не лучше тех, кто не стыдится носить имя наших гонителей, кровожадных тори!
Все они себялюбцы, алчущие богатств, власти, мирской суеты, предавшие
забвению все, что было сделано и достигнуто отважными и могучими, шедшими
на приступ в день великого гнева. И не приходится удивляться, что они
трясутся от страха, как бы не свершилось возвещенное устами достопочтенного
мистера Пидена (это бесценный слуга Господний, и всякое слово его
исполнилось), предсказавшего, что мусью французы вскоре наводнят долины
Эйра и хижины Гэллоуэя, как горцы в тысяча шестьсот семьдесят седьмом году.
А теперь они хватаются за луки и копья, тогда как им только и остается, что
оплакивать свою грешную землю и попранный ковенант.
Я не стал оспаривать его странные взгляды и дал старику успокоиться;
затем, загоревшись желанием продолжить беседу с этим любопытнейшим
человеком, я убедил его воспользоваться радушным гостеприимством, которое
мистер Клейшботэм охотно оказывал всякому, кто в нем нуждался. По пути к
дому учителя мы завернули в трактир Уоллеса, где в этот вечерний час всегда
можно было застать моего покровителя. После вежливого обмена приветствиями
Кладбищенский Старик с трудом сдался на уговоры своего будущего
квартирохозяина разделить с ним компанию и пропустить стаканчик спиртного,
причем он согласился на это лишь при условии, что ему будет позволено
произнести подобающий тост; предпослав ему молитву минут на пять, он с
непокрытой головой, возведя к небу глаза, осушил свой стакан в память тех
героев пресвитерианской церкви, которые первыми подняли в горах ее знамя.
Никакие увещания не могли его убедить продлить это пиршество и снизойти
хотя бы ко второй чарочке, и мой покровитель повел его к себе в дом и
устроил в "Келье Пророка", как ему было угодно называть комнатку, в которой
есть запасная кровать и которая часто служит приютом неимущему путнику*.
______________
* Здесь мистер Петтисон мог бы добавить: и имущему также, ибо -
благодарение моей счастливой звезде - с тех пор и великие мира сего не раз
находили пристанище в моем скромном жилище. И пока у меня в доме жила
служанка Дороти, девушка веселого нрава и приятной наружности, его милость
владелец поместья Смекоу по дороге в столицу и на обратном пути благоволил
предпочитать мою "Келью Пророка" даже спальне песочного цвета с кроватью
под балдахином в трактире Уоллеса, а также осушать у меня чарку-другую,
чтобы, как он говаривал в шутку, освоиться с новосельем, но в
действительности чтобы скоротать со мной вечерок. - Д.К.
На следующий день я попрощался с Кладбищенским Стариком, растроганным,
видимо, тем неослабным вниманием, которым я старался его окружить и с
которым слушал его рассказы. Взобравшись не без труда на старого белого
пони, он взял меня за руку и сказал: "Да пребудет с вами, молодой человек,
благословенье Господне! Часы мои подобны колосьям, поспевшим для жатвы,
тогда как дни ваши - еще весенние дни, и все же вы, может статься, попадете
в закрома смерти прежде, чем придет мой черед, ибо коса ее скашивает зеленя
так же часто, как и то, что созрело; и к тому же на ваших щеках румянец,
под которым порою так же, как и в нераспустившейся розе, таится точащий
изнутри червь. Поэтому трудитесь, как тот, кто не ведает, когда его
призовет Господь. И если на мою долю выпадет возвратиться в эту деревню
после того, как вы отойдете в уготованное вам место, эти старые,
изборожденные морщинами руки соорудят над вашей могилой надгробие, дабы имя
ваше не изникло среди людей".
Поблагодарив Кладбищенского Старика за его добрые побуждения и
намерения, я подумал о том, что, быть может, вскоре и в самом деле
потребуется его дружеская услуга, и тяжко вздохнул - полагаю, не от жалости
к самому себе, а из покорности воле Божьей. Он, вероятно, нисколько не
ошибался, считая, что течение моей жизни может оборваться в дни моей
молодости, но он все же преувеличивал длительность оставшегося ему земного
пути. Вот уже несколько лет, как он перестал появляться в местах, которые
всегда посещал, и могильные плиты, подновлять кои было делом всей его
жизни, опять начали зарастать мхом и лишайником. Свое земное поприще он
окончил в начале нынешнего столетия. Его нашли на большой дороге близ
Локерби в Дамфризшире в совершенном изнеможении и при последнем издыхании.
