больше. Теперь ваше слово, Эвендел!
- Осмеливаюсь думать, - сказал лорд Эвендел, - что, каков бы ни был
исход сражения, оно будет очень кровопролитным; мы потеряем немало наших
смелых товарищей и будем вынуждены, быть может, перебить большое число этих
заблудших, которые все же шотландцы и подданные его величества короля
Карла, как и мы с вами.
- Мятежники! Мятежники, не заслуживающие названия шотландцев и
подданных, - прервал лорда Эвендела Клеверхауз. - Но продолжайте, милорд, в
чем же все-таки состоит ваше мнение?
- Войти в переговоры с этими невежественными и обманутыми своими
вождями людьми, - ответил молодой дворянин.
- В переговоры! С мятежниками, взявшими в руки оружие! Пока я жив -
никогда! - заявил Клеверхауз.
- Во всяком случае, послать к ним трубача и парламентера с
предложением перемирия, постараться их убедить сложить оружие и разойтись,
- продолжал лорд Эвендел, - пообещать им прощение, если они подчинятся
этому требованию; я не раз слышал, что, сделай мы это перед битвою у
Пентлендских холмов, не было бы пролито так много крови.
- Допустим, - сказал Клеверхауз. - Но кто же, черт подери, возьмет на
себя смелость обратиться с подобными увещаниями к этим доведенным до
отчаяния фанатикам? Они не признают законов войны. Их вожди принимали
участие в умерщвлении архиепископа Сент-Эндрю и сражаются с веревкой на
шее; они умышленно убьют нашего парламентера, чтобы запятнать своих
приверженцев верноподданной кровью и лишить их надежды на возможность
прощения, как лишены ее они сами.
- С вашего позволения я это сделаю, - сказал лорд Эвендел. - Я часто
рисковал собственной кровью, проливая чужую; разрешите и теперь ею
рискнуть, на этот раз ради спасения человеческих жизней.
- Нет, я не могу направить вас с таким поручением, - заявил
Клеверхауз. - Ваш титул и положение в свете делают вашу жизнь особенно
ценной, и если бы вы погибли, это повлекло бы за собой тяжелые последствия
для страны, особенно в наше время, когда добрые убеждения - вещь в высшей
степени редкая. С нами сын моего брата Дик Грэм; он не боится ни вражеской
пули, ни вражеского клинка, точно сам дьявол одел его в защитную броню -
так же, как и его дядю, по словам этих фанатиков. Корнет с белым флагом в
руке, прихватив с собой трубача, подъедет к краю низины и попытается
убедить их сложить оружие и разойтись по домам.
- С величайшей охотой, полковник, - ответил корнет. - Я прикреплю к
пике мой шарф, который послужит мне вместо белого флага, - эти негодяи
никогда еще не видели вымпела из такого тонкого фландрского кружева.
- Полковник Грэм, - говорил Клеверхаузу Эвендел, пока корнет готовился
к выполнению данного ему поручения, - этот молодой человек - ваш племянник
и вместе с тем, очевидно, наследник. Ради Бога, не препятствуйте мне
отправиться к ним. Это был мой совет, и я обязан принять риск на себя.
- Будь он моим собственным единственным сыном, - сказал Клеверхауз, -
все равно я не счел бы для себя допустимым щадить при таких обстоятельствах
его жизнь. Надеюсь, что мои личные привязанности и чувства никогда не
мешали и не будут мешать выполнению моего служебного долга. Если погибнет
Дик Грэм, то это будет главным образом моей личной потерей; если умрете вы,
ваша честь, пострадает король и вместе с ним вся Шотландия. Итак,
джентльмены, прошу по местам. Если наши предложения будут отвергнуты, мы
немедленно атакуем. И, как начертано на старинном гербе Шотландии, -
правому поможет Господь.
Глава XVI
И гром и звон кругом стоят,
Скрестился с палицей булат.
"Гудибрас"
Корнет Ричард Грэм с импровизированным белым флагом в руке спускался
по склону возвышенности, насвистывая песенку и заставляя своего отлично
выезженного коня проделывать в такт ей прыжки и курбеты. За ним следовал
трубач. Пять или шесть всадников, похожих с виду на офицеров, отделились от
флангов пресвитерианского войска и, съехавшись в центре, приблизились,
насколько позволяло болото, ко рву, проходившему по низине. К этой группе,
держась противоположного края топи, и направлял своего коня корнет Грэм, на
котором теперь сосредоточилось внимание и того и другого стана; не умаляя
мужества тех и других, допустимо предполагать, что обе стороны страстно
желали, чтобы это посольство отвратило готовое свершиться кровопролитие.
Остановив коня как раз против тех, кто, выехав навстречу парламентеру,
принял на себя роль начальников неприятельских сил, корнет Грэм велел
трубачу проиграть сигнал, приглашавший к открытию переговоров. У повстанцев
не было трубачей, чтобы ответить на него подобающим образом, и один из них
прокричал сильным и чистым голосом, спрашивая, с какою целью он прибыл.
