении всех офицеров, кроме
Клеверхауза и молодого Эвендела. Через несколько минут звуки военной музыки
и топот коней возвестили, что всадники покидают замок. Потом музыка стала
доноситься только урывками и наконец замерла в отдалении.
Пока Клеверхауз старался успокоить тревогу леди Белленден и убедить
старого воина в ошибочности его мнения о Мортоне, Эвендел, поборов
застенчивость, обычную для неискушенного юноши в присутствии той, к кому он
питает склонность, подошел к мисс Белленден и обратился к ней тоном
глубокого уважения, в котором вместе с тем ощущалось сильное и нежное
чувство.
- Мы должны вас покинуть, - сказал он, беря ее руку, которую сжал с
неподдельным волнением, - покинуть ради дела, не лишенного известной
опасности. Прощайте, дорогая, милая мисс Белленден; позвольте сказать в
первый и, быть может, последний раз - дорогая Эдит! Мы уходим при
обстоятельствах столь необычных, что они могут, как кажется, извинить
некоторую торжественность при расставании с той, которую я так давно знаю и
к которой испытываю столь глубокое уважение.
Тон лорда Эвендела не соответствовал содержанию его слов и
свидетельствовал о чувстве более сильном, чем выраженное в произнесенных им
фразах. Не нашлось бы, вероятно, женщины, которая могла бы остаться
бесчувственной к этому скромному, идущему из глубины души изъявлению
нежности. И хотя Эдит была подавлена горем и ужасной опасностью, нависшей
над тем, кого она так любила, все же почтительная и безнадежная страсть
милого юноши, прощавшегося с ней перед тем, как пойти навстречу неведомым и
грозным опасностям, тронула и взволновала ее.
- Я надеюсь, я искренне убеждена, - сказала Эдит, - вам не угрожает
опасность. Надеюсь, что нет оснований для такого торжественного прощания,
что эти обезумевшие повстанцы будут рассеяны скорее собственным страхом,
чем силою, и что лорд Эвендел вскоре возвратится сюда, и снова окажется с
нами, и будет навсегда дорогим и уважаемым другом всех обитателей замка.
- Всех, - повторил Эвендел с нескрываемой грустью. - Пусть будет так:
все, что близко и дорого вам, так же близко и дорого мне, и поэтому я ценю
их внимание и любовь. Что же касается успеха нашего предприятия, то в нем я
отнюдь не уверен. Нас так мало, что я не смею надеяться на быстрое,
бескровное и благополучное завершение этого злосчастного бунта. Эти люди
исполнены фанатизма, они решительны, они отчаянно храбры, и их вожди не
лишены военного опыта. Я не могу освободиться от мысли, что порывистость
нашего командира бросает нас против них, пожалуй, несколько преждевременно.
Впрочем, о личной безопасности я не думаю; оснований щадить себя у меня
меньше, чем у кого бы то ни было.
Теперь Эдит представился случай - чего она так хотела - попросить
юного дворянина, чтобы он вступился за Мортона; ей казалось, что это
единственный способ избавить того от почти неминуемой смерти. Но она
чувствовала, что, обратившись к Эвенделу, злоупотребит преданностью и
доверием влюбленного в нее юноши; она знала, что творится в его душе, как
если бы он ей признался в любви. Совместимо ли с ее честью заставлять лорда
Эвендела оказывать услуги сопернику? Благоразумно ли обращаться к нему с
какой-либо просьбой и тем самым связать себя и дать пищу надеждам, которым
никогда не суждено сбыться? Впрочем, момент был критический и не допускал
ни длительных колебаний, ни объяснений, которые могли бы скрыть истинную
причину ее горячего участия в Мортоне.
- Я допрошу этого молодца, - сказал Клеверхауз с противоположного
конца зала, - после чего, лорд Эвендел, как мне ни грустно прерывать вашу
беседу, нам придется все же сесть на коней. Босуэл, почему не ведут
арестованного? Пусть двое солдат зарядят карабины.
Эдит услышала в этих словах смертный приговор ее Генри. Она пересилила
робость, принуждавшую ее так долго к молчанию; в сильном смущении,
запинаясь, она сказала:
- Лорд Эвендел, этот молодой человек - близкий друг моего дяди; вы,
очевидно, имеете влияние на полковника - разрешите просить вас вступиться
за Мортона... Этим вы премного обяжете дядю.
- Вы преувеличиваете мои возможности, мисс Белленден, - сказал лорд
Эвендел. - Не раз, движимый простым человеколюбием, я обращался с тем же к
полковнику, но, увы, безуспешно.
- А теперь попытайтесь ради моего старого дяди.
- А почему бы не ради вас, Эдит? - спросил лорд Эвендел. - Позвольте
мне думать, что в этом деле я оказываю услугу вам, и никому больше. Неужели
вы настолько не доверяете старому другу, неужели не хотите доставить ему
удовольствие думать, что он исполнил ваше желание?
- Конечно, конечно, - поспешила согласиться Эдит, - вы бесконечно меня
обяжете... Я принимаю к сердцу эту историю с молодым Мортоном, так как она
очень волнует майора. Не теряйте времени, заклинаю вас Господом Богом!
Она все смелее и настойчивее обращалась к Эвенделу, потому что
услышала шаги часовых, входивших в это мгновение вместе с арестованным в
зал.
- В таком случае, - сказал лорд Эвендел, - клянусь небом, он не умрет,
хотя бы мне пришлось отдать за него свою жизнь. Но в награду за мое
усердное служение вам, - продолжал он, вновь беря ее руку, которую она в
смятении не решалась отнять у него, - не дадите ли также и вы обещание
выполнить одну мою просьбу?
- Все, что вы пожелаете, мой дорогой лорд, все, на что способна сестра
ради любимого брата.
- И это все, - продолжал молодой человек, - и это все, что вы можете
обещать моему чувству, пока я жив, и памяти обо мне в случае моей смерти...
- Не надо так говорить, милорд, - сказала Эдит, - ваши слова разрывают
мне сердце; вы несправедливы к себе самому. У меня нет ни одного друга,
которого я ценила бы так высоко, как вас, которому я могла бы с большей
готовностью представить доказательства моего глубочайшего уважения, при
условии... Но...
Прежде чем она успела закончить, тяжкий вздох внезапно заставил ее
обернуться; и пока она подбирала слова, чтобы точнее выразить ограничение,
которым хотела заключить свою фразу, ей стало ясно, что их слышал Мортон,
проходивший в это мгновение у нее за спиной - в тяжелых оковах, под конвоем
солдат, - чтобы предстать перед полковником Клеверхаузом. Взгляды их
встретились; жесткий и полный упрека взгляд Мортона подтвердил, как ей
показалось, что он частично слышал ее слова и превратно истолковал
услышанное. Не хватало лишь этого, чтобы Эдит окончательно перестала
владеть собой. Кровь, только что заливавшая краской румянца ее лицо,
отхлынула к сердцу, и она стала бледной как смерть. Эта перемена не
ускользнула от внимания лорда Эвендела, чей быстрый взгляд без труда
обнаружил, что арестованного с предметом его привязанности связывают