Старый белый пони, его постоянный товарищ и спутник, стоял возле своего
умирающего хозяина. На покойном были обнаружены кое-какие деньги, впрочем,
достаточные для приличных похорон, и это доказывает, что его смерть не была
ни насильственной, ни последовавшей от чрезмерных лишений. Простой народ и
посейчас благоговейно хранит память о нем, и многие держатся того мнения,
что надгробные плиты, которых касалась его рука, никогда больше не будут
нуждаться в резце. Мало того, они утверждают, что надписи на надгробиях,
упоминающие об обстоятельствах, при которых были убиты эти мученики за
веру, а также их имена читаются после кончины Кладбищенского Старика так же
отчетливо, как и при его жизни, тогда как имена гонителей, высеченные на
тех же надгробиях, совершенно изгладились. Едва ли нужно указывать, что эти
толки - плод досужего воображения и что со дня смерти благочестивого
странника памятники, бывшие предметом его заботы, как и все творения рук
человеческих, быстро ветшают и превращаются в прах.
Мои читатели, разумеется, понимают, что, включив в это сжатое
повествование многочисленные истории, которые мне удалось узнать от
Кладбищенского Старика, я не стал воспроизводить ни его стиля, ни его
мыслей, ни даже тех или иных сообщенных им фактов, явно искаженных его
сектантскими предрассудками. Я постарался проверить их подлинность и
восстановить истину и с этою целью собрал достоверные сведения, добытые
мною у представителей обеих сторон.
Что касается пресвитериан, то я расспрашивал тех фермеров западных
округов, которые, проживая на пустошах, то ли благодаря доброте владельцев
арендуемой ими земли, то ли как-нибудь иначе сумели сохранить за собой при
последнем всеобщем переделе земельной собственности те самые пастбища, где
их предки пасли своих овец и быков. Должен сознаться, я только недавно
понял, как мало может дать этот источник. В поисках дополнительных сведении
я обратился к тем скромным, вечно кочующим людям, которых щепетильная
вежливость наших предков именовала странствующими торговцами, а мы,
применяясь как в этом, так и в более важных вопросах ко вкусам и
склонностям наших более богатых соседей, стали называть коробейниками или
разносчиками. Многими добавлениями и пояснениями к рассказам Кладбищенского
Старика, совсем во вкусе и духе последнего, я также обязан деревенским
ткачам, обычно странствующим по стране в надежде сбыть плоды своих зимних
трудов, и особенно бродячим портным, которые благодаря своему, так сказать,
сидячему ремеслу и необходимости временно проживать, занимаясь своею
работой, в разных местах, в семьях, прибегающих к их услугам, являются
хранителями сельских преданий.
Гораздо труднее было разыскать материалы, которые помогли бы очистить
эти кладези народных преданий от пропитавших их насквозь предубежденности и
пристрастности, без чего было бы невозможно нарисовать правдивую во всех
отношениях картину нравов этой злосчастной эпохи и воздать должное доблести
обеих сторон. Впрочем, я смог сопоставить рассказы Кладбищенского Старика и
его друзей-камеронцев с сообщениями потомков нескольких старинных и
почтенных родов; низведенные силою обстоятельств до весьма незавидной
жизненной доли, они все же горделиво оглядываются на те времена, когда их
предки сражались и погибали за дело изгнанного дома Стюартов. Я даже могу
похвалиться, что между моими осведомителями были и важные духовные лица,
ибо несколько неприсягнувших священников, авторитет и доходы которых, равно
как и их апостолический чин, таковы, что им мог бы позавидовать злейший
ненавистник епископства, соблаговолили за скромной трапезою в трактире
Уоллеса снабдить меня сведениями, дополнившими и уточнившими то, что я
узнал от других. Добавлю, что в наших краях проживает несколько
землевладельцев, которые не очень-то стыдятся того, что их отцы служили в
карательных отрядах Эрлшелла и Клеверхауза, хотя, говоря об этом, и
пожимают плечами. Я также сумел собрать немало весьма ценных сведений и от
егерей только что упомянутых джентльменов - в знатных домах эта должность
чаще всякой другой становилась наследственной.
В общем, у меня едва ли есть основания опасаться, что, описывая
влияние, которое оказывали противостоявшие друг другу воззрения на хороших
и дурных людей той эпохи, я магу в наши дни быть заподозренным в
сознательном оскорблении или очернении одной из сторон. Хотя воспоминания о
перенесенных в прошлом обидах, ультрароялизм, презрение и ненависть
противников породили жестокость и произвол одной из враждующих партий,
вместе с тем едва ли можно отрицать, что рвение к дому Господню если и не
поглотило ковенантеров до конца, то по меньшей мере, перефразируя слова
Драйдена, уничтожило добрую долю их верноподданнических чувств, здравого
смысла и воспитанности. Мы можем с уверенностью сказать, что души отважных
и искренних, принадлежавших к той и другой партии, долгие годы взирали с
небес, как в этой юдоли тьмы, крови и слез извращаются их идеи, порождая
взаимную ненависть и вражду. Мир их памяти! Будем же думать о них не иначе,
чем думает об умершем отце, умоляя о том же своего господина, героиня нашей