- Чтобы призвать вас от имени короля и Джона Грэма Клеверхауза,
имеющего особые полномочия от достопочтенного Тайного совета Шотландии, -
ответил корнет, - сложить оружие и распустить по домам ваших приверженцев,
которых вы подняли на мятеж, противный законам Господа Бога, короля и всей
нашей страны.
- Возвратись к пославшим тебя, - сказал один из вождей повстанцев, - и
передай, что мы взялись за оружие в защиту попранного ковенанта и нашей
гонимой церкви; передай, что мы отрекаемся от развратного и вероломного
Карла Стюарта, которого вы именуете королем, так же как он отрекся от
ковенанта после того, что не раз давал клятву добиваться всей своей властью
исполнения этого договора, добиваться деятельно, неуклонно, добросовестно
во все дни своей жизни, и не иметь других врагов, кроме врагов ковенанта, и
других друзей, кроме его друзей. Между тем он не сдержал своей клятвы, в
свидетели которой призывал Господа Бога и ангелов, и первым шагом его после
возвращения в королевства Англии и Шотландии было гнусное посягательство на
власть Всемогущего посредством этого мерзкого Акта о верховенстве и
изгнание, без вызова в суд, без предъявления обвинения и без судебного
разбирательства, многих сотен достославных, истинно благочестивых
проповедников слова Божия, вследствие чего он отнял хлеб жизни у алчущих
уст, у этих несчастных созданий, и насильнически заткнул им глотку
мертвыми, не уснащенными солью, безвкусными, ни холодными, ни горячими
опресноками четырнадцати лжепрелатов и поставленных ими продажных,
бездушных, погрязших в плотских наслаждениях, позорящих род человеческий и
во всем покорных их воле священников.
- Я прибыл сюда совсем не затем, чтобы выслушивать ваши проповеди, -
сказал офицер, - но чтобы без дальних околичностей выяснить, разойдетесь ли
вы на условиях полного прощения всех, за исключением убийц архиепископа
Сент-Эндрю, или вы намерены дожидаться атаки войск его величества короля,
которые готовы немедленно выступить против вас.
- Раз без дальних околичностей, то да будет тебе известно, - ответил
оратор, - что мы пребываем здесь с мечом у бедра, как подобает мужчинам,
несущим стражу в ночи. Мы все, как один, разделим общую участь, как равные
во всем братья. Пусть кровь того, кто восстанет на наше правое дело, падет
на его собственную голову. Итак, возвращайся к пославшим тебя, и да откроет
Господь и им и тебе всю мерзость ваших путей.
- Как ваше имя? - спросил корнет, которому показалось, что он где-то
уже встречал человека, отвечавшего ему сейчас от лица мятежников. - Не
зовут ли вас Джон Белфур Берли?
- А если и так, - сказал тот, - что ты можешь иметь против этого
имени?
- Только то, - ответил корнет, - что прощение, обещанное мною от имени
короля и моего командира, на вас отнюдь не распространяется, и я предлагаю
его не вам, а этому простому деревенскому люду; и еще, что я послан для
переговоров не с вами и не с подобными вам.
- Ты, приятель, видать, еще совсем зеленый солдат, - отозвался Берли,
- и недостаточно понаторел в своем ремесле; иначе тебе полагалось бы знать,
что предлагающий перемирие не вправе вести переговоры с неприятельской
армией, а должен сноситься лишь с ее офицерами; и если он позволяет себе
нарушать это условие, то утрачивает права, обеспечивающие его безопасность.
Произнося эти слова, Берли снял с плеча карабин и взял его в руки.
- Угрозы убийцы не помешают мне исполнить свой долг, - заявил корнет
Грэм. - Слушай меня, добрые люди: объявляю от имени короля и моего
командира полное прощение всем, за исключением...
- Еще раз предупреждаю тебя! - крикнул Берли, вскидывая ружье.
- ...полное прощение всем, - продолжал молодой офицер, обращаясь к
строю мятежников, - всем, кроме...
- Раз так... да примет Господь твою душу, аминь! - произнес Берли.
С этими словами он выстрелил, и корнет Ричард Грэм свалился с коня.
Выстрел поразил его насмерть. Несчастный молодой человек, напрягая
последние силы, повернулся на бок и еле слышно пробормотал: "Бедная мать!"
Это усилие ускорило его смерть. Обезумевший конь во весь опор помчался к
полку, и за ним поскакал перепуганный не меньше его трубач.
- Что вы наделали! - сказал, обращаясь к Белфуру, один из его
соратников.
- Я исполнил свой долг, - твердо ответил Белфур. - Не сказано ли в
Писании: "Ты будешь ревностен и тогда, когда убиваешь"? Пусть теперь
кто-нибудь посмеет заговорить о перемирии или прощении!
Клеверхауз видел, как упал его племянник. Он обратил свой взгляд на
Эвендела, и его невозмутимо спокойные черты на какую-то долю секунды
исказились неописуемой скорбью. Он только сказал:
- Вот, видели!
- Я отомщу за него или погибну! - воскликнул Эвендел и, пришпорив
коня, бешено помчался вниз по склону холма, увлекая за собой свой эскадрон
и солдат павшего Грэма, устремившихся на врага по собственному почину; и
так как каждый хотел опередить остальных, чтобы первым отомстить за своего